Страница 2 из 5
- Нам нужны джинсы, - сказал я.
- _Джиндзы_, - сказал Буби.
- Какой размер?
Мы с Буби принялись препираться, ибо ни он, ни я не знали его размера в дюймах. Приказчик вынул из ящика рулетку и вручил мне.
- Обмерьте его сами, - сказал он.
Я обмерил Буби и назвал приказчику размер. Приказчик швырнул на прилавок джинсы, но совсем не такие, какие имел в виду Буби. Отчаянно жестикулируя, он стал пространно объяснять, что ему хотелось бы джинсы помягче и посветлее. Тут из глубины лавки донесся голос хозяина - слова его гулко пролетели по каньону, образованному коробками с рабочими сапогами и клетчатыми рубашками:
- Скажи им, что ничего другого у нас нет. Там у них вообще в козьих шкурах ходят.
Буби все понял. Нос у него словно еще больше вытянулся - как всегда в минуты волнения. Он вздохнул. А мне прежде и в голову не приходило, что в Америке сиятельный вельможа мог пострадать за то, что он иностранец. В Италии мне доводилось сталкиваться с антиамериканскими настроениями, но они ни разу не проявлялись так грубо, к тому же я не принц. А в Америке на принца Парлапьяно смотрели всего лишь как на итальяшку.
- Большое спасибо, - сказал я и направился к двери.
- Откуда вы, мистер? - спросил меня приказчик.
- Я живу на Чилмарк-лейн, - сказал я.
- Я не про то, - сказал он. - Я интересуюсь, откуда вы из Италии.
Мы вышли из лавки и нашли джинсы, какие хотелось Буби, в другом месте, но я понял, что его как иностранца ждут в нашей стране всякие неожиданности. В отеле "Плаза" к нему могут отнестись как к принцу Парлапьяно, а в забегаловке "Чок Фулл О'Натс" никто даже не подойдет, чтобы помочь ему разобраться в меню.
Я не видел четы Парлапьяно около месяца; когда же мы снова встретились с Буби на железнодорожной станции, у меня создалось впечатление, что он за это время приобрел немало друзей, хотя говорил по-английски ничуть не лучше. Затем позвонила Грейс, сказала, что к ним приехали ее родители, и пригласила нас на коктейль. Было это в субботу днем, и, добравшись до их дома, мы обнаружили там человек двенадцать соседей - всем им было явно не по себе. Дело в том, что Буби назначил коктейль на непривычный для американцев час. Да и подавал он теплое кампари с леденцами. Я спросил у него по-английски, нельзя ли чего покрепче, а он в ответ спросил, устроит ли меня виски и какое. Я сказал - любое.
- Отлична - воскликнул он. - В таком случае я дает вам хлебное. Ведь хлебное виски - самое лучшее, да?
Я упомянул об этом лишь затем, чтобы показать, что и язык наш, и обычаи он знал весьма слабо.
Родители Грейс, ничем не примечательная пожилая пара, были из Индианы.
- Живем-то мы в Индиане, - объявила миссис Осборн, - но происходим от Осборнов, которые в семнадцатом веке поселились в Уильямсбурге, в штате Виргиния. Мой прапрадед по материнской линии служил в армии конфедератов офицером и был награжден генералом Ли. У нас есть свой клуб во Флориде. Мы все ученые.
- С мыса Кеннеди? - спросил я.
- Нет, из христианской науки.
Я переключился на мистера Осборна, который раньше торговал подержанными автомобилями, а теперь жил на пенсию. Он тоже завел волынку про свой клуб. У них-де там много миллионеров. Есть свое поле для гольфа на восемнадцать лунок, свои причалы для яхт, дипломированный врач-диетолог и очень строгая приемная комиссия. И, понизив голос, прикрыв рукою рот, добавил:
- Мы стараемся не принимать евреев и итальянцев.
Буби, стоявший возле моей жены, спросил:
- Могу я сесть на вас, чтобы побыть вместе?
И тотчас раздался голос тещи, хоть она и находилась в другом конце комнаты:
- Что это вы такое говорите, Энтони?
Буби потупился. Вид у него был беспомощный.
- Я спросил миссис Дюклоуз, - смущенно сказал он, - можно ли на нее сесть.
- Лучше помолчали бы, если не умеете говорить по-английски, - сказала миссис Осборн. - А то ведь вы изъясняетесь как зеленщик.
- Извините, - сказал Буби.
- Прошу вас, садитесь, - сказала моя жена, и он сел, но при этом нос у него стал словно бы еще длиннее. Он явно чувствовал себя оскорбленным. А нелепый коктейль меньше чем через час окончился.
Затем как-то вечером - было это в конце лета - Буби позвонил мне и сказал, что ему надо меня повидать, и я предложил ему приехать. Он прибыл по обыкновению в перчатках и в зеленой фетровой шляпе. Жена моя находилась наверху, и, поскольку она не очень жаловала Буби, я не стал ее звать. Я приготовил напитки, и мы сели в саду.
- Слушайте! - начал Буби. Он изъяснялся в повелительном наклонении. Вы меня слушайте. Грейс совсем помешался... Сегодня вечером ужин опаздывает. Я очень голодный, но если мой ужин непунктуальный, я теряет аппетит. Грейс очень хорошо это знает, но я приезжает домой - нет ужин. И кушать нечего. Она - в кухня, на сковородка что-то горит. Я очень вежливо объясняет ей, что мне нужно ужин пунктуальный. И знаете, что происходит?
Я знал, но мне показалось бестактным сказать, что я знаю. И я сказал:
- Нет.
- Вы даже представить себе не можете, - говорит он и прикладывает руку к сердцу. - Слушайте, - говорит он. - Она _плачет_.
- Женщины плачут по любому поводу, Буби, - сказал я.
- Только не европейские женщины.
- Но вы-то женились не на европейке.
- Я еще не все сказал. Сейчас начинается сумасшедший дом. Она плачет. И когда я спрашивает ее, почему она плачет, она говорит, она плачет потому, что она мог быть великая сопрано в опера, а стал моя жена.
Не думаю, чтобы звуки летнего вечера - вечера конца лета - в моей стране и в Италии существенно разнились, однако же в тот момент казалось, что это так. Из вечернего воздуха вдруг исчезла вся мягкость - ни светлячков, ни шепота ветра, - и насекомые в траве вдруг подняли такой тарарам - звуки были пронзительные, скрежещущие, словно взломщики точили свои инструменты. Все это создавало впечатление, что родная Верона находится где-то невероятно далеко.
- Опера! - воскликнул Буби. - "Ла Скала"! Это из-за меня она не выступает сейчас в "Ла Скала"! Она брал уроки пения, это правда, но ее же никто не приглашал на сцена. А теперь она сошел с ума.
- Очень многие американские женщины, Буби, считают, что брак помешал им сделать карьеру.