Страница 18 из 30
Нетрудно распознать западноевропейские истоки индивидуалистических взглядов Лихачева. «Европейская культура, – говорил академик, – это культура универсализма, при этом универсализма личностного характера (курсив автора). Личность человека, его индивидуальные особенности, отличия, его талант и убеждения более всего ценятся в европейской культуре»[97]. Это действительно так. Не случайно именно на Западе популярна доктрина либерализма или либертарианства, утверждающая право каждого человека жить так, как он хочет, при условии уважения прав других людей. Либеральный индивидуализм характерен для западных интеллектуалов, многие из которых желают освободиться от партийных, сословных, классовых, профессиональных уз и обязательств. Однако, как справедливо отмечал В.И. Ленин, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»[98]. Поэтому абсолютная интеллектуальная свобода отдельно взятого индивида недостижима.
Даже беспартийный и внеклассовый академик Лихачев, будучи человеком религиозным, не может игнорировать догматы православия, которые, конечно, ограничивают его интеллектуальную свободу
Этическое самосознание русского интеллигента определяется не свободой воли, а альтруистической направленностью, которая предполагает чувство долга, ощущение личной ответственности за благосостояние других людей и своей страны. Долг, ответственность – всегда путы, всегда рамки, ограничивающие свободу индивидуального самовыражения. Индивидуализм деспотичен и эгоистичен, а не альтруистичен, поэтому его нельзя включать в модель интеллигента в виде непременного качества интеллигентного человека, хотя некоторые интеллигенты страдают индивидуализмом и снобизмом.
Что касается требования оппозиционности по отношению к власти, прежде всего – по отношению к советскому тоталитаризму, оно излишне политизирует понятие интеллигентности. Получается, что все сторонники советской власти, независимо от их интеллектуально-этических качеств, автоматически исключаются из состава русской интеллигенции, поскольку, как утверждает академик, «интеллигенция все это время была главным врагом советской власти». В то же время здравый смысл подсказывает, что интеллигенты и интеллектуалы были как среди монархистов, эмигрантов и диссидентов, так и среди людей, лояльных по отношению к советской власти.
Индивидуализм и антисоветизм, включенные Д.С. Лихачевым в идеальную модель интеллигента, конечно, присущи и самому академику. Препятствовали они его интеллигентскому служению русской культуре? Ответим прямо: Лихачев сделал очень много во славу отечественной культуры и для укрепления авторитета русской интеллигенции, но в более благоприятных условиях он мог бы сделать больше. Сегодня, анализируя оставленное им колоссальное научное и культурное наследие, невозможно скрыть восхищение, но и от чувства досады избавиться не удается.
Общественная активность Д.С. Лихачева развивалась по трем направлениям: 1) научная деятельность в области древнерусской литературы и в смежных областях, которая принесла ему мировую славу; 2) защита памятников истории и культуры, которая вызывала неудовольствие невежественной власти; 3) этическая проповедь в средствах массовой информации, принесшая ему широкую популярность, доверие и авторитет у современников. Начнем по порядку.
Формирование интеллигента-книжника Д.С. Лихачева началось в студенческие годы (1923–1928), когда он параллельно занимался романо-германской и славяно-русской филологией. Диапазон научных интересов молодого студента удивительно широк: он атрибутирует анонимные публикации Н. А. Некрасова, анализирует древнерусскую литературу о патриархе Никоне, а дипломное исследование посвящает распространению книг Шекспира в России XVIII века. Находилось время и для веселого товарищеского общения, для шутливых диспутов в фантастической Космической академии наук. Забавы жизнерадостных интеллектуалов привлекли внимание бдительных чекистов, при обыске в домашней библиотеке Дмитрия Лихачева обнаружили белогвардейскую литературу (результат неосторожного библиофильства). В итоге – четыре с половиной года в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН), потом на ударной стройке – Беломоро-Балтийском канале. Настоящий ученый не может не мыслить, и Лихачев изучает фольклор уголовников, записывает байки беспризорников, самое главное – общается с интеллектуальной элитой Серебряного века, которая была неплохо представлена на Соловках. За ударный труд освободили в 1932 году и разрешили вернуться в Ленинград. До 1937 года перебивался кратковременными редакторско-корректорскими занятиями и, наконец, оказался под крышей Пушкинского дома, где в течение более чем 60 лет продолжалась его непрерывная, интенсивная, исключительно разносторонняя и плодотворная научная деятельность – деятельность ученого-книжника XX века.
Вначале он получает признание как историк древнерусской литературы. Он ставит перед собой грандиозную задачу воспроизвести историю русского летописания от его возникновения до XVII века и успешно её решает в докторской диссертации (1947) и в книге «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1947). Благодаря трудам Д.С. Лихачева древнерусские летописи, особенно «Повесть временных лет», предстали не только как историографические источники, но и как художественные произведения особого жанра. С 1950 года начались его исследования «Слова о полку Игореве», до сих пор остающиеся классическими. О высоком научном авторитете Д.С. Лихачева свидетельствует присуждение ему в 1952 году Сталинской премии за участие в коллективном труде «История культуры Древней Руси. Домонгольский период».
В 50-е годы Д.С. Лихачева привлекают теоретические проблемы литературоведения, которые раскрываются в книгах «Возникновение русской литературы» (1952) и «История русской литературы» (1958). Он убедительно показывает, что без учета древнерусской книжности нельзя правильно представить исторический процесс развития русской литературы XVIII–XIX веков. Вместе с тем интеллигент-гуманитарий Лихачев обращает внимание на особенности «художественного метода» древнерусской литературы, в частности, на способы изображения внутреннего мира и характера конкретных людей. В 1958 году вышла в свет его монография «Человек в литературе Древней Руси», которая раскрывает гуманистические и эстетические взгляды автора. Здесь автор выходит за литературоведческие границы, сопоставляя стили изображения человека в литературе с приемами изобразительного искусства Древней Руси. Продолжением культурологического изучения взаимосвязей слова и живописи стала книга «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого» (1962).
Книги 60-х годов носят в известном смысле подытоживающий характер. Свой богатый опыт научной обработки литературных памятников Д.С. Лихачев обобщил в капитальном методологическом труде «Текстология. На материале русской литературы X–XVII вв.» (1962). По оценке специалистов, этот труд «представляет собой первый в советской филологии опыт систематизации всех текстологических задач, стоящих перед исследователями русской литературы допетровского времени, и методики их решения»[99]. Другим обобщающим произведением стала многократно переизданная «Поэтика древнерусской литературы» (1967), удостоенная Государственной премии СССР. В аннотации последнего издания, вышедшего при жизни автора, отмечается, что книга представляет собой «цельный взгляд на историю и генезис русской культуры от первых письменных свидетельств до наших дней», что она является «настоящей энциклопедией русской духовной культуры, непревзойденным учебным пособием для самого широкого круга читателей, в особенности для студентов-филологов»[100]. Можно добавить, что этот труд является образцом авторской книжно-библиографической культуры наших дней.
97
Лихачев Д.С. Три основы европейской культуры и русский исторический опыт // Лихачев Д.С. Русская культура. – М., 2000. С. 46.
98
Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 104.
99
Адрианова-Перетц В.П., Салмина М.А. Краткий очерк научной, педагогической и общественной деятельности // Лихачев Дмитрий Сергеевич. – М., 1989. С. 33.
100
Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. – СПб: Алетейя, 1997. 508 с.