Страница 8 из 9
Вы же, не приняв двусмысленного комплимента с намеком на ваш якобы консерватизм, будто бы ответили: «Штык всегда останется молодцом при самой разумной пуле! Штык – символ храбрости, высокого боевого духа, отваги и самопожертвования во имя Отчизны, символ победы!»
– Этого не помню. Если и сочинили, то в мою пользу. Ты-то знаешь, Александр Сергеевич, я никогда не хаял огнестрельное оружие, я только против внедрения недоделок в войска и за правильное применение новшеств. Можно применять винтовку и в кавалерии, но для выстрела нужно спешиться, а не палить в белый свет с седла.
– Драгомирова спросили, что бы он сделал, если бы турки напали на Россию и на следующий день оказались бы под Киевом. Михаил Иванович, недолго думая, снял с пальца обручальное кольцо и предложил собеседнику надеть его на ногу. «Это невозможно!» – «Вот так и невозможно, чтобы турки напали на Россию».
– Запамятовал, но не исключаю: люблю наглядные пособия.
– Как-то Николай II решил подшутить над генералом Драгомировым: «Михаил Иванович, отчего нос у вас подозрительно красный?»
При всей свите Драгомиров спокойно ответил: «А это потому, ваше величество, что на старости лет мне от всяких глупых щенков приходится получать щелчки по носу».
– Да, намек – добрым молодцам урок. Но государь наш хорошо воспитан, он и виду не показал, что принял намек на свой счет. А может, и действительно не принял…
– Простите, Михаил Иванович, а это ваше выражение про государя: «Сидеть на престоле – годен, но стоять во главе России – не способен»?
– Так кто ж тебе правду-то скажет, дорогой мой зять? Особенно в этой ситуации – у паровозных колес тоже есть уши. Но учти, из того, что доходило до меня про меня, – более половины или переврано, или выдумано. Хорошо хоть, что остроумно…
А у тебя еще много историй? А то я уже спать хочу… Давай последнюю, а остальные отложим до другого случая. Может, на обратном пути, а может, если Бог даст, то и по пути на Дальний Восток. Дорога туда длинная…
– Извините, Михаил Иванович, утомил вас. Последний так последний, но – на злобу дня.
«Один из приверженцев генерала Куропаткина при Драгомирове обозвал японцев макаками. А эти макаки уже успели нанесли два поражения русской дальневосточной армии. Драгомиров ответил:
– Не спорю, пусть они и макаки, только мы – кое-каки».
– Да, я так выразился на реплику генерала Сахарова. Только не министра нашего, а его брата Владимира Викторовича, который вскоре отправился на Дальневосточный фронт.
Ну а теперь доброй ночи, дорогой. Спасибо, потешил меня, вот не чаял так не чаял.
Прямо с поезда Михаил Иванович направился к военному министру Виктору Викторовичу Сахарову и по телефону из его кабинета дал знать о своем приезде Фредериксу, министру двора. Сахаров предложил Драгомирову остановиться у него, но тот отказался.
– Спасибо, Виктор Викторович, дорогой, и прости, но я уж подожду высочайшего приема в салон-вагоне, привык уже. Да, может, и недолго ждать придется…
Прошел, однако, день, второй, а от императора – никаких известий. Настроение Драгомирова стало ухудшаться, а с ним и самочувствие – снова появилась слабость, отяжелели ноги.
Когда на третий день получили уведомление, что государь ждет его 28 февраля в Царском Селе для участия в важном совещании по поводу смещения Куропаткина, Драгомирова оно уже не могло обрадовать. Будучи хорошо знакомым с тонкостями дворцового этикета, Михаил Иванович сразу понял, что царь передумал или его отговорили.
Уезжая в Царское Село, сказал зятю:
– Прикажи собираться – уедем, чую, царских щей не похлебавши.
Лукомский пытался что-то возразить, но Михаил Иванович только рукой махнул.
Николай II при встрече с ним был по-царски предупредителен и любезен. По-царски же сделал вид, будто никакого предложения от него не поступало. На совещание в узком кругу бывший его учитель тактики будто приглашен как большой дока в военном деле и член Государственного Совета. Как говорят, сохранил добрую мину при плохой игре. Все совещание Михаил Иванович просидел не раскрыв рта… Вернулся усталым и разбитым:
– Назначили генерала Линевича…
– Линевича? – удивился Лукомский. – Николай Петрович хороший полковой командир, но командовать миллионной армией в условиях войны? К тому же он непопулярен в войсках и только на восемь лет моложе вас…
Драгомиров лишь недоуменно развел руками:
– Даже Сахаров, министр обороны, не был приглашен на это совещание, представляешь? Думаю, именно он предложил царю мою кандидатуру. А когда тот передумал, Сахаров на совещании ему был бы занозой острой. Вдруг бы выступил за меня… А государь наш споров не любит, ему нужны тишь да гладь, от возражений у него портится настроение…
Лукомский, не выдержав, произнес:
– А что, принять вас заранее и с глазу на глаз сообщить о своем новом решении человеку, которого он так обнадежил и сорвал с места, – это не по-царски?
– Его покойный батюшка так бы и поступил… Впрочем, тот бы не передумал, тот думал раз и навсегда, а кто передумывает, – тут уж, извини, мы люди свои, – тот думать не умеет!
Лукомский сочувственно пожал плечами. А генерал закончил с присущей ему иронией:
– Кроме всего прочего, нынешний государь, видимо, считает, что проявлять слабость, испытывать угрызения совести по поводу личных переживаний какого-то генерала – совсем не царственная слабость. Ум у него государственный, заботы – тоже. Целых три дня на подобные пустяки времени недоставало… Впрочем, иного отношения я от него и не ожидал, да и особых иллюзий насчет нового назначения, как ты знаешь, не питал.
Лукомский уже хорошо знал тестя и понимал, что в душе генерала бушуют гнев и досада, что совершенно естественно, и старик таким способом успокаивает сам себя. А еще он подумал о том, что еще неизвестно, удалось бы Драгомирову переломить ход войны на Дальнем Востоке, слишком уж далеко зашло дело, но новое назначение уж точно продлило бы ему жизнь.
А потом устыдился сам себя: что ж это я хороню его раньше времени?
Совещание в Царском Селе проходило 28 февраля по старому стилю, что подтверждает Николай II в своем дневнике. В ожидании приема у царя генерал Драгомиров, по словам Лукомского, провел в столице три дня – 25, 26 и 27 февраля. Чем же был занят царь в эти дни? Обратимся к его дневнику.
«25 февраля. Пятница. Опять скверные известия с Дальнего Востока. Куропаткин дал себя обойти и уже под напором противника с трех сторон принужден отступить к Телину. Господи, что за неудача.
Имел большой прием. Вечером упаковывали подарки офицерам и солдатам санитарного поезда Аликс на Пасху.
26 февраля. Суббота. Вдвойне грустный день в этом году. В походной церкви была отслужена заупокойная обедня. Завтракали вместе. Принимал доклады. Погулял, было совсем тепло.
27 февраля. Воскресенье. Целый день шел дождь. Были у обедни и завтракали со всеми по-воскресному. Дети почти поправились. У маленького сокровища был сильный жар с кашлем. Гулял. Обедала Ксения».
В своем дневнике в записи от 28 февраля государь был краток…
«Начали говеть в походной церкви… Завтракал д. Алексей. Затем у меня происходило военное совещание по вопросу о Куропаткине. Приняли участие: д. Алексей, Николаша, Драгомиров, гр. Воронцов, Фредерикс, Гессе, Сухомлинов, Рооп и Комаров. Погулял, таяло».
Царь, видимо, полагал, что уже само присуствие отставного генерала на таком важном заседании Государственного Совета вполне оправдывает его срочный вызов в столицу. К тому же, при встрече со стариком он старался быть любезным и предупредительным.
Прощаясь с Драгомировым, Виктор Викторович Сахаров счел нужным извиниться:
– Простите, дорогой Михаил Иванович, только сорвал вас с места. Я и сейчас уверен, что ваше назначение принесло бы пользу кампании и стране. Но что вышло, то вышло…
Драгомиров молча обнял друга, а на прощанье крепко пожал ему руку.
– Ты, Александр Сергеевич, не переживай за меня. У меня есть чем заняться, отвлечься на досуге, – успокоил Драгомиров зятя. – Тем более, ты знаешь, я до конца и не верил в такой подарок судьбы. Когда-то же должно везение кончиться…