Страница 4 из 10
Посторонившись, она пропустила вперед сияющую красотой и юностью девушку. Та, зардевшись, с поясным поклоном протянула Менгу каравай с солонкой посередине, поправляя висевший на плече рушник.
– Не побрезгуй, батюшка.
– Только каравай можно попробовать? Или девушку тоже? – пошутил Менгу.
– Если посватаешься – забирай! У нас с этим строго, – ответил Ярослав.
– Тогда только каравай, – улыбнулся хан. – Я еще не готов жениться.
Где гости – там и пир. А этот день был богатым на гостей. Ярослав воспользовался случаем собрать всех вместе – и родичей, и ордынцев, ведь за трапезой неминуемо должно было последовать продолжение переговоров, но уже в более свободной обстановке. Иногда самое важное решалось именно за пиршественным столом, а не в зале приема делегаций.
Менгу восседал вместе со знатными вельможами и родственниками князя. Хан заметил, что его обслуживает та самая девушка, которая поднесла каравай. Менгу с удовольствием поглядывал на нее, и девушка притворно смущалась.
– Мы на рожон не лезем, защищаем свое, – тем временем говорил гостю князь Ярослав. – Так что для нас главное – доспехи надежные, удобная рубаха, чтоб стрелять сподручнее было и смолу лить, да стены крепкие.
– Лукавишь, князь, – качал головой Менгу. – Не верю, чтобы великий русский правитель не мыслил о завоевании других народов.
– Я о своем народе думаю, мне и дома хорошо…
– А я бы поучился у монголов их военному искусству, – вдруг произнес захмелевший Владимир.
– Если великий князь отпустит в Орду юного князя, мы с удовольствием обучим его всему, что знаем сами.
– Да я бы рад, только вот Новгород оставить не на кого, – быстро ответил Владимир.
– Я думаю, досточтимый хан, сила Орды в том, что у великого хана нет незаменимых людей, – веско сказал Ярослав.
Владимир бросил на отца гневный взгляд и закусил губу.
– Если бы у великого хана был сын – он был бы незаменимым, – хитро ответил Менгу.
– А если бы сыновей было двое? – неожиданно проговорила Радмила.
За столом повисла тягостная пауза. Радмила под гневным взглядом мужа стихла, проклиная себя за болтливость.
– Я думаю, пока у великого хана есть рядом мудрейший хан Менгу, он не слишком сожалеет о том, что бог не дал ему сыновей, – решила сгладить неловкость Устинья, поймав благодарный взгляд князя.
Пока вносили новую перемену блюд, Менгу что-то тихо спросил у своего человека.
– Жена брата Ярослава, княгиня Устинья, – прошептал тот.
– Надеюсь, досточтимого хана не оскорбляет присутствие за столом женщин? – спросила Радмила.
– Ваше общество, луноликая княгиня, доставляет мне несказанную радость, – речь Менгу становилась все более витиеватой, казалось, он что-то замышляет и старается скрыть свои намерения в ловком плетении словес.
– У нас тоже все не так вольно, как вам кажется, – продолжала Радмила. – В обычные дни мы, женщины, тоже едим на своей половине.
– Не понимаю, для чего эти правила? – сказал князь.
– Интересно, как бы женщина ответила на этот вопрос? – в задумчивости проговорил Менгу, глядя на Устинью.
– Эти правила придумали мужчины, которые боятся, что жены будут сравнивать их с другими, – ответила она.
Борис напрягся и перестал живать. Все смотрели на Устинью, повисла тишина.
– И действительно стоит опасаться такого сравнения? – продолжал Менгу свою игру.
– Умная женщина не станет сравнивать.
– Почему?
– Потому что мы все равно не можем выбирать.
– У вас мудрый обычай, досточтимый хан. Невыносимо одновременно жевать и слушать глупые речи, – заявил Борис и тут же спохватился. – Кроме речей великой княгини, конечно.
– Ну, я думаю, нам с княгиней Устиньей не за что роптать на судьбу. Для нас выбрали лучших из мужей, – сказала Радмила.
– Твоя правда, княгиня, – кивнула Устинья.
– Речи великой княгини услаждают слух, а ее красота радует душу, – продолжал Менгу. – Да простит мне мою дерзость великий князь.
– Женщины неделю готовились к вашему приезду, досточтимый Менгу, – ответил Ярослав. – Не знаю, как бы княгиня уснула сегодня ночью, если бы не ваша похвала.
Вечером Стеша слушала впечатления княгини от разговора за столом.
– Он умеет держать себя в руках, но я-то видела, что ревнует… А посланник этот весь вечер на меня смотрел, как кот на сметану.
– Ох, матушка, с огнем играешь, – качала головой ключница.
Распахнулась дверь, и вошел Ярослав. Стеша быстро выскользнула из спальни.
– Не поможешь мне, любимый? – Радмила протянула мужу рукав, на котором не расстегивался крючок.
– Ты что творишь?! – Ярослав схватил ее за руку, чуть не порвав платье.
– О чем ты, господин мой?
– Ты вела себя, как базарная девка! Как последняя шлюха хвостом мела перед этим чертом косоглазым!
– Я просто проявила гостеприимство. Ты же сам просил принять его поласковее.
– Дура! – князь оттолкнул ее, и Радмила упала на постель. – Так бы и удавил этого змея.
Радмила решила, что все еще можно поправить. Она встала, разгладила платье и подошла к мужу, обняв его за плечи.
– Не ревнуй, князь.
Но тот резко скинул ее руки.
– Правду говорят: мужики с годами умнеют, а бабы – наоборот! – и быстро вышел из опочивальни.
Оскорбленная Радмила, сдерживаясь, чтоб не заплакать, начала снимать с себя украшения. Ее взгляд упал на чан с водой, и, увидев свое отражение, она все-таки беспомощно разрыдалась.
Часть вторая
Страсть и Ярость
3
Княгиня Устинья, бледная и обессиленная, лежала на кровати и неотрывно смотрела в окно. Когда вошла служанка Матрена, держа в руках тарелку с едой, Устинья едва слышно проговорила:
– Унеси, я есть не хочу.
– После такого… надо и поесть, – сухо сказала Матрена и поставила тарелку на лавку. Она уже собиралась уйти, как Устинья – и откуда только силы взялись – цепко ухватила ее за рукав.
– А ты чего это рожу-то от меня воротишь? – вдруг спросила она со злобой. – Ты что, судить меня вздумала?
– Бог тебе судья, – тихо, но твердо проговорила Матрена. – Только, матушка, не жалуйся больше, что муж бьет. Другой бы жену, которая родить не хочет, живьем в землю закопал.
– От него не хочу, – Устинья откинулась на подушки. – Зачем плодить трусов безвольных?
Дверь отворилась, и в комнату с письмом в руках вошел князь Борис. Матрена в испуге замерла, потом спешно поклонилась:
– Здравствуй, батюшка-князь!
– А ну, пошла отсюда, – притопнул он ногой, прогоняя служанку, и сразу обернулся к супруге. – Я сегодня ночью ждал тебя. Как ты смела не прийти?
– Болею… Бабьи дела, – попыталась оправдаться Устинья.
– Опять, что ли, выкинула? – скривился Борис. – Я могу тебя, как порченную, в монастырь отправить, а сам Варвару или Катьку, кухаркину дочку, себе в постель возьму. Она девка – кровь с молоком, не то что ты, дохлая.
– Твоя воля, – устало проговорила княгиня. Заметив письмо, она осторожно спросила: – Плохие новости?
Борис изменился в лице.
– Мой братец Ярослав думает, что я его пес! Свистнул – и я сразу к ноге подскачу, хвостом виляя. Видите ли, совет ему нужен: татары во Владимир едут… А мне какое дело, а?! Я что, великий князь?! Он мое место на престоле занял, сослал меня из Владимира подальше, а я еще должен ему советы давать да в ножки кланяться?!
– Он – великий князь, имеет право! И к тебе он милость проявил – ты ведь против него выступил, когда он в Орде был. Мог бы вообще тебя татарам отдать, – с воодушевлением возразила княгиня.
– А ты бы и рада была, да? – подскочил к ней Борис. – Я же, по-твоему, никто, пустое место… Что глядишь, ведьма? Что ты хочешь от меня, тварь ненасытная?
Он в ярости кинулся к ней и, схватив подушку, начал было душить жену, но сразу же опомнился, провел рукой по лицу, будто стряхивая какое-то марево, и быстро вышел.