Страница 46 из 88
Весь остаток дня вместе со Скочинским он составлял карту. Скочинский оказался неплохим топографом, и работа шла споро. Дина после постройки шалаша тоже была занята, подробно фиксируя в дневнике все события прошедшего дня. Кара-Мерген занимался доделкой шалаша, потом собирал к вечернему чаю клубнику, которая здесь, на поляне, росла отдельными кулигами, запасал для костра хворост.
Кончив записи, Дина еще долго сидела над толстой тетрадью в клеенчатой обложке, но думала уже не о том, что она записала и что следовало бы еще записать. Она просто впервые задумалась, как же все получилось, что она вот сидит на лужайке, высоко в горах, смотрит с высоты на бесконечные увалы лесов и нагромождения скал, на узкую полосу долины под горой Кокташ, сидит, смотрит на все это и чувствует себя бесконечно счастливой. А рядом с нею ее друзья, обретенные совсем недавно, но без которых она уже не мыслит своей жизни. Какое-то материнское, нежное чувство испытывает она к этим людям, до недавнего времени совсем не знавшим о ее существовании.
Сидя на плоском камне, Дина наблюдала за Федором Борисовичем. Какая завидная самодисциплина у этого человека: четыре часа подряд сидит он над листом ватмана, и в нем все еще не заметно усталости. Скочинский дважды бегал к водопаду - охладиться. Было душно и жарко. Где-то собиралась гроза. Ни один лист на дереве, ни одна травинка на поляне не шелохнулись за всю вторую половину дня.
Но вот Федор Борисович встал, разбросал в стороны руки - и как будто не работал. С лица сошла напряженность, неподвижная собранность, мгновенно вернулись прежние гибкость и свобода движений.
- Дина, не пора ли нам ужинать?
Она увидела в его руках нечто подобное карте.
- Сумеете сориентироваться? - спросил Федор Борисович.
- По-моему, да. Сейчас мы находимся вот здесь.
- Правильно! Значит, мы с Николаем выдержали экзамен.
- Но надо бы, Федор Борисович, как-то назвать все эти отличительные места.
- Совершенно верно! И Николай только что сказал, что у вас богатая романтическая фантазия.
Дина невольно покраснела.
- Ну, это он зря.
- Ничего не зря, - откликнулся Скочинский, весело скаля крупные белые зубы. - Спроси ее, Федя, как бы она назвала вон тот седловидный пик?
Дина взглянула на карту, а потом перевела взгляд на голые снежные утесы, покрытые вечным снегом. Пожала плечами.
- Хм, эти пики очень напоминают верблюжьи горбы.
- Согласен, - сказал Федор Борисович. - Так и назовем. Ну, а наше место, где мы сейчас? Райским уголком?
- Лучше короче - Эдемом, - подсказала Дина.
- Ну, а вот тот утес, красный?
- Да так и назовем - Красный, - предложил Скочинский.
Дина спросила:
- А из чего он, этот утес? Из какой породы?
- Обыкновенный порфир, - ответил Федор Борисович.
- Так чего же лучше? Давайте Порфировым и назовем?..
Предложение Дины было снова принято. Получил свое название и следующий снежный пик. Его назвали Клыком Барса. Начало названиям было положено.
Когда стемнело, надвинулась гроза. В черном небе над горами разыгрались молнии. Их стрелы были отвесными и ослепительно яркими. Все гудело и сотрясалось от грома. А потом небо сразу очистилось, заблестели звезды, и вдруг все увидели невероятно красивое зрелище. На черном безлунном небе огромной цветной аркой дрожала и переливалась ночная радуга, более живописная, чем северное сияние, которое изредка приходилось наблюдать в Ленинграде.
Наутро в дневнике Дины появилась следующая запись:
"27 июля 1928 года
Вчера вечером в одиннадцатом часу нам удалось наблюдать редкостное явление - ночную радугу. Дождь прошел стороной. Только две или три капли упали на наши лица. Но какая же гроза разразилась над нами - короткая, стремительная и отчаянная! Казалось, все силы неба обрушились на Эдем. Горы гудели так, что будто разваливались. Мы были вынуждены укрыться в медвежьей берлоге - небольшой уютной пещере и оттуда с замиранием сердца следили за вспышками ярких молний. И вот неожиданно там, куда ушла гроза, в черном звездном небе куполом выгнулась радуга. Я насчитала в ней семь отчетливых красок: синюю, зеленую, красную, оранжевую, желтую, розовую и голубую удивительное сочетание тонов на черном бархатном фоне неба. Левым концом она опускалась куда-то за снежные пики, сверху отбрасывая на них свое отражение, а правым уходила вниз, в долину, из которой мы поднялись, и этот конец ее казался таким близким, что хоть спускайся и трогай руками. Потом из-за Верблюжьих Горбов осторожно выкатилась луна, и радуга стала меркнуть, гаснуть и наконец исчезла. Каким же может быть удивительным пиротехником эта природа! Не сразу и поймешь, отчего ночью может загореться радуга. А все, оказывается, просто. Радугу вызвала луна, спрятавшаяся за горами, и, пока ее прямой свет не подавлял цветов, радуга полыхала. Я спросила Кара-Мергена, какое он находит объяснение. Он ответил с простотой и наивностью кочевника: "А, бикеш11, это, пожалуй, Магомет пошел к аллаху конакасы кушать". Вот тебе и разгадка тайны... Потом мы еще долго не спали и всё разговаривали о некоторых удивительных тайнах природы".
14
Осторожно перебирая в пещере сухую слежавшуюся подстилку, Федор Борисович обнаружил лоскут ветхой тряпки. Он извлек его на свет и подозвал друзей.
- Ну-ка, посмотрите, что я тут откопал?
Лоскут оказался куском холщовой ткани, спрессованной и заплесневевшей. Стали расправлять - и ахнули. Это было частью детской рубашонки - кусочек ворота с перламутровой пуговицей и обрывок рукавчика. Предполагаемый размер рубашонки примерно соответствовал двухлетнему возрасту ребенка.
- Да вы понимаете, что мы держим в руках! - воскликнула Дина.
А не понимать было уже невозможно. Далеко в горах, в пещере, принадлежавшей медведице, найти лоскуток детской рубашки - значило убедиться, что похищенный мальчик был доставлен именно сюда и что именно здесь началось его "приручение" и воспитание медведицей.
Что же было дальше? Насильственное привыкание к новой обстановке, к новому образу жизни - через страх, голод, беспомощность? При всей невероятности факт оставался фактом. Мальчик выжил. Почему медведица не убила его, принесла в берлогу? И почему она его принесла? Самка зверя могла стать приемной матерью человеческому детенышу, вероятнее всего, только после утраты своего. Материнские чувства требуют восполнения. Так, пожалуй, и было в данном случае. А что произошло позже? Если бы медведица, проведя лето здесь, в горах, залегла в спячку, мальчик неминуемо погиб бы. Значит, медведица не залегла в спячку, а ушла куда-то на юг и там провела с питомцем всю зиму. Медвежатник Кара-Мерген рассказывал, что медведи в Джунгарском Алатау залегают в спячку только тогда, когда в этом есть крайняя необходимость: ожидание потомства или приход ранней зимы. Обычно же медведи уходят на юг, в теплые места, где круглый год много корма.