Страница 16 из 34
– В каком смысле?
– В прямом.
– То есть у нас теперь… ни социализма (тот же госзаказ), ни рынка…
– Э… э… немного социализма осталось, конечно, – улыбнулся Гайдар, – немного рынка – появилось. Гибрид какой-то… Ну да, что-то вроде этого…
– Так вы уже год у власти… – напомнил Караулов.
– Это много или мало, Андрей Викторович? За свое кресло, говорю же вам, я совершенно не держусь…
– При чем тут «кресло»? Когда второй человек в государстве, подводя итоги собственной работы за год, не знает… что сказать?
– «Второй человек в государстве» – это сильно сказано, – возразил Гайдар. – Но я согласен, конечно, мою работу не оправдывает тот факт, что наше правительство в 92-м не имело еще той силы, как думали многие.
Если ты не можешь снять главу какой-нибудь городской администрации, хотя твердо знаешь, что он – враг твоих реформ… – да, становится очень обидно, конечно. Тот же Лужков…
– Что Лужков?
– Гадит.
– Исподтишка?!
– И публично тоже…
На самом деле Караулову было очень приятно, конечно, что камеры стоят не в кабинете Гайдара, а здесь, в его квартире на Делегатской. В большой железной клетке, накрытой тряпкой, сидел Борька – его любимый кенар. Во время съемок Борька никогда не выступал, ценил, наверное, человеческий труд. А тут вдруг заверещал – как ужаленный.
Может быть, Борька тоже не любил Лужкова?
– Выходит, в Кремле – свое правительство, в столице – свое, – усмехнулся Караулов. – И два премьера?
– Надеюсь, что нет, Андрей Викторович, Боливар не выдержит двоих! Но Лужков, который ужасно гордится, что Москва всячески поддерживает оборонный комплекс, и отрицает свободу экономики, ссылаясь на жесткую связанность ведущих отраслей российской промышленности… – ну что же, Юрий Михайлович: кесарю – кесарево, а Богу – Богово, как говорится. Замечено давно.
Борька то ли пел, то ли издевался над Гайдаром, – кто его разберет?
– В нашей скрупулезной работе по созданию в России экономики с человеческим лицом, – продолжал Егор Тимурович, – Лужков отрицает уже тот факт, что выход из СССР республик с легкой промышленностью не оказался для России большой проблемой. Хасбулатов кричит: реформы Гайдара в громадной степени обогатили 8-10 % населения; эти люди получили государственную собственность на сумму в 300 миллиардов долларов. – Я спрашиваю: что здесь плохого? Если каждый 15-й гражданин России в скором времени станет миллионером, разве это плохо?
– Хорошо, «Норильский никель»…
– И что?
– Там, за Полярным кругом.
– Понимаю. И что?
– Платина, золото, драгметаллы…
– Ну-ну…
– Тоже в частные руки?
Кенар Борька вдруг радостно завелся в руладе, а Гайдар искренне, даже как-то по-детски, удивился:
– Почему же нет? Объясните!
Никогда прежде Гайдар не снимался под пение птичек.
– Чистая прибыль около миллиарда долларов в год. Это что за руки счастливые? Чьи?
– Все через аукцион, Андрей Викторович. Аукцион покажет.
– Да?
– Да.
– Вы уверены, что Владимир Долгих выиграет аукцион?
– Шутите?
– Не шучу, Егор Тимурович! Дважды Герой Социалистического Труда Владимир Иванович Долгих не может приобрести родной «Норникель», хотя он когда-то его создавал. Строил-строил, потом секретарем ЦК стал (в ЦК, кстати, неплохие зарплаты были). А не заработал! Не хватит на «Норникель» его кошелька! Но без Долгих, и таких, как Долгих, «Норникель», Егор Тимурович, умрет. Из 300 миллиардов, о которых сказал Хасбулатов… вы его цитировали… половина активов уже умерщвлена новыми хозяевами, обобравшими свои заводы до нитки… Приватизация в стране, где такое количество криминала и столько разных народов (у каждого народа – собственный криминал, который считает себя главным в государстве), это… странно, Егор Тимурович!
– А вы… что же, Андрей Викторович, думаете, в Европе мало криминала?
– То есть смысл реформы, – уточнил Караулов, – заменить государство на любого частника – например, господина Бендукидзе, нынешнего владельца еще одного гиганта, «Уралмаша». – Каха Автандилович Бендукидзе торговал всю свою жизнь цветами на рынке в Кутаиси. В этом году переехал из Кутаиси сначала в Москву, потом в Екатеринбург и стал – вдруг – машиностроителем.
Цветы – ваучеры – «Уралмаша». Осталось, Егор Тимурович, всего-ничего: подождать, пока Каха Автандилович разберется в среднем машиностроении…
– Ну…
– Или мой товарищ по ГИТИСу Саша Паникин, – продолжил Караулов. – Добрый и заботливый парень, но вот беда: учиться Сашке было некогда. Он сутками торчал в переходе на Пушкинской, где продавал – с рук – «мышек-норушек».
Знаете, «мышки» такие… прыгают на резиночках. Вверх-вниз, вверх-вниз…
– Принципиальная ошибка, – воскликнул, улыбаясь, Гайдар. – В истории с «Уралмашем» важны те доллары… живые доллары… которые Каха Автандилович готов вложить в «Уралмаш». Смысл реформ предельно ясен: даешь свободу! А свобода, я согласен, выкидывает на поверхность самых разных людей. В том числе и подозрительных, с рынка в Кутаиси, это я не отрицаю…
– Или Азарий Лапидус. Строитель.
Гайдар внимательно смотрел на Караулова:
– Кто?
– Лапидус. Или – Лапедеус… не помню точно.
– А это кто, Андрей Викторович?
– Так вам лучше знать… – воскликнул Караулов. – Правительство России, то есть вы… вы, Егор Тимурович, поручили Азарию Лапидусу реставрацию Большого театра России.
Прежде Лапидус строил коровники под Костромой. А тут выиграл конкурс: Большой театр.
Почему же не схватить? Полтора миллиарда госзаказ!
– То есть, через конкурс, официально, – согласился Караулов. – Еще как официально! У них – самая дешевая смета калька с коровников, так они вам какую угодно смету нарисуют, лишь бы заказ схватить!
Не боитесь, Егор Тимурович, что квадрига Клодта еб… ляжет прямо в фонтана Театральной площади? Под топором Лапидуса? А?..
Гайдар замялся:
– На самом деле, Андрей Викторович, жизнь гораздо более стереоскопична, чем мы думаем. И я не могу не сказать сейчас несколько слов о президенте Российской Федерации. В 91-м Егор Гайдар был, извините меня, мало кому интересен. За все отвечал Президент…
– А вы не боитесь, – взорвался Караулов, – что лапидусы сейчас вырвутся вперед и потащат за собой все общество? И мы все, хотим мы того или не хотим, будем жить только их головой? Но эти люди всегда хотят больше, чем могут съесть, у них аппетит…
– Не боюсь, Андрей Викторович! Знаете почему? Потому что рынок в России уже был. До одна тысяча… семнадцатого года. Это при рынке Чайковский писал «Пиковую даму», Мусоргский – «Бориса Годунова», а Лев Толстой – роман «Воскресение», мою любимую книгу…
Рынок не отрицает мораль!
– То есть ваша линия – пробираться между? – уточнил Караулов.
– Да. Именно так, господин ведущий. С реформами связан огромный социальный риск…
– Остановимся, – вдруг прервал его Караулов. – Стоп. Оператор Володя удивленно скинул наушники.
– Стоп, стоп! – повторил Караулов. – Здесь я хозяин.
– Что… что вы себе позволяете?.. – прошептала девушка пресс-секретарь, испуганно оглянувшись на Гайдара.
Караулов встал.
– Дорогой, многоуважаемый Егор Тимурович…
Он понял, что передачу – уже не спасти и ближайший понедельник будет нечем закрыть, а это катастрофа. Не было случая, чтобы Караулов сорвал эфир. А тут эфир срывает премьер-министр – ничего себе!
– …Цель разговора, Егор Тимурович… – осторожно начал Караулов, – показать всем советским зрителям Гайдара-человека. Реформатор как жертва времени. Тяжелых обстоятельств в России. Нам не нужен и не интересен Егор Гайдар, реагирующий на все через губу. Я спрашиваю вас о судьбе «Норильского никеля»…
– Егор Тимурович никому ничем не обязан, – отрезал Караулов. – А ты, милая, сиди и помалкивай.
– Говорите, говорите, Андрей Викторович… – вздохнул Гайдар. – Я слушаю. Надо послушать, друзья.
– Мы рассуждаем о Норильске, где живут 300 тысяч человек. В ответ слышу…