Сын розовой медведицы

Федор Борисович повернулся и привстал на колени.

- Ху-ги-и! - позвал он и протянул руку с кусочком мяса.

До мальчика было метров сто. И тот, конечно, не только все видел, но и слышал, как пахнет мясо, как зовет Длиннолицый, может быть, даже соображал, чего от него хотят.

- Попробуй к нему приблизиться, Федя, - шепнула Дина.

И Федор Борисович встал и, не опуская руки, снова произнес его имя. Мальчик не двигался. Возможно, понимал, что недосягаем, и поэтому не боялся; возможно, Федор Борисович вообще не внушал ему страха. Однако, когда расстояние между ними сократилось вдвое, Хуги забеспокоился. В лице, внимательном и сосредоточенном, появилось нервное напряжение. Он как будто решал, уйти или остаться. Федор Борисович остановился.

- Ху-ги! Ху-ги! - ласково повторял он, потом повернулся и неторопливо возвратился к костру: "Хватит. Нельзя так резко ломать психику".

А душа и сердце ликовали. Над мальчиком одержана первая победа. Он явился сам, он уже почти не боится их. Постепенно можно будет приучить Хуги к себе, не подвергая критической ломке его сложившийся уклад быта. И тогда откроется небывалая до этого возможность проследить как бы ускоренные этапы развития человека от первобытного времени до современной эпохи. Мелькнула и другая мысль, дополняющая первую. Мозг дикого ребенка сейчас как бы законсервирован. В нем работают только те центры, которые жизненно важны в данных условиях. Работа этих центров несравненно выше и деятельнее работы подобных центров любого высшего животного, возможно даже, они чувствительнее тех же центров самого человека, который сумел раскрепостить в своем мозгу большую часть мыслящего аппарата, утратив за счет этого не менее важную способность интуитивно ощущать события во времени и расстоянии, как это умеют делать животные. И еще за эти короткие секунды мелькнула мысль: чтобы познать современного человека, надо познать его мозг, но чтобы познать его мозг, надо познать психику дикого человека.

- Ты вернулся, чтобы не испугать Хуги? - тихо спросила Дина.

- Да. Пусть привыкнет. Постарайся не обращать открыто на него внимания и дай мне дневник.

Забыв об ужине, он стал бегло записывать свои мысли. Они могут уйти и не повториться. Такова уж человеческая память. Она умеет прочно и надолго фиксировать вспышки так называемого озарения мысли.

- Ешь, милая, ешь, - говорил Федор Борисович, ведя записи, - и незаметно следи за его поведением.

- Он сейчас смотрит не в нашу сторону, - комментировала Дина. - И на его лице какое-то беспокойство.

- Не иначе кого-то увидел. Продолжай незаметно наблюдать.

Он и сам бегло взглянул на Хуги. Тот действительно смотрел не в их сторону, а на снежный склон гряды, венчающий каменную стену. В лице мальчика была настороженность. Он смотрел на вершину гряды, как будто видел на ней крадущегося к нему врага. Федор Борисович перестал писать и тоже взглянул на вершину. Но в ее каменных складках, хорошо просматриваемых снизу, не было никого, кто бы мог внушать беспокойство.

В это время с пятнадцатиметровой высоты шлепнулся большой кусок спрессованного снега. Дина видела, как Хуги вздрогнул и молниеносно исчез с площадки.

- Испугался, дурачок, - сказала она.

Его не было с полчаса, а потом они услышали крик. Это был его крик, протяжный, таинственный, как крик ночной загадочной птицы. Но в нем на сей раз не было оттенка самоутверждения, а скорее всего это было выражение тревоги.

Федор Борисович схватил винчестер.

- Я пойду! С ним что-то случилось.

Дина удержала:

- Нет, нет! Не ходи, Федя. Может быть, это какой-то опасный зверь.

- Значит, тем более. Кто же ему поможет?

- Не надо, умоляю тебя. Давай подождем. Ты видишь, темнеет.

Но Хуги опять внезапно появился на той же площадке. Они были сбиты с толку. В чем дело? Федор Борисович подбросил в костер дров. Сушняк быстро разгорелся, от него поднялось высокое пламя. Хуги теперь метался из стороны в сторону, словно был не на воле, а в клетке. На фоне темнеющего неба виднелся лишь один его силуэт.

Снова прозвучал тревожный крик.

Что же такое? Может быть, выстрелить вверх? Если где-то залег зверь, то он обязательно испугается выстрела. Но ведь можно напугать и Хуги, более того, совсем отпугнуть.

- Он что-то чувствует, - пробормотал Федор Борисович.

Но вскоре тень на краю обрыва исчезла. Немного погодя послышался звук катящегося с кручи камня, потом глухой стук. А спустя минуту до них снова долетел встревоженный голос Хуги, но уже отдаленный и приглушенный расстоянием. Потом все смолкло. Только время от времени продолжали падать с кручи куски наплывного снега.

Радостное настроение у обоих было испорчено. Приятного ужина тоже не получилось. Федор Борисович пошел к пещере, в которой хранились спальные мешки и продукты. Дина взялась за дневник, чтобы сделать и свои записи.

- Федя, поглядывай вверх, - предупредила она. - А то еще свалится на голову глыба снега.

Но он и сам это видел, что глыба может свалиться, хотя вероятность была ничтожно мала. Вернувшись с спальными мешками, сказал:

- Боюсь, что нам недолго придется спать под открытым небом.

- Почему?

- Да как бы не пошел ночью дождь.

- Откуда ему пойти? Посмотри, небо какое.

- А помнишь, как летали перед вечером ласточки? Над самой землей. Примета верная. Ну да ладно, если будет - тогда убежим в пещеру.

Перекидываясь с Федором Борисовичем словами, Дина продолжала делать записи в дневнике, стараясь охватить все события сегодняшнего дня.

Потом они сели рядышком, обнялись и стали смотреть в костер, постепенно успокаиваясь и чувствуя, как настроение их опять поднимается.

- Вот ведь что интересно, - говорил Федор Борисович, - человек силой своего ума умеет заглядывать в будущее. Умеет в нем ясно видеть свою цель, к которой идет. А вот надвигающуюся опасность почувствовать не может...

Дина внимательно слушала, а он уже развивал свою мысль о том, что у животных эта способность выявлена очень ярко: животным не на что больше надеяться, как на свое чутье и на свои инстинкты. А человек полагается на свой разум, на свои знания, на опыт, наконец, на свое оружие. Тем не менее весь этот арсенал, помогая ему жить, заставил свести на нет функции тех нервных клеток, которые как раз развиты у животных. Задача науки снова воскресить их в человеке. Резервы его мозга неисчерпаемы. В них есть все: и то, что было присуще древнему человеку, и то, что станет возможным для далеких потомков. Необходимо встряхнуть эту кладовую!