Страница 11 из 12
Исход Бородинского сражения Чандлер изобразил как фактически ничейный: «С обеих сторон медленно замерла стрельба, и оба измученных войска остались стоять лицом к лицу. Двенадцать часов непрерывного сражения дали французам только одну милю земли (…) Хотя формально Бородинское сражение и было победой французов, его нельзя представить той решающей битвой, которой так желал Наполеон. Оно наконец открыло дорогу на Москву и сделало захват французами Кремля практически реальностью, но то, что Кутузову удалось отвести 90.000 солдат с поля боя в хорошем порядке, означало, что военное могущество России отнюдь не уничтожено». Итак, «формально» признав победу Наполеона, Чандлер тут же оговорился: русская армия отступила «в хорошем порядке», а Россия сохранила свое «военное могущество». Данные о потерях сторон, приводимые Чандлером, так же, как и отвоеванная французами «одна миля земли», не являются свидетельством победы Наполеона. Потери французов убитыми и ранеными составили от 30 тыс. до «почти 50.000» – по данным «некоторых специалистов» (т. е. Чандлер допускает вероятную правдивость и этой цифры); потери русских – «по меньшей мере 44.000 воинов». Автор привел следующие потери в рядах командного состава наполеоновской армии: 1 маршал (Даву) ранен; убито и ранено, как минимум, 14 генерал-лейтенантов, 33 генерал-майора и, согласно французским спискам, 32 штабных офицера, 86 адъютантов, 37 командиров полков. Наконец, «в целом потери с обеих сторон составили почти 30 % от их численности». По словам Чандлера, «хотя Наполеон по своему обычаю пытался представить результат как значительное достижение, у него были достаточные причины для горького разочарования». Перед сражением французский император выражал уверенность в победе, но особенно желал захватить большое количество пленных, чтобы сделать свою победу окончательной (т. е. разгромить русскую армию). «Но в этом отношении Бородино дало очень скудный результат», – констатирует Чандлер. Французам досталось 700–800 пленных и 20 «разбитых пушек». Признавая «победу» Наполеона «неполной», историк резюмировал: «Поэтому, хотя Бородинское сражение открыло французам дорогу на Москву, оно было лишь формальным триумфом для французского оружия, оно не принесло мира». Иными словами, политический замысел Наполеона, заключавшийся в разгроме русских войск и принуждении России к заключению выгодного для Франции мира, потерпел провал. Критикуя Наполеона за военные просчеты, Д. Чандлер, однако, не относил к числу таковых неоднократные отказы императора Франции «добавить в трудные моменты войск из гвардейских резервов» и даже считал, что эти решения «в целом были глубоко продуманы. Наполеон всегда помнил, что от французской границы его отделяют 1200 миль, и, следовательно, считал необходимым, чтобы его последнее крупное соединение осталось бы целым – так требовало благоразумие». В итоговой оценке действий русских войск британский историк отмечал наличие как просчетов, так и разумных шагов русского командования (использование всех без исключения резервов он, как это ни парадоксально, относит именно к категории правильных действий), а также прославлял великий подвиг русских солдат. «Вполне естественно, – писал он, – что и русские тоже допустили ряд ошибок, несмотря на которые они все же выжили (…) В отличие от Наполеона русские своевременно ввели в бой все имевшиеся резервы. Русские пехотинцы держались за брустверы своих наспех сооруженных укреплений буквально до последнего вздоха. Малое количество пленных – еще одно доказательство бесконечной храбрости и высокого морального духа русских солдат. Все эти достоинства простых воинов лишили Наполеона его решающей победы (курсив мой. – В. В.)».
«Московские ополченцы в боях на Старой Смоленской дороге». Худ. В. Келлерман
«Живой мост». Худ. Ф. Рубо
«Смотр кавалерии Наполеоном». Худ. Ф. де Мирбах
«Отказ пленного русского генерала П. Г. Лихачева принять шпагу из рук Наполеона». Хромолитография А. Сафонова. Начало XX в.
«Бородинское сражение». Неизв. художник, 1-я четв. XIX в.
После Бородинского сражения заметно изменился характер наступательных действий «головных частей французской армии», численность которой сократилась до 100 тыс. чел., против отступающего неприятеля. По словам Чандлера, «их движение от Бородина не было подлинным преследованием противника – это, скорее, было «почтительное следование»». Кроме того, сдача Москвы «без боя» состоялась после «переговоров» командира русского арьергарда генерала М. А. Милорадовича с французским генералом О. Себастиани. Достигнутая договоренность гарантировала русской стороне «право беспрепятственной эвакуации». По мнению Чандлера, «в прежние годы Наполеон никогда бы не пошел на такое соглашение, но на этот раз император был сам рад завладеть русской столицей без дальнейшей траты сил. Его солдаты были в оборванной форме, голодные, страдали от жары, жажды и болезней; от тифа и дизентерии погибали не меньше, чем от русских пуль». Все это, вместе взятое, должно было привести французского императора к осознанию того, что «весь этот путь в Москву был и не нужен».
Вот так выглядит «победа» Наполеона в Бородинской битве в описании одного из лучших британских военных историков XX века!
Современный британский историк и крупнейший специалист по проблеме участия России в Наполеоновских войнах, научный сотрудник Британской Академии и профессор Кембриджского университета Доминик Ливен дает наивысшую оценку действиям русской армии во время кампаний 1812 и 1813–1814 гг., даже в период ее отступления летом 1812 г. Он пишет: «Долговременные отступления – тяжелое испытание для дисциплины, сплоченности и морального духа армии. Возможно, русская армия была единственной армией в Европе, которой под силу было отступать, преодолев огромное расстояние от Вильны до Москвы, вступить в такую битву, как Бородино, и при этом сохранить целостность». Ливен – большой друг России – не скрывает досады от тенденциозности «западной историографии», которая «во многом рассматривает кампанию 1812 года глазами Франции или же минимизирует роль России в 1813–1814 годах». Он также сожалеет, что и в самой России с намного большей охотой вспоминают о победе 1812 г., чем о еще более триумфальных победах русского оружия в Заграничном походе 1813–1814 гг. Любопытно, что слово «мифология» не является для историка ругательным. «Гораздо более интересным, – отмечает Ливен, – представляется вопрос: почему российская национальная мифология также в значительной степени забывает 1813–1814 годы, таким образом сильно недооценивая достижения России? На первый взгляд, ответ прост. Самым доблестным моментом для любой нации является защита родной земли своими силами, в одиночку, когда нет нужды делить славу с союзниками или беспокоиться о запутанных вопросах международной политики. Британцы очень гордятся 1940 годом именно по этой причине. Но даже в этом случае они не забывают высадку в Нормандии в 1944-м или окончательную победу в 1945-м. В том же ключе русские, отчетливо помня о Сталинграде, не забывают и 1944-й, и 1945-й, и День Победы, ознаменованный взятием Берлина. Так что остается загадкой, почему последующие поколения помнят о Бородино, но забывают о Лейпциге или вступлении в Париж».[71] Замечание Д. Ливена, конечно, справедливо. Однако Бородинское сражение приблизило наступление того времени, когда, говоря словами А. С. Пушкина, «скоро силою вещей мы очутилися в Париже, а русский царь главой царей» («Евгений Онегин», гл. 10, IV).
71
Ливен Д. Право одержать победу. Россия против Наполеона // Родина. – 2012. – № 6. – С. 31, 32.