Воин Донбасса

— На «измену», что ли, его подсадить хочешь? — чего бы не подколоть гэбэшника лишний разок? — Так не в том дело. Настю я у него, вишь, увёл…

Митридат пожал плечами:

— Знаю. Ну и что с того? Анастасия Батьковна девушка свободная, выбирает кого сама хочет…

Алексей воззрился на него:

— Откуда ты… — и понимая уже: — Блин!

— Ну да, — твёрдо глядя на друга, сказал Михаил. — Естественно, она мне доложила. Она же на службе. И не в бирюльки играем…

Кравченко ощутил, что впадает в ступор. «Там шпионки с крепким телом»… Неужто Мишка мог цинично подложить девушку под друга? Как обычную медовую ловушку? Ещё, поди, и видеозапись есть? Лицо, похожее на член генпрокурора…

Так, кажется, это уже было. То есть мысли об этом уже приходили…

— Погоди, Лёша, не ярись, не начинай, — Митридат мягко положил руку ему на плечо. — То, что было меж вами, — дело частное. Не в том смысле служба, что по службе она… Любит она тебя, знаю. Не поверишь! — даже «вонючки» наши в твою пользу редактировать пыталась!

«Вонючками» Мишка, да и Настя, называли свои ежевечерние докладные в ЦК по состоянию дел в республике. Кравченко точно знал, что и его имя там иной раз фигурировало. Не могло, как говорится, не. На это он не мог даже обижаться — работа есть работа. Тем более что он лично ничего предосудительного не делал.

— Да не в том дело… — начал было Алексей и осёкся. А в чём — дело? Что он вообще сказать-то хотел? Ну, это… Блин!

— Она же ведь меня выгнала на следующий вечер…

Митридат снова тяжело посмотрел на него.

— И правильно сделала, — раздельно произнёс он затем. — Это я ей приказал…

Алексей воззрился на него. Ощущения его были… Затруднительными были его ощущения. Удивление, недоумение, непонимание… Сквозь которые медленно начала просовывать свою крокодилью голову злость.

Нет, ну это вообще как? Он тут себе весь мозг выел в попытках объяснить поведение женщины, всю печень себе изгрыз, отыскивая реальную свою провинность перед нею. А ларчик просто открывался! Товарищ Митридат у нас не просто в курсе сердечных дел своей сотрудницы, но ещё и имеет право запрещать или разрешать ей какие-то отношения! И с кем! С собственным другом, почти братом, с которым под пулями породнились!

Но он молчал. Молчал и Митридат. Только лицо Мишки постепенно остывало и словно заострялось, превращаясь в каменную маску.

— Зачем? — протолкнул сквозь сухое горло Алексей.

— Она сама попросила, — пожав плечами, но раздельно и веско ответил Михаил.

Удивляться, казалось, было уже некуда, но, однако, местечко нашлось.

Не нашёлся сам Кравченко. Это как? — только мерно колыхалась в мозгу одна-единственная мысль.

Мишка ухмыльнулся, заценив его ступор. Без издёвки — как-то тепло, чуточку даже по-отцовски.

— Понимаешь, — начал он проникновенно, но без той фальшивинки, что обычно сопровождает подобный тон. — Не могла Настя не доложить о том, что между вами произошло. Обязана была. Сказано: не в бирюльки играем. К тому же ты мне друг, ты нам обоим друг. Так что позвонила она мне в Москву и рассказала. И попросила запретить ей встречаться с тобой. А то ей самой трудно было сделать это…

— Но зачем? — снова через наждак горла выпихнул всё тот же вопрос Кравченко.

— Я давно знаю Настю, — с нехарактерной для себя теплотой проговорил Митридат. — Она хоть девушка энергичная и деловая, а часто, как сам знаешь, и колючая… Но на самом деле — добрая и с сердцем на месте. И она стала переживать, что вроде как перехватила тебя из рук Ирки, к тому же раненной. К тому же воспользовавшись её ранением. Грызть она начала себя, Настя твоя, а потом жевать и выплёвывать, понятно?

Он сделал паузу, потом продолжил спокойнее:

— Уж не знаю, чем ты её приворожил так, но… Она, как сам, небось, понимаешь, девушка опытная, к мужчинам без особых иллюзий относится… Потому и с замужем никак не получается. А тут ты. Но с девушкой. И вообще женатый. И с глазом своим. Косым.

Алексей вскинулся.

— Не суть, — надавил Мишка. — Как она сказала, зрачок этот овальный, да под длинными ресницами, — он её ослабляет. Ну, в шутку сказала, но я запомнил. И тут сказала: мол, не имею права, но сама слаба, дай приказ, которого не имею права ослушаться. Ну, а я что… Если Настя просит помочь…

Да к тому же и права она. У тебя Ирка, у неё вон — Юрка, — он хмыкнул. — Слишком сложные треугольники получаются. Прямо даже перекрёстки какие-то. Теперь вот, сам говоришь, Злой обиделся. Ирка, как я понял вчера, тоже что-то подозревает. И дай вы себе с Настькой волю, всё так запутается, что до смерти не распутаешь. А при таких делах она примчаться не замедлит, поверь. Видел я уже… — он осёкся.

Алексей только молча пожал плечами. Нет, он, конечно, мог бы побороться за свою любовь. Если бы было ему лет восемнадцать… Но когда тебе уже тридцать шесть… Христос уже три года как Богом был. На многие вещи смотришь уже более трезво. Более мозгом, так сказать…

И в этом смысле все они были правы — все, кто его окружал. И Мишка, и Настя, и Ирка. И тем более Юрка Семёнов. Не прав во всём был только он, Лёшка Кравченко. Сам запутался, всех запутал, всё завернул действительно в какие-то треугольники перекрёстные…

И всех подставил, когда все вынуждены не делами заниматься, а им. И разгребанием всего им навороченного…

— Да, Мишк, — тихо, покаянно произнёс он. — Ты прав. Ты правильно сделал. И Настя… Она просто — золото! Я ужасно рад, что судьба столкнула меня с вами. Что вы мои друзья. Я…

Он замолчал. Было трудно.

— Я постараюсь ответить вам добром за добро…

И снова умолк. Пафосно, сука, получалось! И от этого искренность мысли самому казалась фальшивой. Как-то с мыслями вообще было трудно. Их одновременно было и много — но это множество крутилось где-то на задворках сознания, то ли не решаясь, то ли не в силах прорваться в мозг, — и мало. Точнее, вообще всего одна. Но такая, которую никак не удавалось поймать и сформулировать.

— Ладно, — поняв друга, подытожил Мишка. — Проехали. Как говорится, то, что случилось уже, нельзя не случившимся сделать. Давай, что ты там говорил о составе группы?

Вот после этого разговора они и оказались в тире неизвестной — во всяком случае, Алексею — ведомственной принадлежности. Это была идея Митридата — собрать прежних друзей и сослуживцев в тире, где после первой по значимости мужской забавы и «обкашлять» все взаимные претензии и счёты. Чтобы выйти отсюда именно что прежними друзьями.

По сути, это была попытка втянуть в процесс примирения одного лишь Злого. Потому что Еланец, пожалуй, и так с готовностью вернулся бы под командование Бурана. Пусть и в другом подразделении.

Но Злой обманул ожидания. Правда, в самом хорошем смысле.

Когда после стрельб свернули всё, убрали за собой гильзы, рваные картонки из-под патронов, расселись за столом в одной из прилегающих комнаток и приступили было ко второй мужской забаве, Юрка отозвал Алексея в сторону.

— Слышь, Лёш, командир, — он назвал его командиром, как прежде. — Ты это… То, что я сказал тогда, — наплевать и забыть.

Помолчал.

— Обижен я тогда был слишком. И неправ. Прости.

Кравченко не стал делать вид, что не понимает, о чём речь. Понятно: всё о том же. О Насте.

— Да никакой не вопрос, Юрка! — сказал он. — Я тебя вполне понимаю. Сам был не прав. Не удержался. И говорил ты всё правильно.

Злой смутно улыбнулся:

— Никто бы не удержался. Такая уж девушка Настя.

И без перехода:

— Я говорил с ней.

Алексей напрягся.

— Она мне сказала, что ты не сам к ней пришёл, — продолжил Семёнов. — А это Митридат тебя к ней отправил, чтобы от возможного ареста уберечь. Типа, в ППД у нас тебя вполне принять могли, под горячую-то руку. А в его с Настей квартире не посмеют. А там, она сказала, сама, мол, тебя трахнула. Имеет, мол, право как свободная женщина…

Юрка хмыкнул. Не зло. И добавил:

— И потом сказала, что сделал это потому, что любит тебя. А со мной — дескать, потому только, что я твой друг…