Страница 7 из 57
Дина теперь откровенно залилась смехом.
- Разве это комедия? - недовольно поинтересовался Феликс.
- Нет, анекдот, вот с такой бородой! - Дина ещё посмеялась, потом немного приостановилась и добавила: - Даже с замшелостью.
Уайт вспомнил, что слово "замшелость" где-то слышал, кажется, у Пушкина, но уверен не был, как не был уверен и в том, что это слово означало лишь нечто, покрытое мхом.
- Странно, - Дина пожала плечами. - Я полагала, студентов, которые изучают иностранный язык, следовало бы знакомить и с фильмами той культуры...
- Я не в университете изучал. Так, ещё в школе. Сам по себе.
- О! - молвила Ундина с безразличием и без видимой связи с разговором принялась искать что-то в ящиках стола.
Вероятно, его притянуло к ней не только полное напрочь отсутствие попыток привлечь потенциального американского жениха, но и абсолютное бездействие, в смысле, никакой заметной спешки припасть к его Печоринским стопам. Это сильно отличало Дину от прежних знакомых Уайта. Да и всё русское по-старинке влекло. Встречи сначала происходили случайно, только по причастности обоих к основному роману по долгу службы. Вскоре, однако, Феликсу показался досадным тот факт, что загадочные русские женщины так и не разгадались ни на йоту. Конечно, не такие женщины, как Дарья: в этих-то и сомнений никаких не возникало. Ну, и старания босса заводили, наверно.
Помнится, случилось это за обедом. Барнабинская невеста щеголяла по обыкновению сногсшибательным нарядом, отставленным мизинчиком и вертлявостью, капризно дула губки и заказывала самые дорогие блюда, кои, едва ковырнув, отсылала назад на кухню с миной отвращения. Иэн с откляченным от усердия задом суетился вокруг красотки, изображая Дарье щедрого и заботливого папочку, а официантам - серьёзного, сурового и много на своём веку повидавшего клиента. Феликс взглянул на Дину и отметил, что та увлечённо, со вкусом, но как-то отрешённо ест свое мясо с зелёным горошком, время от времени исподтишка ухмыляется, а в особо голливудские моменты, утыкается носом в тарелку, чтобы скрыть смех. От представления, разыгрываемого женихом и невестой изо дня в день, переводчика на третьи сутки уже подташнивало, может, именно поэтому Ундина оказалась не только близкой по финансовому положению сотрудницей, но и женщиной, до которой остро захотелось дотронуться пальцем: не подделка ли.
Недолго думая, Уайт проделал это: коснулся указательным пальцем глянцевитой кожи на сгибе руки и ещё поводил, как бы желая удостовериться в подлинности.
- Разве я похожа на привидение? - немедленно откликнулась Дина.
- Разве на особо красивое привидение, - галантно отозвался тот.
На лице девушки обозначилась улыбка, которая могла быть расценена в качестве удовлетворённой, но могла быть понята и обыкновенной улыбкой вежливости.
После обеда мужчины, значительно подмигнув друг другу, разобрали своих дам. Ундина, правда, выразила сомнение, поймут ли жених с невестой друг друга, на это Барнаби, обуреваемый пагубными надеждами, со знанием дела покивал головой: мол, как-нибудь разберёмся, а прислуга свободна.
Феликс как-то неожиданно для себя попытался расспрашивать Дину о её жизни, вдруг обнаружил, что взамен рассказывает о своей. Ундина внимательно слушала, о себе докладывать не торопилась. Уайт понял: девушка привыкла заниматься чужими историями, не обращая внимания на себя. Это было правдой только частично.
Ундина Слуцкая не любила рассказывать о себе по одной причине: воспоминания были мрачными и полными борьбы самой с собой.
Отец Дины был программистом, а мать бухгалтером. Самая обычная, даже довольно благополучная семья. Дина - единственная дочь, с детства предоставленная самой себе, увлекалась чтением и шоколадом с трех лет. А в пять девочка услышала за спиной слово "жирная" и вдруг с ужасом поняла: обращение адресовалось к ней. Имя Ундина при новой, намертво прилипшей кличке, сделалось её крестом и бичом, державшим Дину подальше от сверстников, двора, где раздавались детские крики, детского сада, испугавшего её до дрожи в коленках. Насмешки и дразнилки от случайно встреченных детей продолжались до первого класса, а там уж превратились в постоянный кошмар. Не только другие дети, но и взрослые показывали на неё пальцами, а родители стали урезать в каждом куске, высмеивая в воспитательных целях детские желания и малоподвижность дочери. Она же в ответ ела назло, когда никто не видел. Читала и ела, возненавидев тощих голливудских актрис, худеньких сверстниц, спортивных мальчиков, унизительные уроки физкультуры и родителей заодно. Их предательство она чувствовала особенно остро: мама и папа поддержали против нее весь белый свет, отвергнувший ее, одну маленькую беззащитную девочку.
В пятом классе до смерти влюбилась в узкоплечего и тонкорукого долговязого очкарика с мужественным именем Глеб, совершенно мальчику не подходившему.
Дина прекрасно отдавала себе отчет в том, что Глеб из стана худых, то есть, врагов, и хотя бы по одной этой причине ее, Дининой, любви достоин не был. С другой стороны, мальчик, при явном недостатке веса, над Диной никогда раньше не смеялся, не дразнил, не задавался, а значит, в открытых врагах не состоял. Это и зачлось.
Глеб любил решать математические задачки и строить из игрушечных блоков, что ни попадя. Едой и чтением не увлекался, и Дина, не способная обуздать свои чувства, стала приспосабливаться. В результате любовь так же легко, как пришла, ушла, но зато испарилась вместе с лишним весом. Дина превратилась в писаную красавицу. Красота стала ее несметным сокровищем, перевоплотив девушку в настоящего графа Монте-Кристо в юбке. В том смысле, что делом жизни теперь как будто являлась месть былым обидчикам.
Где-то, начиная с класса седьмого, Дина читала не только романы, но и серьезные книги по психологии. С этого же момента увлеклась физиогномикой, херомантией и Эдгаром Кейси.
К девятому классу девушка хорошо знала, как привлечь любого мальчика. Одного за другим, она, не упуская врагов, влюбляла в себя каждого, кто когда-то ранил ее. Подавала надежду, искала и находила самое больное место, затем хладнокровно наносила удар. Черный список, годами хранившийся в ее душе, сошел на нет. Вернее, разделился надвое.
В первый столбик попали одураченные, а потом жестоко брошенные не солоно хлебавши молодые люди. Во второй - девушки, от которых были легко уведены любимые.
Но вычеркнув последнее подготовленное для расплаты имя, Дина поняла: она превратилась в расчетливую стерву, а вокруг пустота одиночества. Молодые люди чураются ее и ухаживать за ней не спешат.
Дурная слава постоянно держалась на полшага впереди. А вот страшная могила унижений отторженного от всего мира несчастного существа с выбитой на мемориале надписью "ЖИРТРЕСТ", - ТА МОГИЛА: хранилище насмешек, издевательств, обид, позоров, страхов, оскорблений, злобы, упреков, стыда и вины, - все, создавшее те списки, будто сплетенное в один бич, не ушло никуда, только спряталось, свернутое, глубоко-глубоко, где-то на дне Дининой души и ждало своего часа вырваться на свободу. Правда, сама Слуцкая этого еще не осознавала.
К моменту знакомства с Феликсом, Дина одинаково устала от ненависти к атлетам вообще и к их представителям сильного пола, в частности, от отравления собственной желчью и от презрения к тем, кто не читает. Однажды в девушке проснулась жалость к бездомным и она стала подкармливать голодных. Не только в праздники, а всегда, сколько могла отдать. Напечет пирогов - и развозит, места она уже знала, узнавала несчастных в лицо, только не могла сдержать брезгливости: грязи и вони не выносила с детства. А ездить к отбросам общества продолжала, словно пыталась наказать себя за неприязнь к людям.
В одной из таких поездок, когда Дина, стараясь не соприкоснуться пальцами, подала, будто швырнула, мешочек с едой бродяге, а тот, как назло, попытался заговорить, и благодетельницу заметно передернуло от омерзения, подошла крашеная, вся из себя холеная фря, схватила Дину за руку и бродяга отстал. Фря представилась Фианой Ляпуновой.