Страница 7 из 10
– Ничего, великий князь, переживем.
6
Устинья продолжала вышивать в своих покоях. Нитка все время рвалась, путалась, как ее мысли. Пришел муж – стоял мрачный, прислонившись к косяку, долго молчал, наконец желчно проговорил:
– Что, советчица, не помогли твои советы. Коли во Владимире народу не хватит, придется и Суздалю мужиков своих на смерть отправлять. Когда ж это кончится, а?
– Как же так, господин мой? Ты у брата спросил, чего монгольский черт упрямится?
– Говорят, дядька его, Берке, людей ест. Я бы тоже не посмел такого ослушаться.
– Глупости, бабьи сказки.
– А ты почем знаешь?! – буркнул Борис. – Дальше Владимира нигде не была, а на все свое мнение имеет!
– Иди, Борисушка, сам к Менгу, – вдруг сказала княгиня. – Может, чего узнаешь для нас нужного.
– Да ты в уме ли?! Меня ж Ярослав со свету сживет, если я за его спиной.
– Он вряд ли узнает, – решительно перебила мужа Устинья. – А коли узнает, скажешь, что одурел от горя, решил пособить. И вообще, вали все на меня. Скажешь, баба подлая научила.
– Пойти, что ли? – сомневался Борис. – Авось он за меня Берке словечко замолвит, когда ярлык будут выдавать?
– Да что Берке?! – дала волю чувствам княгиня. – Дни Берке сочтены. К нам, возможно, приехал будущий великий хан. Надо что-то делать, князь. Выбираться из этого Суздаля, из этого болота. Тут ты всегда будешь вторым.
– Я пойду, – согласился Борис. – Авось и правда что разузнаю.
Он долго стоял перед покоями Менгу, но наконец собрался с силами и зашел внутрь.
– Дозволь попрощаться, хан.
– Садись, князь, – ласково проговорил Менгу. – Рад, что ты пришел.
– Хан, если великий князь тебя чем-то обидел – не держи на нас зла, – начал Борис. – Ярослав бывает нетерпелив, часто гневается без повода.
– Князь Ярослав – мужественный человек и достойный правитель. Он принял меня по-царски, – почтительно заверил его хан.
– Тогда почему…
– Почему я не пошел на уступки? Скажем так – мы с великим князем не договорились. Я думал, он уже поведал тебе об этом?
– О чем же, хан? – не мог взять в толк Борис.
– Я кое-что попросил у князя, и он, как истинный христианин, отказал мне в этом, – развел руками Менгу.
– Что же ты попросил, хан? Вдруг я могу дать тебе это?
– Можешь, – Менгу явно наслаждался ситуацией. – Но вряд ли захочешь.
– Проси что угодно! – оживился Борис. – Я не откажу посланнику самого Берке-хана!
Менгу начал рассматривать ногти на руке, потом вскинул на Бориса насмешливые глаза.
– Я хочу твою жену, князь! И готов за это пойти на уступки. И уж конечно, Берке-хан услышит от меня много хорошего про князя Бориса.
Борис смотрел на Менгу, не в силах произнести ни слова. Но решение он втайне уже принял.
Матрена и Устинья тем временем собирали вещи, готовясь в обратную дорогу.
– Недаром говорят, милая: волос у бабы долог, да ум короток. Ты бы вместо того, чтобы глупые советы мужу давать, лучше бы занялась тем, на что бог предназначил, – гнула свое ключница. – Скорей бы домой, в Суздаль! Тут мне все время неспокойно, сердце ноет.
Устинья хотела было возразить, но подняла глаза и увидела стоящего в дверях Бориса. Отослав Матрену, Устинья подошла к мужу.
– Ну что, миленький? Узнал, чего татарин хочет?
– Зря ты, коза упрямая, дома в Суздале не осталась, – тихо проговорил тот. – Вот, получи теперь.
– Не пойму тебя, князь, – нахмурилась Устинья.
– Тебя! Тебя он хочет, сука неугомонная! – закричал Борис. – Сколько девок вокруг, молодых, румяных! Кровь с молоком! Так нет – подавай ему эту, тощую да старую! Не иначе как мне назло. Только какая ему с того польза?! Чем я обидел хана?!
– Хан Менгу-Темир хочет провести со мной ночь? – переспросила потрясенная княгиня после паузы.
– Да нет, глупая, выше бери! – прищурился князь – В Орду он тебя забрать решил. Или так брата хотел на гнев вывести? Знает же, что Ярослав лучше умрет, чем бесчестье допустит.
– А ты, князь? – спросила с вызовом Устинья. – Допустишь, чтобы твоя жена с другим легла?
– Я… – он отвел глаза. – Да что ты несешь, юродивая?..
– Тогда зачем ты мне это сказал? – не унималась она.
– Да чтоб ты знала, неугомонная, под какие образа мужа подвела.
– А может – наоборот? – усмехнулась княгиня. – Окажешь услугу хану, а он за тебя словечко в Орде замолвит.
– Замолчи! – заорал Борис. – А то на веревке в Орду побежишь!
И он выбежал, хлопнув дверью. Когда Матрена вошла, то увидела, что Устинья сидит на скамье, глядя перед собой невидящим взглядом.
– Сдал, сдал жену, Иуда, – бормотала она.
Матрена быстро все выведала у княгини и начала выть.
– Матушка моя милая! Голубка моя нежная! Бедные мы с тобой, горемычные! На смертушку лютую собираемся. У-у, ирод поганый! Не мужик это – змей подколодный! Где ж это видано – родную жену татарину отдать!
Видно, голосила она громко, потому что ни Матрена, ни Устинья не заметили появившегося в дверях Ярослава. Матрена спешно выбежала, оставив их одних.
– Сядь рядом, невестушка, – тихо проговорил Ярослав. – Видит бог, милая, я не хотел этого. Но и мужу твоему тут сам великий князь не указ.
– Он верно все решил, батюшка, – покорно сказала княгиня. – Нечего за меня, сошку малую, такую тьму народа в Орду посылать. Я бы их женам и матерям в глаза бы смотреть не смогла.
– Ты уж держись, милая, – с трудом выговорил князь. – На народе-то слезы не лей. А то сама знаешь – решат, что мы тебя неволим, волноваться начнут, еще, чего доброго, повторится новгородский бунт.
Устинья кивнула, не глядя на него. Ярослав помялся в дверях и тихо вышел.
– Что тебе великий князь сказал? Может, заступится? – неслышно подкралась к ней Матрена.
– Просил на народе не выть, когда с рогатым в Орду поеду. А то еще подумают, что то не мой позор, а их, светлейших. А так все ясно: неверная жена и милостивый муж. Другой бы убил на месте, а этот – с полюбовником в Орду отпустил, – с вызовом проговорила Устинья.
– Да вела б ты себя, как нормальная баба, – сейчас бы уже сидели на печи, ели калачи, а не на смерть собиралася.
И тут Устинью осенило.
– Нормальная баба, говоришь? – на ее губах заиграла недобрая улыбка.
Посольство хана готовилось покинуть город, воины строились в ряды, кто-то усаживался в повозки. Ярослав и Борис, сидя верхом на конях, наблюдали это взволнованное море людей. Дружинники образовали коридор, чтобы посольство могло безопасно выехать.
– А ну, назад! Все назад! Отойди, мать! Заберите ребенка!
Внезапно гул смолк – к посольству подошел Менгу-Темир. Две девушки под руки подвели к нему Устинью. На ней была простая белая рубаха свободного кроя, голову украшал венчальный венок.
В толпе пронесся ропот.
– Что это она? Как покойница оделась, – зашептал Еремей Ярославу. – Что это за балаган?
– Ведьма! Девка татарская! – послышались крики из толпы.
Устинья молчала. Менгу протянул ей руку в кольцах и улыбнулся:
– Садись, княгиня!
Устинья сделала шаг к лошади и вдруг с воем осела на руках у девушек.
– Не хочу татарину доставатися, – заголосила она и поползла на коленях к князю. – Люди добрые, не хочу с поганым… А-а-а… Господин мой! Миленький! Помоги-спаси, родимый мой! Муж мой дорогой – убей-зарежь, да не отдай проклятому… Что ж это, бабоньки?! За что-о-о…
– Уймите ее! Немедля унять! – приказал Ярослав. Он со страхом глядел на волнение толпы, опасаясь бунта.
– Князь, ты слышишь?! Останови это, князь! Да как же это?.. Что ж мы, люди добрые… Позор! Позор! – неслось из толпы. – Бей их, родимые! Навалимся!
Дружинники еле сдерживали напор, им в подкрепление бросились воины. Устинью быстро поволокли к коню.
– Матушка-Богородица! – причитала она – Видишь ли меня?! Слышишь ли меня?! Призови, матушка, призови на небеса! Не хочу с поганым жити.
Ситуация накалялась. Ордынцы уже взялись за рукоятки мечей, но дружинники быстро закинули Устинью на седло Менгу-Темира, и тот пустил коня галопом, торопясь вывезти ее из толпы и опережая вереницу всадников-ордынцев.