Безумнее всяких фанфиков

Мо тревожно оглянулась на своего серого кота, Персикона Картера, известного также просто как Персик. Он лежал на груде плюшевых животных в другом конце комнаты. Это были почти десять килограммов чистого презрения, и украшенный драгоценными камнями ошейник отлично подходил нраву кота. Персик смотрел на Мо так же, как всегда смотрел на людей – будто мысленно призывая их всех отправиться в пешее эротическое путешествие.

Мо привыкла к равнодушию Персика. Зеленые глаза кота были полны отвращения с тех самых пор, как его принесли домой из приюта – словно он с самого начала знал, что обязан своим существованием вымышленной паре из телесериала.

В принципе Мо догадывалась, что вряд ли существо, которое справляет нужду в коробку с песком, живет на одних рыбных консервах и спит по двадцать часов в день, глубоко за что-то обижено лично на нее. Но ей приходилось временами напоминать себе об этом и о многом другом – слишком часто она витала в небесах. Воображение Мо жило своей жизнью.

– Интересно, сильно ли папа разозлится, когда узнает, – размышляла Мо, расхаживая по комнате. – Формально он, конечно, не может меня заставить пойти в Стэнфорд. Но опять же формально за мой колледж платит именно он. Вдруг он просто не даст мне денег? Вдруг за Колумбийский придется платить со студенческих займов? А если после выпуска мне никто не станет платить за тексты? Как я потом из долгов вылезу? Да мне свои органы на черном рынке продавать придется!

С самого детства Мо страдала от РБВ (расстройства буйного воображения). Министерство здравоохранения США такого расстройства не признавало официально (потому что Мо сама его выдумала), но было оно таким же тяжелым и утомительным, как и любое другое.

– Хватит, Мо! – рявкнула она и влепила самой себе пощечину. – Отец не позволит тебе продавать органы ради колледжа. Ты ведь его единственная дочь – когда он постареет, тебе еще о нем заботиться. Боже, будь у меня брат или сестра постарше, не пришлось бы сейчас все это расхлебывать.

С другой стороны, в таком случае Мо вряд ли стала бы писателем. Именно жизнь без братьев и сестер пробудила в ней творческий пыл и обрекла на РБВ. Играть Мо было не с кем, и ей пришлось придумывать себе развлечения.

Например, когда Мо было два года, она сняла крышки со всех предметов в доме и спрятала в коробочке у себя под кроватью. Она сделала это лишь затем, чтобы позлить отца и посмотреть, как он все эти крышки ищет.

В три года Мо возлюбила зеркало. Одинокая малышка часами смотрела в него, разговаривала, корчила смешные рожицы самой себе. Зеркало было не просто листом стекла с ее отражением – оно открывало окно в другой мир, где жил ее двойник. Именно поэтому по сей день Мо не могла пройти мимо зеркала, не посмотрев себе в глаза или не сказав «Привет» – иначе ей казалось, что она предает старого друга.

В четыре Мо придумала имя каждой вещи в доме, чтобы всегда было с кем поговорить. И не только имя – все предметы мебели и приборы она наделила еще и собственной историей, привычками, политическими взглядами. Она не знала, что значат слова «республиканец» и «демократ», но очень подробно рассказывала родителям, что стиральная машина не желает разговаривать с сушильной, потому что в 2004 году та голосовала за Джона Керри.

Мама Мо решила, что это очень забавно и изобретательно, и поэтому поддерживала дочь в ее затее. К несчастью, миссис Исикава и ее супругу это вышло боком. Помимо имен выходило, что у каждого предмета в доме есть еще и душа, поэтому когда приходило время что-нибудь выбросить, Мо вела себя так, будто это самое настоящее убийство.

Когда родители выбросили Брюса, шатающийся табурет, Мо плакала неделю. И так и не смогла оправиться, увидев, как двое мусорщиков похищают сломанный телевизор Энтони. Мо бежала за грузовиком шесть кварталов, запомнила номер машины и позвонила 911, когда вернулась домой. Разговор между ее отцом и двумя пришедшими на вызов полицейскими вышел очень неловкий.

Маме ничего не оставалось, кроме как сказать Мо, что помятый абажур по имени Мередит сбежал с бродячим цирком. До конца года Мо получала от Мередит письма, в которых та рассказывала ей о своих приключениях в пути. К счастью, Мо так и не заметила, как почерк Мередит был похож на мамин.

Именование затронуло и двор. Каждое дерево, растение и камень обзавелись сложной предысторией, которую Мо была очень рада изобрести и рассказать маме.

– Я и не знала, что клен раньше жил в Швейцарии, пока не оказался у нас во дворе, – сказала миссис Исикава. – Почему он решил переехать в Штаты?

– Потому что влюбился в кедр, они хотели пожениться и создать семью деревьев, – отвечала Мо.

– Папа по той же причине переехал сюда из Японии, – сказала миссис Исикава. – А вон тот валун? Почему он или она с нами живет?

– Он просто выглядит как валун, мам, – объяснила Мо. – Когда-то это была падающая звезда, она миллион лет летела через галактику, пока не упала сюда!

– Это удивительно, милая, – сказала миссис Исикава. – Я очень люблю твои истории. Можешь кое-что сделать для меня? Скоро мне придется ходить на всякие встречи – ничего интересного, просто взрослые дела – и было бы очень здорово, если бы ты писала истории для меня. Я могла бы брать их с собой и радоваться.

– С удовольствием, мам!

Мо с восторгом взялась за новый проект и подошла к делу очень серьезно. Слов она знала немного, но писала подробные рассказы про жуков в саду, про птиц, что живут в деревьях, про звезды в ночном небе. Порой сюжеты выходили слишком сложными, и Мо для наглядности рисовала картинки мелками и фломастерами, чтобы мама не запуталась.

– Чудесные рассказы, малышка! – сказала миссис Исикава. – То, что надо. Слушай, мне скоро снова нужно будет идти на встречу. Давай ты и дальше будешь писать истории для меня? Они всегда поднимают мне настроение.

– Конечно!

Каждый день, когда миссис Исикава уходила на встречу, Мо отдавала ей новый рассказ. На встречи маму всегда возил отец, а Мо оставалась с тетей Коко, и когда родители возвращались, новый рассказ для мамы уже был готов. Встречи становились все чаще, и Мо все труднее и труднее было успевать писать.

– Прости, мамуль, – сказала Мо. – Я еще не дописала историю про соседскую собаку.

– Ничего, милая, – ответила мама. – Я немножко устала и, наверное, все равно не прочитала бы сегодня много. Давай ты ее закончишь, а я завтра погляжу?

Мо очень увлеклась рассказами и совсем не замечала, что с тех пор, как начались все эти встречи, мама с каждым днем все больше устает.

– Мама, а почему ты всегда такая уставшая? – спросила как-то Мо. – Это из-за встреч тебе хочется спать?

– Да, милая, из-за них, – ответила миссис Исикава. – У взрослых важные дела, но они бывают порой такими скучными. Только думаю о них – и уже спать хочется. Но не волнуйся, малышка, мамочка будет веселой как раньше, когда встречи закончатся.

Мама Мо теряла не только силы. Она все больше бледнела и худела, с каждой встречей становилась все слабее.

– Мам, а почему ты такая худенькая?

– Я… иногда забываю пообедать на встречах, – ответила миссис Исикава.

– А что с твоими бровями и ресницами? Они выпали?

– Ну… может быть, я линяю, как соседская собака? Лето ведь уже не за горами.

– Мам, люди не линяют. Что с тобой, правда?

– Милая, иди сядь сюда, и я объясню, – сказала мама. – Я давно хотела кое о чем с тобой поговорить, но все ждала подходящего времени. Понимаешь, на встречи я ходила в больницу, к докторам.

– А зачем тебе в больницу, мам?

– Потому что… потому что… – с трудом выговорила миссис Исикава. – Потому что доктора думают, что у твоей мамы могут обнаружиться суперсилы! Вот они и проводят тесты, чтобы это проверить.

– Суперсилы? – рассмеялась Мо. – Да неправда!

– А как же еще объяснить все эти перемены? – лукаво спросила миссис Исикава. – Твоя мама – Невероятная Суперженщина и умеет спать, уменьшаться и линять. Только никому из друзей не рассказывай, а то обзавидуются.