Страница 12 из 62
Только глаза – светящаяся золотисто-зелёная радужка обрамляла чёрный круг зрачка. И всё. Ничего более. Я никого не видела. Я чувствовала… спокойное ожидание. Я услышала продолжительный вдох, потом увидела язычок красного пламени. Длинный выдох. Я прижалась щекой к пруту клетки и язычок пламени, тёплый и шершавый, лизнул мне щёку. Постепенно глаза мои привыкли к темноте в тупике, и я увидела обладателя дыхания, зелёных глаз и сосредоточенного ожидания: чёрная пантера сидела, прислонившись боком к клетке. Она вкусно пахла диким зверем: теплом, землёй и солнцем, она ещё не успела впитать в себя гниль этого ужасного места. Я уткнулась носом в шею животного, чувствуя под чистой шерстью ровное биение пульса. Зверь мудрый, осторожный, сильный, умеющий ждать и нападать незаметно – он ещё сохранил остатки свой сути в тишине терпеливого ожидания. Я отстранилась с неохотой, посмотрела в глаза зверю, а в них ‒ спокойствие. Оно наполнило меня изнутри.
– Спасибо, – тихо прошептала я, – но чего ты ждёшь?
Чёрная пантера лишь мигнула, размеренно дыша.
Повинуясь воле, которая заманила меня сюда, я двинулась дальше: вернулась в центральный зал и повернула в другой коридор, старательно избегая встреч с «обслуживающим персоналом».
Пройдя вглубь, я подошла к огромному резервуару, окружённому железным помостом. На помосте стоял служащий в спецкостюме и бросал куски массы из ёмкости в резервуар со зловонной чёрно-зелёной жижей. В углу резервуара стояли кучей бегемоты, они жались друг к другу, выражая растерянность и испуг. Куски массы из ведра предназначались для иного обитателя: из жижи медленно выплыла голова огромного крокодила. Огромный – слово неуместное. Гротеск зрелища поражала воображение. Когда крокодил показался на поверхности, хлопнув хвостом, жижа разлетелась во все стороны.
Бегемоты больше не боялись. Они были безнадёжны. Потому что что-то пошло не так. Набежали служащие, кричали, тащили палки и крюки. Принесли длинный шест, на шесте –здоровая петля. Ею начали ловить крокодилью морду, чтобы зажать пасть, потому что иначе он сожрёт всё: бегемотов, служащих, других зверей. Поймали. Крокодил сорвался. Он бесновался всё больше и больше!
Агрессия, агрессия, агрессия! Ничем не измеримую, необузданную и беспричинную агрессию источал крокодил. Он пожирал всё, что можно переварить, но ему всегда было мало, он требовал ещё и ещё, и, если не давали, он забирал сам. Нет способа остановить эту агрессию, которая уничтожает всё живое на своём пути. Её можно только беспрерывно кормить, а она ненасытна. Агрессия разрывала мой мозг и сердце, взрывала воздух вокруг, а я бежала, бежала прочь по коридору с клетками, в которых дрожали по углам измученные животные.
Я бежала, падала и снова бежала, и снова падала куда-то вниз, пока не захлебнулась своим дыханием от быстрого долгого бега. Сердце рвалось наружу, голова кружилась, сознание путалось. Я упала в изнеможении.
Очнувшись, я не увидела клеток. Вдоль стен располагались стеллажи, на которых стояли ящики с растениями. Тот же сумрачный оранжевый свет и мерзкий запах. Отвратительный запах, не такой, как у зверей – другой. Так пахнет от застоявшейся силосной ямы – кислая гниль.
Растениям было отнюдь не лучше, чем животным. То была жажда. Они страдали. Как они могут жить тут без солнечного света? Но они жили и жаждали.
Я поднялась и медленно пошла по коридору. На полках была собрана коллекция на любой вкус заядлого флориста: от огурца до помело, от ромашки до орхидеи. На полу в ящиках – деревья. Только вот цвета тут блеклые, а листья жухлые. Я шла, а они тянули ко мне свои веточки и усики.
Стебли лианы расстилались по полу. Переступая лиану, я упала – она в меня вцепилась! Лиана обвила мою ногу и сдавила её, она пыталась проникнуть через кожу. Стебель был бледным, холодным и студенистым.
– Пить… пииить… – шипело растение, – пииить…
Как? Как растение может хватать меня и просить?
Конечно же, оно молчало. Я чувствовала его. Его жажду. Я знала: сколько бы воды не впитали корни этих растений – они никогда не насытятся. Вечная жажда.
Я легко освободилась. От неожиданности нападения я испугалась, но хватка оказалась слабой: стебель был почти безжизненным. Я прошла дальше, пока не наткнулась на лестницу. Лестница вела вниз.
Медленно, очень медленно я подошла к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, скользкую и ржавую, я замерла. Моя воля вернулась ко мне, я могла решать: идти или не идти. Я могла выбрать: познавать или не познавать.
Я выбрала познавать, решила идти. Я позволила чьей-то чужой воле присутствовать во мне: она показывала мне то, что я себе разрешила.
Внутрь меня вторгалось что-то, чего я никогда не ведала. Что-то не-человеческое, не-животное. То, что не присуще этому миру, то, что человеку не дано постичь, но оно входило в меня. Не на что не похожее, не переживаемое чувствами, не видимое образами, не выражаемое словами, не проявленное действиями: возможность быть. Оно проходило сквозь меня, жило во мне. Оно искало интерпретацию, выражало себя во мне. Оно рождалось в чистоте своей кристальной, смешивалось со мной, растворялось во мне. Стремилось, удерживало, требовало, привлекало, поглощало. Объединялось, питалось, росло.
Я шагнула на ступеньку ниже. То, что было на первой, превратилось в хаос, безо́бразный и беспорядочный. Очень просто…
Я делаю шаг на третью ступеньку, которой нет. Там ничего нет. Там ничего не живет и не умирает. Там пустота.
Но меня не пустили: оттуда не возвращаются. Я просила впустить, любопытство перечёркивало все страхи. Да и страхов, человеческих страхов, не осталось после того, что я увидела, услышала и пережила. Но меня не пустили. Меня вышвырнули наверх. Просто выкинули через узкую, крашенную голубой краской, железную дверь наружу и захлопнули её.