Страница 18 из 88
И вот однажды...
Розовая Медведица пробудилась от воя метели. Метель так выла, что разбудила бы и мертвого. Медведица приподняла голову и стала вслушиваться. Но что это? Вой метели совсем не походил на завывание ветра. Он шел сразу из нескольких мест. Низкий, дикий, как будто бы раздавленный отчаянием. Она затрясла головой, и сон слетел окончательно.
"Ууу-у-а-а-а-у-у-у!" - донеслось совсем близко от пещеры, и тотчас же на этот чистый призывный голос откликнулся дальний, но уже низкий, печальный, полный боли и горечи. Его подхватил третий, четвертый...
Медведица поняла: волки, ее старые обидчики и кровные враги, напали на след какой-то добычи и теперь собирают свои силы. За себя она была спокойна. Лаз в берлогу завален хворостом и занесен снегом. К ней-то они не сунутся, трусливые твари. Они тоже знают, какие у нее когти и зубы.
Вой внезапно оборвался. И стало тихо, так тихо, что она явственно различала хруст снега перед пещерой. Шерсть на загривке поднялась дыбом, круглые короткие уши напряглись и застыли.
И вдруг уже целый хор голосов, высоких и низких, зазвучал совсем рядом. Сперва с одной стороны, потом с другой. Стая волков как будто с двух сторон стекалась к ее берлоге. Вой то нарастал, то понижался, но становился все отчетливее и ясней. Теперь Розовая Медведица могла точно определить, что часть зверей спускается вниз по расселине, в которой жил барсук Чуткие Уши и по которой ею самой проложена летняя тропа на пути через еловый лес к альпийским лугам. Другая их часть, видимо, спускалась по ложбине далеко справа, там, где бежит ручей и куда она с Хуги обычно ходила на водопой.
Рядом, перед берлогой, опять призывно, но теперь почти ликующе завыл волк. Но тут же и оборвал песню на самой высокой ноте. По слуху медведица определила, что обе стаи сошлись к нему. Несколько раз клацнули зубы, и все затихло. Потом опять послышался снежный хруст, все ближе и ближе, и, наконец, захрустело совсем рядом. Неужели эти звери так обнаглели, что решились потревожить ее покой?
Медведица не шевелилась, но каждый ее нерв был уже напряжен настолько, что она слышала даже запах волчьей слюны. Какое невиданное нахальство! Глухая злоба заклокотала в горле медведицы. Пусть только сунутся, она покажет им, что значит тревожить ее во время спячки.
Но по ту сторону думали, как видно, иначе.
Бесхвостый, не раз пробегая летом мимо пещеры, знал, что она принадлежит медведице. Знал и другое, что в когти ей лучше не попадаться. Однако он был смелым и сильным и поэтому не побоялся стащить у нее позапрошлым летом маленького медвежонка. Ему тогда пришлось сделать огромный крюк, прежде чем доставить добычу к Старой Ели. Он умышленно не побежал вверх, зная, что в гору медведица может настигнуть его с ношей, тогда как под гору она бежит неуклюже, наискось, как будто всем телом, и удрать от нее нет ничего проще даже с более тяжелой добычей.
Вот и теперь он вспомнил о медведице не случайно. Его стая насчитывала восемнадцать матерых, семь переярков и шесть прибылых. Тридцать одного голодного зверя, не считая его и Хитрую. Это была хорошая стая. С нею можно было напасть на кого угодно.
Уже четыре дня волки ничего не пробовали на зуб. Всю округу - на полторы сотни километров - обрыскали вдоль и поперек. Бесхвостый водил стаю к Порфировому утесу - обиталищу тау-теке, но козлы были предусмотрительны. Они почти не спускались с утесов, а достать их там не было никакой возможности. Снежному барсу и тому не всегда удавалось проникнуть в недоступные скалы. Бесхвостый вдвоем с Хитрой водили свою стаю и к Верблюжьим Горбам в надежде отрезать от стада какого-нибудь архара и загнать в пропасть, но и эта надежда не привела ни к чему. И вот теперь Бесхвостый вспомнил о Розовой Медведице. Она, пожалуй, будет доступней, чем каменные козлы и архары. И трудно еще сказать, кто из них опасней. Тау-теке, если он крупный и сильный самец, может один в удобном месте ополовинить волчью стаю. Так что риск напасть на медведицу почти одинаков. Главное - выманить ее из берлоги, и тогда она никуда не денется. Прием старый, но надежный, не раз испытанный.
Коротко взвыв, вожак стаи отошел от берлоги и сел рядом с Хитрой. Вся волчья орда расселась полукругом, ожидая, когда разгневанная медведица выскочит из берлоги. Но Хитрая осталась недовольна позицией. Ей не хотелось, чтобы кольцо было замкнутым. Зачем рассчитывать только на силы? Гораздо проще и безопасней дать медведице выход к скальному обрыву. Ее важнее было отрезать от пещеры, когда она выскочит, и прижать к этому обрыву. В пылу схватки, объятая страхом перед многочисленной стаей волков, она вряд ли подумает о гибельном для нее положении и прежде всего бросится в тот проход, который будет оставлен. Живой волчий коридор вынудит ее забыть о тридцатиметровой пропасти, и тогда она не сумеет вовремя остановиться. Падение с такой высоты смертельно, и волчьей стае придется лишь спуститься по боковой расселине и отпраздновать тризну. Хитрая не раз применяла такой прием. В преследовании стада косуль и маралов она так направляла гон, что животные сломя голову неслись навстречу гибели. Прижатые к пропасти, они вынуждены были или бросаться в нее, или падать под клыками преследователей.
Хитрая поднялась и вошла в полукруг. Затем, скаля зубы, разорвала волчью цепь пополам и заставила сделать проход. Волки подчинились беспрекословно. Они поняли, чего она хочет. Теперь очередь была за Бесхвостым. Ему предстояло или самому выманить медведицу, или это должен был сделать другой волк, которому он поручит. Бесхвостый был достаточно умен, чтобы зря подвергаться риску. Рядом с ним сидел матерый с разорванным ухом. В прошлом году зимой он домогался роли вожака, на виду у всей стаи открыто ссорясь с Бесхвостым. И пришлось вздуть его как следует. Бесхвостый разорвал ему ухо и добрался бы до горла, но мятежник вовремя одумался и подставил шею, завиляв хвостом. Это значило, что он просит пощады. Жестокость волков безмерна, но и милосердие их тоже подчинено железному закону. Если просят о пощаде, следует пощадить, иначе к тебе не будет уважения и придет минута, когда твоей тирании положат конец. Эти правила были вписаны в книгу инстинктов еще их предками, и всякий, кто нарушал их, должен был умереть. Помня о них, Бесхвостый, однако, имел право мстить за прошлое неповиновение или за прошлый выпад против себя. И его никто не мог осудить за то, что он посылал кого-то на опасное дело.