Страница 23 из 34
Плятт работал с трудом, все время забывал текст, Раневская сердилась: «Я с этой плятью… играть не буду!..» – Ее в театре боялись, она могла сказать. Увидев, что молодой актер Владимир Высоцкий (это было еще в Театре им. Пушкина) пропустил десять репетиций подряд, Раневская возмутилась:
– Молодой человек, вы пьете не по таланту!
Ее фразы облетали Москву
Улучив момент, Явлинский протянул Фаине Георгиевне свой паспорт – для автографа. Что делать, если нет под рукой даже листа бумаги!
Раневская удивилась: «Зачем же пачкать интимные вещи?..» И громко, на весь зал (глухие старики всегда говорят громко) предложила Лосеву и Явлинскому… «…вам, вам, молодой человек… как вас зовут-то?..» пообедать вместе в «Пекине»…
«П-понимаете… – Фаина Георгиевна чуть-чуть заикалась и говорила баском, – …есть о-одной в ресторане… в-все равно что срать вдвоем!..»
Явлинский вздохнул и снова налил – сам себе – жуткое краснодарское вино.
…О, вот еще хороший абзац в биографии: работая «в должности старшего инженера Всесоюзного НИИ угольной промышленности, Явлинский (дело было на шахте в Прокопьевске) попал в производственную аварию. Он почти час простоял по пояс в холодной воде и угодил в больницу, многие шахтеры после этой аварии скончались…»
Поверят? Но так было на самом деле. Почти так!
«…Зная с пяти лет английский, я понимал без перевода все песни «Битлз» и слушал их ночи напролет…»
Слушайте, «пять лет»… надо, наверное, выкинуть, да? Получается, Григорий Алексеевич чуть ли не с детского сада бредил битлами.
«…Именно тогда я полюбил длинные волосы, ведь «хипповать» было запрещено. Иными словами, я вырос, когда единственным окном в мир были «Битлз». И я, Григорий Явлинский, всегда буду находиться под воздействием их музыки…»
В 91-м, когда советские диссиденты, тем более – политкаторжане, пользовались (повсюду) особенным вниманием, Явлинский дал большое, полос на десять, интервью молодежному журналу.
Кто его тянул за язык, – а?
Или он просто работал на опережение?
Был, был в его жизни такой эпизод, не миновала его чаша сия: психбольница. Девять месяцев тяжелейшего лечения. Почти год.
В какой-то момент ему вдруг почудилось, что кто-то превратил его, Григория Явлинского, в ячменное зернышко: он неделями не выходил из дома, забившись в угол, боялся, его склюют птицы.
Рано или поздно кто-то из журналистов обязательно задаст этот вопрос: что он, Явлинский, целый год делал в психушке?
Лечился? От чего?
Не надо задавать такие вопросы.
Явлинский сразу, в первых строках своего признания в журнале, заявил: он долго молчал, были на то причины, но сейчас он молчать не будет и скажет все как есть.
А именно: в середине 80-х КГБ СССР устроил на Явлинского охоту, решив его уничтожить. Сгнобить в психбольнице.
Как и многих других пламенных борцов с советским режимом режимом.
Слишком часто он, Явлинский, «подавал» записки «на самый верх» о необходимости срочных реформ в экномике, прежде всего – в угольной промышленности. Видимо, терпение у кого-то лопнуло.
Явлинский опускал детали ареста, но оговорился, что забрали его прямо из кровати, глубокой ночью. Психбольница была где-то в Тушино, на окраине Москвы и замаскировалась под туберкулезный диспансер.
Таблетки, которыми пичкали Явлинского, сразу, мгновенно парализовали его волю! Он путал все на свете: день и ночь, мужчин и женщин, принимал лето за зиму – и т. д. ит.д.
Но когда ему полегчало (шел девятый месяц «хождений по мукам»), Явлинский стал готовиться к побегу.
Врачи поставили страшный диагноз: туберкулез легких.
В ночь перед операцией старый профессор… Явлинский даже называл фамилию этого благороднейшего человека, всю жизнь, правда, работавшего на КГБ СССР, – так вот, ночью старик-профессор шепнул Явлинскому, что утром у него отрежут здоровое легкое.
Что делать?.. Бежать. В окно!
И Явлинский бежал. Профессор ушел, а Явлинский бежал! Выломал окошко с тюремной решеткой и – в сугроб.
С третьего этажа.
На нем была только больничная пижама, больше похожая на арестантскую робу, но Явлинский холода не чувствовал.
Как же он бежал, Господи! За Явлинским гнались. Он слышал лай собак и выстрелы в воздух. Потом (это все в интервью!) долго пытался поймать такси, и какой-то добрый человек помог ему добраться до верных людей.
Почти год Явлинский скрывался в разных квартирах, но тут к власти пришел Горбачев, и КГБ СССР забыл о Явлинском. Он вернулся в Совмин, вступил в КПСС, и в Совмине (вот она, перестройка!) никто не интересовался, где шатался их молодой сотрудник целых два года!
Интервью в журнале прошло незамеченным.
Повезло Григорию Алексеевичу. Есть журналы, которые читают только дураки.
Пил Явлинский не часто, но если уж пил, то много, получая – в такие минуты – ощущение собственной глубины.
А ведь это уже профессия, между прочим: раз в четыре года баллотироваться в Президенты России. И – ничего больше не делать. Так и в Книгу Гиннесса можно попасть.
«Какой ты Президент, Гриша? – издевался Коржаков. – Ты ж еврей-западенец…»
«В России и небываемое бывает!» – огрызался Явлинский!
Все пространство страны сжимается сейчас до одной точки, точнее – до одного города: Москвы.
Явлинский с друзьями, Михайловым и Задорновым, подготовил проект реформирования экономики СССР: «400 дней доверия».
400 дней – потому что Козьма Минин и Дмитрий Пожарский спасли когда-то Россию именно за 400 дней. Явлинскому очень нравилась эта аналогия, и его горячо поддержал Задорнов.
На самом деле Явлинский имел прямое указание Горбачева: вместе с академиком Шаталиным срочно придумать для страны «что-нибудь спасительное…».
Веселый дед, академик Станислав Сергеевич Шаталин! Любит шашки, любит выпить («Такой коньяк, Гришенька, вчера хлестали, с утра было жаль в туалет идти…»).
Горбачев и Ельцин (редкий случай, когда они не спорили) согласились: нужен любой документ, любой лозунг, чтобы страна, ее народы хоть на какое-то время могли бы объединиться.
Когда-то премьер Столыпин просил для России «10 лет спокойствия». Шаталин смеется: 400 дней – никто не поверит. 10 лет – другое дело. – Мало? Нереально? Хорошо, будет другая фифра: 500.
500 дней. Тоже красиво![14]
Хорошо, кстати, что на обложке программы «500 дней» нет сейчас их имен – Явлинского и Шаталина.
– А вот и я, шеф…
Явлинский вздрогнул. Перед ним стоял лохматый, неделю не брившийся человек в черной шубе и в носках (ботинки он, видно, скинул в прихожей).
Человек держал в руках шапку из заполярного волка и прижимал ее к груди, как боевой шлем.
– Матка-боска… – пробормотал Григорий Алексеевич; он сейчас только узнал Мельникова. – Ты моей смерти хоц-цешь, – да? По-ц-цему… так тихо вошел?
Мельников улыбался, но как-то стеснительно:
– Как велели, шеф, так и вошел. У вас же встреча.
– Встреча… да, – согласился Явлинский. – Пока ее нет.
– Кого?
– Встречи.
Мельников скинул шубу и бросил ее на диван.
– Послушайте, Мельников, – не выдержал Григорий Алексеевич. – Я хотел бы все же напомнить: я – не Настасья Филипповна, а вы – не истеричный купец Парфен Рогожин, самый большой идиот из всех идиотов Федора Достоевского. За их искренними убеждениями прячется их постояная неубежденность. А взгляд на Россию как на страну идиотов не нравился советской власти, поэтому советская власть Достоевского не любила.
Умный там – один человек, некто Лебедев. Тот самый, кто больше всех старается быть идиотом.
Мельников плюхнулся в кресло.
– Согласен, шеф.
– Кидаться шубами… это вульгарно, Алеша.
– У нас проблемы, Григорий Алексеевич.
Брови Явлинского приподнялись:
– Какие теперь? Где вы, Мельников, там всегда проблемы.
14
Роль в политике красивой фразы Явлинскому однажды объяснил многоопытный Эдуард Шеварднадзе; этот рассказ Явлинский запомнил на всю жизнь.
Рейкьявик, 86-й. Первая (с брежневских времен) встреча Рейгана и Горбачева на «высшем уровне»! Вопрос один, важнейший: сокращение ядерных зарядов.
Чернильницы открыты. Прорыв! Советский Союз и Америка (впервые после Хельсинки) вроде бы договорились, – но в решающий моменту Горбачева сдали нервы. Военные накрутили? Министр обороны? Генштаб?
С Горбачевым – почти истерика. Все говорено-переговорено, точки над i поставлены, а Генсек не владеет собой.
«Подписать – подпишем, – кричит Горбачев, – но СССР разорвет любое соглашение, если база на Аляске, мистер Президент, по-прежнему будет строиться, если вы не прекратите работы по рельсотрону, климатическому и биологическому оружию, генетическому-комару с вирусом Зика – и т. д. и т. п.»
Рейган встал и направился к выходу.
Горбачев замер. Он, как говорится, делал «последнее внушение»… просто так, на «всякий случай»… и вдруг-такой конфуз, встреча сорвана…
– Погодите, мистер Президент, погодите! – Горбачев кинулся за Рейганом.
Они вышли на лестницу.
– Может, вернемся и… подпишем?..
Рейган был очень серьезен:
– Так дела не делаются, мистер Горбачев…
Из его глаз текли слезы.
Впереди – выборы Президента Соединенных Штатов, и договор о сокращении ракет, о ликвидации «Оки» (будущего «Ярел») был ему жизненно необходим.
Что Горбачев и Рейган скажут сейчас миру? Там, в саду, их ждут журналисты, там около ста телекамер… – в тот момент, когда Горбачев, Рейган, Бейкер и Шеварднадзе спускались вниз, на пресс-конференцию, Бейкер нашел слова, сразу успокоившие все человечество:
– Это поражение-больше чем победа!
Красиво? Очень красиво. И понимай как хочешь, что это значит: каждый читатель «Гамлета» есть как бы новый его автор…