Клетка

Здесь, в Ленинграде, стажировались французские лингвисты, изучавшие русский язык. Мальчик и девочка, оба Рене. Он бывал с ними в одной компании. Потом они писали ему из Франции, хотели продолжить дружбу. Девочка-то неплохая была. Вполне можно было бы закрутить с ней интрижку. Ножки довольно притягательные. И такой обворожительный акцент, когда говорила по-русски. Но он никому из них не ответил. Имея вторую форму секретности, нельзя встречаться и переписываться с иностранцами. У кого-то из ребят были неприятности, вызывали в первый отдел. Но к нему – ноль претензий. Да нет. Из-за этого всего – вряд ли. Прошло почти два года.

Так, что еще? Папа. Папа был цеховиком. Скупал у населения шкурки ондатры. И в подвальчике на Маяковской шили шапки. Папа скончался, и Борис решил не продолжать дело отца. Закрыл цех, продал товар. А на вырученные деньги купил вот эту вот кооперативную двушку. Еще осталось кое-что. Так что Борису хватало и на вахтершу, и на хорошую одежду, и на Клару, и вообще на все то, что позволяло ему не чувствовать себя задрипанным инженером, живущим на грани нищеты. Но к папе никаких претензий не предъявляли. Наверняка знали, где надо. Но ему, видимо, позволялось. Возможно, какие-то услуги оказывал грозному ведомству на Литейном, 4. И потом, это отец. А Борис уже с этим никак не связан, сын за отца не отвечает.

Может, его кто-то оклеветал? Да нет, бред какой-то. Мы живем в социалистическом государстве. Не военное время. Давно уже не диктатура. Уж где-где, а в Советском Союзе всяко права трудящихся защищены как нигде. Кто же будет нападать на него, да еще в собственной квартире?

Можно было бы посчитать, что с ним сыграли злую шутку. Не исключено, что сослуживцы, например, решили разыграть, учитывая, что сегодня его день рождения. Грубая и неумная шутка. Эти двое похожи на работников отдела отправления посылок из его НПО. Может, так решили разыграть.

Борис Илларионович был человеком веселого нрава. Никогда ничего не принимал близко к сердцу. И если что-то происходило, старался не тратить попусту усилий и отложить решение непонятных проблем в долгий ящик, за исключением случаев, когда дело заходило слишком далеко. А незнакомцы – да это же просто какие-то рассыльные. Но тогда вопрос: почему он вдруг сразу твердо решил ни в чем не уступать этим людям?

Упрекнут в непонимании шуток? Наплевать на этих дураков.

Борис вспоминал случаи, когда он не придал значения каким-то событиям, счел их мелкими, незначительными. А потом были неприятные последствия.

Однажды один из пожилых сотрудников, бывший, кажется, разведчиком во времена финской войны, принес ему красивую латунную пластину. На нее можно выдавливанием наносить рисунок. Такой милый подарок – почему не попробовать? Борис, не задумываясь, вложил тонкую пластину в какую-то книгу. Ровно в этот день, ни раньше ни позже, после работы его обыскали в проходной – раньше такого никогда не было. Пересмотрели все папки с бумагами и книги. По счастью, пластину не заметили. Пронесло. А могли быть серьезные проблемы – хищение социалистической собственности на режимном предприятии. Пластина наверняка была родом из макетной мастерской. Страшно подумать. Вот к чему могла бы привести его легкомысленность.

Нет, сейчас он не допустит такой ошибки. Больше это не повторится. Если они задумали розыгрыш, он им подыграет – почему нет? От него не убудет. Тем более что как ни прикинь, пока что он вполне свободен.

А если прямо сейчас он возьмет и рванется к входной двери, напролом, так сказать, чтобы пройти к мадам Гаулейтер и к заветному телефону? Тогда они его возьмут и задержат. Это будет очень даже унизительно. И он сразу потеряет все преимущества, которые сейчас имеет перед ними. Преимущества интеллекта и маневра. Он свободный человек и может делать то, что считает нужным. А они служащие – если, конечно, они служащие – и могут делать только то, что им предписано. Ну хорошо, а если он все-таки доберется до телефона и приедет милиция? А эти незнакомцы скажут, что они его друзья-сослуживцы, и кто виноват, если человек не понимает шуток? Чего тогда он добьется?

– Разрешите пройти, – сказал КГ и быстро прошел в спальню.

– Разумный, серьезный, вдумчивый человек, ничего не скажешь. Услышал все-таки голос разума, – донеслись до него слова одного из непрошеных гостей.

Войдя в комнату, он открыл сразу несколько ящиков стола. Официальные бумаги у него всегда были очень аккуратно разложены. Но от волнения он никак не мог найти какое-нибудь удостоверение личности. В руки попадались всякие незначительные документы: профсоюзный билет, книжка ОСОАВИАХИМ, корочки члена общества спасения на водах, удостоверение о том, что он, гребец Б.И. Кулагин, в соревнованиях на фофанах получил третий юношеский разряд, грамота о том, что на торжественном вечере в день 60-летия Октября он читал какие-то патриотические стихи. Борис и сейчас помнил эти стихи: «Он дие, дие, вечно дие, боец-украинец сказал». Вот комсомольский билет, сгодится на крайний случай. А вот и паспорт.

Он вышел в прихожую. Дверь отворилась, и появилась мадам Гаулейтер. Увидев Бориса, она смутилась, спиной задвинулась обратно в дверной проем, очень медленно и осторожно закрыла входную дверь его квартиры.

– Да входите же вы, Евдокия Прокопьевна! – только и успел произнести он.

Борис стоял обескураженный, с бумагами в руках, посреди прихожей, растеряно глядя на входную дверь, но дверь не шелохнулась.

Окрик охранников привел его в чувство. Он повернулся к кухне и через открытую дверь увидел, что они сидят за столиком у открытого окна и с удовольствием поглощают его завтрак.

«Взяли без спроса тарелки, чашки, вилки, ножи, сахар, хлеб… И мой завтрак. Как это все-таки нетактично».

Он хотел сделать им строгий выговор, но вместо этого спросил:

– Почему она ушла?

– Не положено, – сказал потный и отпил глоток пива из бутылки. Вид у него был вполне довольный. – Вы, слава богу, арестованы. И вас охраняют не последние люди нашей отчизны и родного ведомства. Так что ваша безопасность полностью гарантирована.

«Безопасность, – с отвращением подумал КГ. – Как будто мне что-то угрожает кроме присутствия этих двоих незваных гостей».

– Послушайте, разве это так делается? Какой же это арест? Вовсе я и не арестован.

– Опять двадцать пять. Есть такие люди, Вован, им хоть сто раз объясняй, они все равно ничего не понимают. Я не намерен в тысячу первый раз отвечать на один тот же вопрос, – довольно миролюбиво сказал потный и любовно провел мягкой корочкой аппетитного батона по желтой яичной лужице в тарелке.

– Но на этот раз вам все-таки придется мне ответить. Вот мои документы. Я – Борис Илларионович Кулагин. Начальник сектора солидного предприятия, занимающегося повышением обороноспособности нашей Родины. Комсомолец, между прочим. Аспирант. Лауреат премии Ленинского комсомола за разработку особо важных телеметрических систем. Член профсоюза, – неуверенно добавил он. – А вы кто? Предъявите свои документы. И в первую очередь – ордер на арест.

– Господи боже ты мой, – всплеснул руками потный. От огорчения он даже прекратил есть, встал и выпрямился во весь свой высокий рост. – Почему вы никак не можете осознать своего положения? Какие у вас могут быть права? После ареста все становятся бесправными. У вас есть только те права, которые мы вам дадим. Нет, вам обязательно надо испортить то благоприятное впечатление, которое вы у нас поначалу создали. Зачем-то постоянно огорчаете нас и даже злите. И, между прочим, вы делаете это очень даже опрометчиво. Как тот чеченец, который совершенно напрасно укусил меня за бицепс. И в результате проиграл схватку. Вы только усугубляете свое и без того незавидное положение. И расстраиваете нас. Вам в охранники достались такие добрые, сердобольные и приличные люди. А между прочим, мы сейчас для вас самые близкие люди на свете. Кто вам сейчас ближе нас? Может, эти старухи, которые глазеют из соседнего дома? Может быть, Евдокия Прокопьевна, которая сдала вас со всеми потрохами, как только мы появились? Или эта еврейка Клара, которая нам повстречалась в парадной дома? Мы ее обыскали, проверили. Она, между прочим, позволила нам очень многое, может, не намного меньше, чем позволяет обычно вам. Она ведь предъявила нам все свои прелести, которые должны были бы скрываться у нее под трусиками. Почему у нее не было трусиков? Вот то-то. Или некоторые ваши сослуживцы, которые сразу согласились… Вы пока этого ничего не знаете.