Хочешь выжить - худей!

- В каждом из них все равно развивается такое же эго, как в каждом из нас, - отвечал Иосиф. Несмотря ни на что.

- Такое же, да не совсем, - протянул Рамтей.

- Ты так не думал раньше. Не мог же ты ошибаться до такой степени.

- За последние двенадцать тысяч лет я сильно изменил мнение. А во-вторых?

- Поможешь мне спасти тех, кто не столь агрессивен?

- А ты уже знаешь, как разобрать, кого спасать? В смысле, зерна от плевел? Ну если да, то ради нашей старой дружбы... Хотя повторяю, лично я в них разуверился окончательно. А в-третьих?

- Твое мнение уважаю в любом случае, имеешь на него право.

- Благодарю. Но тогда, объясни мне одну вещь...

- Если это в моих силах.

- Ты действительно полагаешь, что основная проблема этой волны эго в агрессивности?

- Я подумаю, - вздохнул Иосиф. - В конце концов, не мы с тобой их создавали...

- Учти, Уэшеми, у тебя может быть не так много времени, как тебе сейчас кажется.

- Да, возможно.

- Что ж, договорились, - кивнул Рамтей. - Я тоже уважаю твое мнение. Вспоминаю, что когда-то любил твои песни. Кстати, ты все еще поешь? Сочиняешь стихи? Играешь на тере?

- Теперь это называется гитара, - сказал Иосиф. - Конечно. Как же без нее.

Эпилог

- Подумать только! Снова эта глупая белка! - воскликнула Дина.

- Самое интересное, опять на том же самом месте, что и всегда. - Феликс даже оторвал от руля правую руку, и только для того, чтобы внушительно помахать перед женой в воздухе указательным пальцем.

- Ты что! На дорогу смотри! - Ундина, кажется, испугалась, еще больше.

Четырехлетняя Мэричка закричала сзади: - Где белочка, мамуля, где моя любимая белочка?

- Твоя любимая белочка, - мгновенно сменив тон на заговорщицкий, начала Дина: - Твоя любимая белочка убежала вон на то огромное дерево. Там, в вышине, в густой зеленой кроне живут ее детки...

- И кушают конфетки? - Подсказала Мэри. - Много-премного?

- Нельзя деткам конфетки, тем более много, - на корню отрезала Дина дочерины поползновения. - Белкины детки кушают орешки.

- В них скорлупки золотые, да?

Феликс прыснул: - Еще бы. Сплошное золото.

- Ладно, - милостиво сказала Мэри. - Джорджик, рассказывай дальше.

Красивый шестилетний мальчик, до тех пор молча размышлявший над чем-то своим, послушно продолжил начатую раньше сказку: "А потом прилетели тарелки, забрали Бармалея вместе с Бабой-Ягой и всех спасли. Конец.".

- Неправда! - закричала Мэри. - Разве тарелки умеют летать? Мамуля?

- Да, умеют, - спокойно отозвался Джордж. - Скажи ей, папа.

- Ребенок, - ответила Дина: - Старший брат рассказывает тебе сказку, а в сказках все правда и все летает, даже Бабы-Ягийные ступы, ковры и тарелки.

- Все зависит от фантазии, - одновременно нашелся и Феликс. - В фантазиях возможно все, в том числе и летающие тарелки. И вы знаете, однажды даже я видел несколько...

- Что? Съела? - Торжествующе спросил Джордж.

- И ничего я не съела... Мамуля, - протянула Мэричка: - А тетя Фиана сделает мои любимые как-летки?

- Наверно, - Дина пожала плечами. - Она же всегда для тебя их готовит.

- А дядя Яша обещал научить меня играть на гитаре! - пошел в контр-атаку Джордж.

- Вот тебе и Печорин, - улыбнулся Феликс. - С гитарой.

- Попытка увековечить в детях любимых литературных героев провалилась с треском, - объявила Дина и добавила: - Бант на свою гитару не забудь прицепить.

- Может еще изменятся, - сказал Уайт.

А сзади продолжалось свое.

- Мамуля, а тетя Сара сделает мои любимые блинчики с сыром?

- А тетя Черри обещала сочинить новую сказку!

- Мамуля, а тетя Аэлита нарежет мне мой любимый арбузик?

- А дядя Двайт и Дэвид обещали со мной поплавать.

- Мамуля, а дядя Роберт сделает мое любимое барбекю?

- А дядя Люк и дядя Иосиф обещали сыграть со мной в футбол.

- Мамуля...

- Я больше не могу этого слышать, - прошепала Дина только для Феликса. - Ее беспокоит одна еда. Получается, ей моя проблема передалась генетическим путем? Что будет? Я жить не могу! Постоянно чувствую себя виноватой. Это же ужас какой-то. Выходит, мало того, что я всю жизнь живу под гнетом избыточного веса, так теперь этот же кошмар грозит еще и моему ни в чем не повинному ребенку? За что? Проклятье Кассандры ведь относилось только ко мне. Боже мой, чем я так страшно прогневала тебя.

- Дина, пожалуйста, успокойся, - сказал Феликс. - Ты же не хочешь испугать детей. Мы потом поговорим.

- Как будто ты можешь сказать мне что-то новое.

- Нет, конечно, что нового тут скажешь...

- Мамуля, а что такое - проклятье? - поинтересовалась Мэри?

- Это очень плохое слово, малышка, - за маму ответил папа. - Иногда так случается, когда мама расстраивается, у нее срываются плохие слова. Мы сейчас это слово запоминать не станем.

- А почему мама расстроилась? За ге-де-чи-че-чки? Я плохая девочка?

- Нет, солнышко, что ты. Ты очень хорошая девочка. Просто взрослые иногда расстраиваются. Просто так. Ты не виновата.

- Кто бы мне так сказал, - подумала Дина. - В мои-то четыре годика. Какое счастье, что я тогда не решилась уйти от Уайта.

- Мамуля, - снова ворвалась в ее мысли дочурка: - А ты уже не грустная?

- Нет, маленький, - через силу улыбнулась Ундина. - Разве я могу долго грустить, когда у меня есть ты и Джорджик?

- Я не маленький, - обиделась Мэри. - Я большая. В меня влюбился Джимми из другой группы. Очень хорошенький. Сладкий.

- Приехали, - Феликс обратился к жене. - Видишь, а ты переживала, - и тут же снова обернулся к дочери: - Мне надо волноваться?

- Нет, я не думаю, - по-взрослому рассудила девочка. - Он толстый.

- Вот тебе, пожалуйста, - подскочила Дина. - Час от часу не легче.

- Мамуля, а почему толстых не любят? - спросила Мэри.

- Я сейчас умру, - шепотом, только для Феликса произнесла Ундина. - От разрыва сердца.

- Кто это тебя научил таким глупостям? - грозно вопросил тот.

- Я не знаю... - Мэри распустила ротик, готовясь удариться в слезы.

- Да подожди ты...

Похоже, терпение Феликса рухнуло. Дина легонько толкнула его в бедро. Вдох - выдох.

- И сразу слезы голосить, - весело сказал молниеносно взявший себя в руки Уайт.

Но теперь в атаку пошел Джордж: - Папа, а ты толстых любишь?

- Вопрос поставлен не совсем верно, сынок, - серьезно ответил Феликс: - Во-первых, люблю я в этом мире, кроме своих родителей, только троих человек: маму, Мэри и тебя, потому что вы мои, а я ваш. Все остальные люди могут мне нравиться или нет. Во-вторых, нравятся мне люди, если мне с ними интересно общаться, если они не приносят мне никаких неприятностей, не втюхивают всякое го...

- Что такое - втюхивают? - перебил Джордж.

- Пытаются продать. Короче, а толстые они или нет, меня совершенно не волнует.

Феликс покосился на жену проверить впечатление. Произвел. Та безмятежно улыбалась, будто не была только что близка к нервному срыву.

- А если я буду плохой мальчик, ты меня все равно будешь любить? - Джордж, видимо, решил поставить все точки над "и".

- Конечно. Я же тебя люблю не за что-то там, а просто так. И ты не будешь плохой. Потому что ты хороший.

- Откуда он знает, как надо воспитывать? - В миллионный раз поразилась мужу Дина. - Почему у меня не было такого папы? Да я сама уже, наверно, давно потеряла бы выдержку и наорала на всю компанию, а потом сидела бы и ругала себя последними словами за то, что я последнее дерьмо, а не мать, прости меня, господи. А потом еще убивалась бы этим воспоминанием всю жизнь. Да он же меня облагораживает! Мне же с ним просто повезло.

- А если я буду толстый, ты все равно будешь меня любить? - Джордж упорно гнул свою линию.

- А если я потолстею, ты будешь меня любить? - Феликс твердо посмотрел на сына в заднее зеркало.

- Я понял, папа. - Джордж выдержал взгляд и объявил, как будто ему было не шесть, а все двадцать шесть: - Ты отличный отец, папа, - объявил он. - Я всегда буду тебя любить. Я хочу стать таким, как ты.