Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 18



– Ну сил нету тебя лупить, ну нету больше сил!

Витьку повезли в район, но он был к этому готов. Однако, когда телега проезжала мимо дома Кошелева, ему стало страшно и обидно: дядя Вася стоял у калитки и курил цигарку, молча глядя на телегу. На голове у него была кепка, из-под кепки белел бинт.

В районном отделении его продержали трое суток. После первого дня тамошних мыканий Витька ворочался на замусоленном топчане и полночи проревел. Где справедливость? Предатель ходит на свободе и злорадствует сейчас, конечно, над ним, а Витьку допрашивает хмурый, недоверчивый лейтенант. Все интересуется: какое еще оружие прячешь? Что видел у других? И на каждый ответ: «Врешь! Врешь ведь!» В конце концов Витька разревелся, озлобился и замкнулся: ничего не знаю. А лейтенант грозил колонией, говорил, что школы Витьке больше не видать. Вот это Витька выносил с трудом. В школу ему очень хотелось. Когда лейтенант отвел его на топчан, Витька все же огрызнулся: «Все равно пришью гада!» Лейтенант мрачно пообещал: «Поговорим еще». Где справедливость?

На другой день его отвели в кабинет, на котором было написано: «Начальник отделения». Витька совсем струхнул. За столом сидел пожилой капитан, седой, с усталыми глазами. На кителе пестрели орденские планки.

Когда они остались вдвоем, капитан хмуро посмотрел на Витьку и сказал:

– Чаю хочешь?

Витька шмыгнул распухшим за ночь носом и отрицательно тряхнул головой.

– Ладно, знаю я твои харчи. Ишь, обиделся. Молчит, как партизан в гестапо на допросе. – Капитан вдруг улыбнулся. – Тоже мне, народный мститель выискался! – И стал разливать кипяток в две железные кружки.

Потом они пили ядреный красный напиток, которого Витьке не доводилось пробовать сроду. Пошли какие-то разговоры о том о сем, о сенокосе, о рыбалке. Как-то само по себе вышло, что рассказал Витька капитану и о своем пулемете, и о дяде Васе, и об отце. Капитан внимательно все слушал, ходил по кабинету. Потом подошел к Витьке и пригладил его вихры.

– Понимаешь, парень, если все так, как твой дядя Вася подает, тут и впрямь ничего не докажешь. Хотя мы проверим, конечно, – сказал это капитан не очень уверенно и убедительно, и Витька как отрезал:

– Тогда я его все равно пришью. Сам за батьку отомщу, если вы не можете.

И даже кружку от себя отодвинул демонстративно.

– Да, парень, задал ты нам задачу. – проговорил капитан задумчиво и как-то извинительно добавил: – Ну ты, Витя, побудь у нас еще немного. Мы тут решим.

И Витька пошел на свой топчан. А на другой день та же телега повезла его в деревню. Капитан сам усадил его, опять пригладил волосы и почему-то сказал:

– Хороший ты парень, надежный. – Помолчал, потом добавил: – А с Василием Кошелевым мы разберемся.

В деревне он увидел дом Кошелева с заколоченными окнами. Ему сказали, что дядя Вася и Нюрка срочно собрались и уехали неизвестно куда.

Вот такой увидел я историю, рассказанную моим другом. Думал, лежа на земле, что не усну, и надеялся поднять Виктора, как только забрезжит первый свет. Получилось наоборот, он меня растолкал, обозвал засоней. Как всегда. Он признанный лидер нашего дуэта. Я это и не оспариваю. Я им горжусь.

Утренней тяги не получилось. Прохоркало только два. Одного Виктор снял. Кто их поймет, этих вальдшнепов? Птица – она же не человек, она же не расскажет.



Но мы не в накладе и не в обиде. Мы побыли опять на охоте, вдохнули запахи весенней прели, услышали, как просыпается природа, посидели ночь у костра. Мы отдохнули…

На обратном пути Виктор, сидя за рулем, все вспоминал свою дочурку, крохотную совсем и смешную. Я его слушал, улыбался вместе с ним, но не мог не думать о вчерашнем его рассказе, сидевшем во мне острой занозой. Наконец я не выдержал и, круто бросив разговор в сторону, так и сказал, что это несправедливо: неужели дядя Вася остался в жизни без наказания? Без суда Божьего или человеческого?

Виктор сразу помрачнел, умолк, но все же рассказал мне, как долго искал он следы Василия Кошелева и как совсем недавно узнал, что судьба обошлась с ним закономерно беспощадно: Кошелев окончательно спился, да он и раньше временами впадал в дикий, необузданный запой, Нюрка его бросила. Сам он поначалу шабашничал по деревням, пока совсем не опустился: стал бродягой, последним побирушкой и однажды сунул голову в петлю на чердаке у какой-то горькой вдовушки.

Неохотно и трудно закончив свой рассказ, Виктор прибавил газу, и наша машина полетела в город по бетонке посреди безбрежного березняка. Мелькали по сторонам и убегали назад белые в зеленом весеннем пуху деревья. К ветровому стеклу приклеивалась роса и растекалась к краям прозрачными струйками. На горизонте становилось светлее.

За форелью

Монотонный и резкий гул заполнил все вокруг. Старый шестисильный стационар-топнога жмет на все свои хилые обороты и стучит с надрывным, но ровным напрягом. Из стоящего торчком глушителя выхлопывается дым, и набегающий сзади порывистый ветерок уносит его вперед, стелет перед лодкой. Тяжелый, набрякший от многократной просмолки карбас медленно идет вдоль берега. Мимо проплывают огромные всосанные в песок валуны, на которых белеют пятна чаек; громоздятся холмы, поросшие густым лиственным лесом, вылизанным и придавленным к земле холодными морскими ветрами. Сейчас карбас огибает высокую гору, на которой стоит маяк.

Костя, плотный пятнадцатилетний парнишка, сидит на передней банке и, задирая голову так, что кепчонка его чудом держится на затылке, смотрит, как через равные промежутки на самой макушке маяка вспыхивает маленький бледный огонек.

– Шесть! – кричит он радостно Мишке.

А у того уши забиты грохотом мотора. Мишка примостился у самого глушителя. Выхлопной дым летит к нему в рот и ноздри, он морщится и озабоченно посматривает на движок, трогает крышку цилиндра: не перегрелась ли?

– Чего-о? – затыкая уши и щурясь, горланит Мишка.

– Через шесть секунд, говорю, вспыхивает!

– А-а-а, – понимающе трясет Мишка головой, ничего, конечно, не разобрав в крике напарника, а так, чтобы не приставал со всякой чепухой.

Они едут на форель. Едут далеко. За тридцать километров от поселка, на знаменитую Усть-Яреньгу. Форель водится, конечно, и в окрестных речках, и Мишка с Костей бывали и там, но что они по сравнению со знаменитой Усть-Яреньгой, бурной таежной Усть-Яреньгой, впадающей в море, где на перекатах ловит беспомощных мальков хищная кумжа, куда из моря идет на нерест семга. Только там, в круговерти быстрой реки, рыбак может испытать себя, сдать экзамен на право ловить форель. И Костя, и Мишка раньше уже приезжали сюда с отцами, но это было давно, лет пять назад, и тогда они почти ничего не поймали, а лишь прыгали вокруг родителей, дрожа от восторга…

Вот и Банный наволок – гряда высыпанных в море огромных валунов, словно стояла когда-то на берегу высоченная гранитная башня, а потом упала далеко в море и разбилась на куски. Здесь живут тюлени и нерпы. Вот и сейчас они, завидев людей в море, нехотя сползают в воду с нагретых камней.

Мишка заводит нос карбаса в море и, старательно держа лодку подальше от камней, огибает наволок. Он знает: огромные валунищи рассыпаны и на глубине, и их острые вершины едва скрывает вода. За Банным наволоком открылась Семужья лахта, а на берегу – старый рыбный склад с провалившейся крышей. Склад стоит в устье реки.

На море в это время отлив, и карбас, прежде чем достичь береговой кромки, застревает на каменистой отмели. Приятели отгибают голенища отцовских сапог и протаскивают лодку между камнями. Косте уже совсем не терпится. Он сопит и с подвыванием, нервно подпрыгивая, словно его тело пронизывает некий зуд, помогает Мишке выгрузить и перенести в склад вещи, поставить карбас на рейд. Потом Костя лихорадочно, путаясь и проклиная неизвестно кого, разматывает лесу, привязывает к длинному сухому удилищу и, укалываясь и злясь при этом, насаживает червяков на большой форелевый крючок.