Страница 2 из 10
— Что случилось? — спросил Микус слабым, еле слышным голосом.
— Я не знаю, — всхлипнув, призналась Алиизса, немного придя в себя. Она неотрывно смотрела на каменный пол, боясь глянуть на гротескную тварь, которой стали оба существа.
Когда Микус зарычал, требуя ответа, она отшатнулась, отступая к Засиану, с ужасом уставившегося на мерзкое создание. Но, преодолев страх, полудемон снова подняла взгляд на изуродованного ангела.
Микус смотрел на них и на Торана. Его лихорадочно блестевшие глаза расширились: видимо, он все вспомнил.
— Предательница! — взревел он. — Ты обманула меня, привела в ловушку! Вы заколдовали меня!
— Нет! — закричала Алиизса, мотнув головой. — Это сделала Шар! Она собирается убить Мистру.
Ее голос затих. «Я пыталась остановить вас, — мысленно повторяла она. — Я пыталась остановить всех вас!»
Вопль вырвался из горла ангела: жуткий, безнадежный звук. Он потряс Алиизсу, заставил ее съежиться и зажать руками уши. Микус, с безумным выражением лица, глубоко, судорожно вдохнул, прежде чем закричать снова, еще громче, чем раньше. Руки, все четыре, махали поочередно и хватались за боевой топор Мишика. Казалось, искаженный ангел не мог решить, какие конечности использовать.
Отвратительное создание встало на задние лапы и воздело топор. Последний крик издал Микус: пронзительный крик ярости и отчаяния. И в то же время голова Мишика издала восторженный рык. Затем оно слаженно набросилось на Алиизсу.
Алю отчаянным усилием воли заставила слушаться свои подгибающиеся ноги. Из последних сил она метнулась прочь. Засиан бросился в противоположную сторону.
Боевой топор пролетел мимо и с пронзительным звоном ударился о каменный пол. Алиизса укрылась за колонной, добравшись до нее уже на четвереньках. Она слышала шаги Микуса — они раздавались всё ближе.
— Я отправлю тебя обратно в адский огонь, демоница! — рычал искаженный ангел. — Я изрублю тебя на тысячу, тысячу кусков!
Алиизса вжалась в колонну. Мерзкая тварь, которая одновременно была Микусом и Мишиком, приближалась. Глаза хобгоблина сверкали от ненасытного голода, слюна текла изо рта, челюсти лязгали, но голова молчала. Микус, напротив, не стеснялся в выражении своих чувств. Он смотрел с ненавистью, вздымая боевой топор. И с каждым шагом все лучше контролировал уродливое тело.
Трясясь от страха самым позорным образом, Засиан сжался за другим столбом, изредка осмеливаясь бросать взгляды на чудовище — и тогда на лице жреца проступало выражение ужаса и отвращения.
— Микус, погоди! — выдала себя Алиизса. — Прекрати. Позволь мне найти способ помочь тебе.
Изуродованный ангел зарычал и кинулся к ней. Боевой топор взвился над головой алю — и рухнул вниз.
По широкой дуге.
Алиизса успела пригнуться, и дуновение ветра от пролетевшего лезвия коснулось ее кожи. Демоница бросилась прочь, а ее сапоги так скользили по каменному полу…
Микус последовал за ней.
Алю бегала вокруг мраморного столба, удирая от обезумевшего ангела. Ей вновь удалось увернуться, и боевой топор вонзился в твердый камень. Сила этого удара заставила вздрогнуть пол.
Полудемон снова бросилась бежать, но искаженный ангел разгадал ее нехитрый маневр и развернулся. И лягнул Алиизсу прямо в челюсть.
Алю замычала от боли: удар припечатал ее головой прямо о колонну. Перед глазами поплыли круги, и Алиизса, упав навзничь, растянулась на полу.
Она не могла вздохнуть. Она лежала, тщетно хватая воздух ртом и глядя, как Микус бежит на нее.
Он вскинул боевой топор так высоко, как только смог, а потом обрушил его вниз.
Эйрвин проснулась в панике. Встрепенулась в полумраке, ничего не понимая, и лишь спустя несколько секунд осознала, что это — лишь сон.
Она у себя, в ее доме. Скоро рассвет.
Ангел моргнула и, сев на постели, огляделась. В обстановке ничего не изменилось, но в душе нарастало беспокойство. Ей казалось, что она ощутила какой-то подземный толчок, расслышала эхо какого-то страшного грохота.
«Этого не должно быть, — встревожено подумала она. — Здесь такого не бывает».
Толчки, если они и были, утихли. Ангел сидела в предрассветной тишине спальни.
Она закрыла глаза и попыталась вспомнить сон. Напрасно! Он рассеялся, но беспокойство не утихало. Кошмары будили ее третий раз за ночь — ужасную ночь, однако она не могла вспомнить ни одного сна.
Эйрвин встала и оделась. Отчего тряслась земля? Этот вопрос не покидал ее. «Или я старею и становлюсь немощной, или приближается что-то действительно ужасное, — решила она. — И нет ничего хорошего в том, что я этого не знаю».
Ангел принялась готовить завтрак, хотя нуждалась в еде не более чем в сне. Просто способ провести время.
Она ожидала, что кулинарные заботы прогонят мучительное чувство страха — так же, как и в предыдущие два дня — но этого не случилось. В конце концов, ангел, раздумав есть, вышла во двор.
Утро обещало быть хорошим, как всегда на рассвете в Доме Триады. Солнце поднималось над горизонтом, окрашивая облака розово-оранжевыми тонами. Ангел представила себя летящей там, в этих утренних облаках, скользящей в воздухе на белых крыльях. Она закрыла глаза и почти ощутила полет… увы! лишь фантазия. Она могла сейчас летать не больше, чем остановить движение солнца.
Эйрвин открыла глаза и в который раз окинула взглядом место своей ссылки.
Ее дом, простое белое здание из двух комнат, стоял среди деревьев на небольшой поляне. В разломе скалы бил родник, изливаясь в бассейн посреди поляны. Холодный ручей тек оттуда в самую гущу ежевики, обозначавшей границу этого места. Хотя ангел не видела ничего, кроме зарослей, она знала: там заканчивается ее крошечный мир. Так сделали создатели ее тюрьмы.
Эйрвин вспомнила тот день, когда архонты Тира привели ее на крошечный каменный островок в сопровождении Вирина, солара, уполномоченного судом Высшего Совета доставить преступницу в ее личное чистилище. Таково было наказание за безрассудную преданность богу — провести целую вечность далеко-далеко от Целестии, великой горы богов. Эйрвин останется здесь, невзирая ни на что. Шкафы, набитые всякой всячиной, и садик, разбитый на поляне, давали возможность пленнице хоть чем-то заниматься, чтобы убить время. Но ей ничего не хотелось… кроме свободы, конечно.
«Не так уж плохо содержаться в таком загончике, — сказала себе, возможно, в тысячный раз, Эйрвин. — Есть, конечно, наказания гораздо хуже. А я сделала то, что было необходимо».
Ангел улыбнулась с нежностью, подумав о Торане. На нее накатило смешанное чувство удовлетворения и печали при мысли, где же сейчас может быть ее друг. Она поступила правильно, защищая его. Она знала, что это так, и могла лишь надеяться, что ее заступничества оказалось достаточно.
Добились ли они успеха? Ей очень хотелось бы знать! Докопались ли до правды? Кто-нибудь из них пришел бы сюда, чтобы сказать ей, если это так?
«Хватит жалеть себя, — сердилась Эйрвин. — Его жертва была столь же велика, как и твоя, если не больше. Ты потеряла Хелма, потому что он умер, а не потому, что ты была вынуждена изменить ему. Торан охотно принял судьбу гораздо печальнее».
Если бы Эйрвин еще могла о чем-нибудь просить бога, она бы молила за Торана: о его жизни и безопасности. Но теперь она могла лишь мысленно пожелать ему добра.
Ангел снова оплакивала смерть Хелма. Пустота, образовавшаяся после кончины ее божества, не отступала, дэв все еще страдала от этой раны, которая, похоже, никогда и не заживет. Эта потеря была больше чем отсутствие самоотверженной любви, больше чем потеря ангельской силы. Эйрвин оставалась все такой же целеустремленной и ответственной, но из ее жизни ушла радость служения, и теперь предстояло просто существовать.
Не очень-то веселое существование для бессмертного существа.
Из-за облаков плеснуло яркое сияние, возвещая приход нового великолепного дня. Для Эйрвин это знамение великолепия всегда было ложью, но напоминало ей, что жизнь продолжается, несмотря на все испытания и невзгоды.