Страница 7 из 8
Трудно выразить, что почувствовали мы с Пейбоди, получив эти сообщения, и наши спутники радовались едва ли меньше нас. Мактай, слушая гудящий приемник, наскоро расшифровал по ходу дела несколько главных фраз, а по завершении радиограммы мы очень скоро получили от него ее полное содержание, восстановленное по стенограмме. Все оценили эпохальную важность открытия, и я, дождавшись, пока радист «Аркхема» повторит по просьбе Лейка научные описания, тут же его поздравил. Шерман со склада в проливе Мак-Мердо и капитан Даглас с «Аркхема» последовали моему примеру. Позднее я, как глава экспедиции, добавил несколько замечаний для передачи через «Аркхем» во внешний мир. Разумеется, в подобной обстановке о сне даже думать не приходилось; я желал лишь одного: как можно скорее попасть в лагерь Лейка. Досадно было услышать от него, что в горах началась буря и ранним утром полет будет невозможен.
Правда, через полтора часа я забыл о досаде, настолько заинтересовали меня новые сообщения Лейка. Он рассказывал о том, что четырнадцать крупных образцов были благополучно доставлены в лагерь. Они оказались удивительно тяжелыми, тащить их было нелегко, но девять человек успешно справились с задачей. На безопасном расстоянии от лагеря начали спешно сооружать снежный загон для собак. Образцы устроили на твердом снегу вблизи лагеря, один из них взял Лейк, чтобы сделать предварительное вскрытие.
Против ожидания, ему пришлось серьезно потрудиться: даже при высокой температуре (в только что устроенной лабораторной палатке работала бензиновая печка) обманчиво гибкие ткани образца, хорошо развитого и полностью сохранившегося, остались твердыми, прочнее обычной кожи. Лейк задумался, как сделать необходимый разрез и не повредить при этом внутреннюю структуру. Правда, в его распоряжении имелось еще семь безупречных образцов, и все же они представляли собой редкость и требовали крайне осторожного обращения, разве что в недрах пещеры обнаружатся в большом числе новые особи. И потому Лейк присоединил этот экземпляр к остальным и притащил в лабораторию другой, частично сохранивший с обоих концов звездообразные органы, но сильно помятый и с разрывом вдоль одной из борозд на корпусе.
Результаты, тут же сообщенные мне по радио, были ошеломляющими. О точности и аккуратности разреза нечего было говорить – инструменты не подходили для работы со столь необычными тканями, – однако от того, что удалось узнать, голова шла кругом. Назревал настоящий переворот в нашей биологической науке, основанной на учении о клетках, ибо она в данном случае оказалась несостоятельной. Сколько-нибудь существенной минерализации органических тканей не обнаружилось, и внутренние органы за сорок миллионов лет ничуть не разрушились. Плотность, неподверженность гниению и едва ли не абсолютная прочность – качества, неотъемлемо присущие данной форме живой материи, и относятся они к некоему палеогеновому циклу эволюции беспозвоночных, познать который мы бессильны. Вначале ткань, с которой имел дело Лейк, была сухой, но потом под воздействием тепла размягчилась, и с неповрежденной стороны обнаружилось скопление органической жидкости с отвратительным, едким запахом. Это была не кровь, но густая темно-зеленая жижа, которая, очевидно, ее заменяла. К тому времени все 37 собак уже находились в недостроенном загоне вблизи лагеря, но даже на расстоянии они учуяли резкий запах и, бегая кругами, зашлись в отчаянном лае.
Предварительное вскрытие не только не помогло классифицировать этот странный организм, но, напротив, породило еще больше загадок. Что касается его внешнего строения, все догадки оказались верными, и, соответственно, можно было не колеблясь отнести это существо к животным, однако внутри обнаружилось столь много растительных признаков, что Лейк очутился в безнадежном тупике. Существо обладало органами пищеварения и кровообращения, а также выделительной системой в виде красноватых трубок в его звездчатом основании. Поверхностный осмотр убеждал в том, что дыхательный аппарат этой твари обрабатывал скорее кислород, чем двуокись углерода; притом некоторые признаки указывали на наличие полостей, где скапливается воздух, а также использование альтернативных методов дыхания: помимо внешней щели, через жабры и поры, причем две последние системы были вполне развиты. Несомненно, тварь была амфибией, к тому же приспособленной к длительной зимовке без воздуха. Имелись, судя по всему, и голосовые органы, связанные с главной дыхательной системой, но в них обнаружился ряд аномалий, которые было непросто объяснить. Едва ли они были приспособлены для членораздельной речи, но вполне могли издавать разнообразные музыкальные звуки вроде свиста, перекрывающие большой диапазон частот. Мышечная система была развита настолько, что ей не находилось аналогов.
Нервная система оказалась такой сложной и высокоразвитой, что Лейк не переставал поражаться. В некоторых отношениях чрезвычайно примитивное, это существо обладало системой нервных узлов и волокон, достигшей едва ли не предельного специфического развития. Мозг, состоящий из пяти долей, удивлял своей сложностью. По ряду признаков можно было предположить, что органы чувств у этой твари устроены особым образом и во многом не сходны с органами чувств всех прочих земных организмов. К этим органам относились, в частности, жесткие реснички на голове. Возможно, у твари было не пять чувств, а больше, – в таком случае ее способ существования не укладывался ни в какие известные нам стереотипы. Лейк полагал, что для обитателей первобытного мира эти твари обладали очень высокой чувствительностью при четком разделении функций между особями, подобно нынешним муравьям и пчелам. Размножались они как споровые растения вроде папоротников; на концах крылышек имелись спорангии, и развивались особи из заростков или гаметофитов.
Попытка произвести классификацию на данном этапе исследования была бы просто нелепой. Выглядели они как лучистые животные, но, очевидно, в эту группу не укладывались. Отчасти принадлежали к растительному миру, но три четверти признаков роднили их с миром животным. Симметричное строение и некоторые другие особенности ясно указывали на то, что это выходцы из моря, но к каким условиям они адаптировались в дальнейшем, сказать было трудно. Крылья, во всяком случае, недвусмысленно говорили о полетах. Но чтобы существа, оставившие отпечатки в архейских камнях, сумели в пору младенчества нашей планеты проделать такую огромную, сложную эволюцию? Это было настолько непостижимо, что Лейку не раз, по странной причуде памяти, приходили на ум древние мифы о Старой Расе, которая спустилась со звезд и то ли в шутку, то ли по ошибке зародила на Земле жизнь, а также странные рассказы одного коллеги, фольклориста с кафедры английского языка Мискатоникского университета, о космических пришельцах, якобы обитавших на пустынном взгорье.
Разумеется, он подумал о том, что докембрийские отпечатки могли быть оставлены не теми существами, с которыми он имел дело, а их примитивными предками, однако тут же отказался от этой, чересчур упрощающей теории, поскольку более древняя окаменелость обладала продвинутым, сравнительно с поздней, строением. Последняя представлялась результатом скорее упадка, чем эволюции. Псевдонога сократилась в размерах, вся морфология сделалась проще и грубее. Более того, нервы и изученные Лейком органы носили странные следы регресса, упрощения сложных форм. Удивляло обилие атрофированных и рудиментарных органов. В целом едва ли не все загадки остались неразгаданными, и Лейк, в поисках временного названия вновь обратившись к мифологии, шутливо окрестил свои находки Старцами.
Приблизительно в половине третьего ночи, решив, что пора наконец прервать работу и удалиться на покой, он прикрыл рассеченный образец брезентом, вышел из лабораторной палатки и с новым интересом всмотрелся в целые экземпляры. Незаходящее антарктическое солнце успело слегка размягчить ткани, так что у двух-трех особей кончики лучей на голове и трубки начали разворачиваться, но Лейк считал, что при температуре, близкой к нулю, немедленное разложение им не грозит. Тем не менее он сложил вместе целые образцы и накинул на них запасную палатку, чтобы уберечь от прямых солнечных лучей. Еще он рассчитал, что так от образцов будет меньше пахнуть, а то с собаками была просто беда, пусть даже их держали на значительном расстоянии за стенкой из снега (ее спешно достраивали в высоту прежние работники и еще несколько дополнительных). Похоже было, что с исполинских гор вот-вот обрушатся суровые порывы ветра, поэтому Лейк закрепил углы палатки тяжелыми снежными блоками. Ожил прежний страх внезапных антарктических бурь, и участники экспедиции, под руководством Этвуда, принялись укреплять снегом палатки, новый загон для собак и примитивные укрытия для самолетов. Последние сооружались в свободные минуты из твердых снежных блоков и далеко еще не были доведены до нужной высоты, поэтому Лейк в конце концов направил на их достройку всех работников, освободив их от других заданий.