Собиратели ракушек

– Приезжайте ко мне, и я возьму на себя труд угостить вас ужином.

– Вот это здорово! – Тон у него был удивленный, но обрадованный. – Однако не слишком ли это хлопотно для вас?

– Никаких хлопот, – улыбнулась Оливия. – Приезжайте часов в восемь.

Она продиктовала адрес, рассказала, как доехать, на случай если попадется тупоумный таксист, и, простившись, повесила трубку.

Хэнк Спотсвуд. Как мило, с улыбкой подумала она. Но тут же, взглянув на часы, выбросила его из головы, встала из-за стола, схватила пальто, шляпу, сумочку и перчатки и выбежала из редакции, торопясь на свидание с сестрой.

Они договорились встретиться в ресторане «Кетнерс» в Сохо, и Оливия заказала там столик. Она всегда приезжала туда на деловые обеды и не видела причин искать другое место, хотя Нэнси, конечно, было бы уютнее у «Харви Николса» или еще где-нибудь, куда приезжают дать передышку натруженным ногам домохозяйки с покупками.

В результате это был «Кетнерс». Оливия опоздала, и Нэнси уже ждала ее – расплывшаяся еще больше прежнего, в своем сиреневом вязаном костюме, на голове – шапочка из желтого меха, сливающаяся с тусклыми белокурыми кудрями, словно двухэтажная шевелюра. Она сидела за низким столиком, одинокая женщина в море дельцов-мужчин, с сумкой на коленях, перед высоким стаканом джина с тоником, и была здесь так не к месту, так нелепа, что Оливия испытала укол совести и извинилась неожиданно искренне и горячо:

– Нэнси, прости ради бога, меня задержали, так неудачно! Ты давно ждешь?

Они не поцеловались. Между ними это было не принято.

– Ничего.

– Ты пока, я вижу, подкрепилась… Еще стаканчик не хочешь? Я заказала столик на без четверти час, не упустить бы.

– Добрый день, мисс Килинг.

– Хэлло, Джерард. Нет, спасибо, пить мы не будем, у нас туговато со временем.

– У вас заказан столик?

– Да. На без четверти час. К сожалению, я немного опоздала.

– Это не важно. Прошу сюда.

Он пошел вперед, но Оливия подождала, пока Нэнси выберется из кресла, прихватит сумку и журнал, одернет свитер на обширном заду, и только потом двинулась вслед за ним в зал. Там было тепло и тесно, в воздухе стоял гул мужских голосов. Сестер проводили к столику в дальнем углу, где обычно обедала Оливия, и после неизбежных подобострастных церемоний наконец усадили на полукруглую банкетку, задвинули столиком и подали пухлые папки меню.

– Стаканчик хереса, пока вы выбираете?

– Мне, пожалуйста, перье, Джерард… А моей сестре… – Она повернулась к Нэнси. – Хочешь какого-нибудь вина?

– Да, с удовольствием.

Оливия, не заглядывая в карту вин, заказала полбутылки фирменного белого.

– Так, теперь, что ты будешь есть?

Нэнси не знала, что выбрать. В меню было перечислено столько всего, причем исключительно по-французски. Она могла бы сидеть, раздумывая до вечера, – Оливия это хорошо знала, поэтому выдвинула несколько предложений, и в конце концов Нэнси согласилась на консоме и телячий эскалоп с грибами. Себе Оливия заказала омлет и зеленый салат. Когда все было улажено и официант удалился, она начала с вопроса:

– Как ты доехала? Благополучно?

– Да, вполне. Собиралась, конечно, впопыхах: детей надо было в школу отвезти. Но я успела на поезд в девять пятнадцать.

– Как они?

Оливия постаралась придать своему тону заинтересованность, но Нэнси знала, что это неискренне, и не стала углубляться в подробности:

– Нормально.

– А Джордж?

– По-моему, хорошо.

– А собаки? – не отступалась Оливия.

– Здоровы, – ответила было Нэнси, но потом вспомнила: – Одну сегодня утром вырвало.

Оливия скривилась.

– Не рассказывай, пожалуйста. Дай поесть.

Принесли напитки, перье для Оливии и белое вино для Нэнси. Расторопный официант откупорил бутылку, налил в бокал немного и замер в выжидательной позе. Нэнси спохватилась, что полагается попробовать, пригубила и с понимающим видом, поджав губы, произнесла: «Превосходно», после чего бутылка была поставлена на середину стола и официант с каменным лицом удалился.

Оливия налила себе перье.

– Ты никогда не пьешь вино? – спросила Нэнси.

– За деловым обедом – никогда.

Нэнси кокетливо вздернула брови:

– Разве у нас деловой обед?

– А разве нет? Мы ведь собираемся говорить о делах. В связи с мамочкой. – Это детское слово, как всегда, вызвало у Нэнси раздражение. Трое детей Пенелопы называли мать каждый по-своему. Ноэль говорил ей «ма». Сама Нэнси уже много лет звала ее «маман», находя, что эта форма обращения лучше всего соответствует их возрасту и ее, Нэнси, статусу замужней дамы. Одна Оливия – самая современная и житейски закаленная – упорно говорила «мамочка». Нэнси даже удивлялась: неужели сестра не понимает, как это смешно звучит в ее устах? – И давай приступим, а то у меня мало времени.

Это холодное замечание оказалось последней каплей. А Нэнси-то примчалась к ней в город из Глостершира, успев подтереть за собакой, и порезать в спешке палец о консервную банку, и отвезти детей в школу, и чуть ли не на ходу впрыгнуть в поезд! Ее захлестнула обида.

Подумаешь, у нее мало времени!

Ну почему Оливия такая резкая, бессердечная, бесчувственная?! Неужели нельзя посидеть рядышком и поговорить по душам, как полагается сестрам, не строя из себя вечно занятую деловую даму, как будто жизнь Нэнси, у которой свои незыблемые приоритеты: дом, муж, дети, – совсем уж ничего не значит?

Когда они были маленькие, хорошенькой считалась Нэнси: золотоволосая, голубоглазая, обаятельная и (спасибо бабушке Килинг) нарядная. Именно Нэнси привлекала всеобщее внимание, вызывала восхищение, покоряла мальчиков. А Оливия была умная и честолюбивая – ее занимали книги, экзамены, отметки, – но внешне неинтересная, напомнила себе Нэнси, совершенно неинтересная.

Нескладная, высокая, худая, плоскогрудая, в очках и демонстративно, вызывающе равнодушная к мужскому полу, Оливия всегда надменно умолкала, когда в доме появлялся кто-нибудь из сестриных поклонников, а то и вовсе уходила к себе – книжку почитать.

Хотя, конечно, у нее были и свои достоинства, ведь она была дочь своих родителей, – густые волосы, цветом и блеском напоминающие полированное красное дерево, и черные глаза, унаследованные от матери, которые сверкали, как у какой-то умной, насмешливой птицы.

И подумать только, долговязая зубрила-студентка, младшая сестра, которую никто не приглашал танцевать, в какой-то момент, неизвестно когда и как, преобразилась вот в это дивное диво – тридцативосьмилетнюю Оливию. В потрясающе деловую даму, редактора журнала «Венера».

Вид у нее сегодня был, как всегда, безупречный. Вряд ли очаровательный, но страшно шикарный. Глубоко сидящая черная велюровая шляпа, черное пальто с фалдами, шелковая блузка кремового цвета, золотая цепочка, золотые серьги, на руках на каждом пальце перстень. Лицо бледное, губы ярко-красные, и даже черная оправа очков идет ей. Нэнси же не дура. Когда они шли через зал, она ощущала внимание мужчин, замечала скрытые взгляды, повернутые головы и при этом знала, что смотрят не на нее, миловидную Нэнси, а на Оливию.

Нэнси не знала темных тайн в жизни Оливии. Вплоть до той удивительной истории, случившейся пять лет назад, она искренне считала, что ее сестра либо девственница, либо совершенно бесполое существо (было, конечно, и еще одно, совсем уж жуткое предположение, которое пришло Нэнси в голову после ознакомления с модной биографией Виты Сэквилль-Уэст, но об этом, говорила она себе, лучше не думать).

Типичная представительница племени умных и деятельных женщин, Оливия, похоже, думала только о своей карьере и продвигалась все выше и выше, пока наконец не стала литературным редактором «Венеры», серьезного, преуспевающего женского журнала, в котором проработала уже семь лет. Ее имя значилось в составе редколлегии; фотографии время от времени появлялись на его страницах как иллюстрации к какой-нибудь статье, а один раз она даже выступала по телевидению, отвечая на вопросы в передаче «Для дома, для семьи».