Железный марш

— Не обижайся, старуха, — со вздохом сказал Виталька. — Я ведь не просто так сдуру языком болтаю… Тут, блин, такая гнусная картина открывается…

— Может, наконец, расскажешь, что ты сегодня раскопал?!

— Только не сейчас, — решительно отрезал Виталька. — Не хочу поганить этой блевотиной такой, гм, романтический вечер. И вообще, это тайна следствия. Я и так уже схлопотал по балде за то, что тебя с твоими архаровцами со студии вызвал…

— Виталик, миленький, ты даже не представляешь, как я тебе благодарна! — оживилась Ника. — Это же моя лучшая передача! — И она нежно положила свою руку поверх его руки.

— Благодарна, говоришь? — усмехнулся Калашников. — И на какую же форму благодарности я в таком случае могу рассчитывать?

Ника смущенно опустила глаза и попыталась убрать руку, но он тотчас накрыл ее своею.

— Ты что, не наелся, что ли? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Наелся. До отвала. А десерт? — как выражаются пошляки.

— Ну чего ты, в самом деле, как маленький?

— Ага. Как мальчишка. И вообще, трахомания у меня, — Виталька горько усмехнулся и сокрушенно вздохнул. И неожиданно признался с горечью: — Прости, старуха… С этой собачьей работой совсем в монаха превратился. Даже и не помню, когда в последний раз этим занимался.

— Виталик, миленький. — На глаза Нике навернулись слезы. Оказывается, они были товарищами по несчастью! — Бедненький мой, хороший… Знаешь, а я ведь… Я ведь тоже…

И тут Ника натурально заплакала. Заплакала без всякого стыда и совести. От тоски, усталости, пустоты. От вечного неизбывного своего одиночества. От того холодного ужаса перед невыразимой жестокостью и бессмысленностью жизни, которые она невольно испытала сегодня. От всего… Эти невыплаканные слезы копились в ней очень, очень давно. Порой они начинали душить ее. Но так и оставались невыплаканными. Потому что не привыкла она хныкать. Да и не было рядом подходящего мужского плеча, чтобы вот так просто упасть на него и дать наконец себе волю.

Впрочем, похоже, теперь такое надежное плечо у нее появилось. И не только плечо, но и все остальное. Например, руки. Господи, какие руки! Что они с ней делали!.. И губы. Эти нежные, бесстыдные губы! Ой, мамочка! А! О… Боже мой, какое блаженство!..

Через полчаса, разомлевшая и умиротворенная, чувствуя необыкновенное облегчение и освежающий прилив сил, какой нередко испытывают женщины после любви, Ника раскинулась поперек своей широкой постели, машинально продолжая ласкать благодарными пальцами мускулистое Виталькино тело.

— Ну что, старая, теперь поясницу не ломит? — отдуваясь, пошутил он.

Ника блаженно застонала. Она чувствовала себя заново родившейся, словно птица феникс. И просто не находила слов, чтобы выразить свое состояние.

— Я улетела, — наконец выдохнула она. — Как в тот раз, когда эта шалава меня с самолета сбросила…

— Какая шалава? С какого самолета? Старуха, ты что, бредишь?!

— Прости, милый, но, кажется, мне надо пи-пи, — прошептала Ника и, жеманно поеживаясь, выскользнула из его объятий.

Вернувшись в спальню, она сладострастно потянулась, буквально кожей чувствуя, как он с наслаждением наблюдает за ней в полутьме, затем, включив интимный сувенирный ночничок, чтобы Виталька мог полюбоваться ею как следует, сделала несколько лебединых танцующих па и принялась копаться в своих магнитофонных кассетах.

— Ты что потеряла-то? — шепотом спросил он.

— Сейчас, сейчас. Подожди… Ах вот, нашла!

Вспыхнув разноцветными огоньками, чуть слышно загудел огромный музыкальный центр. И вскоре из расставленных на серванте мощных колонок тихонько полилась чарующая, божественная мелодия Франсиса Лея из «Антидевственницы». (Ника про себя называла ее «Посвящение в Эммануэль».) Под эту колдовскую мелодию, располагавшую не к торопливым кроличьим ласкам, но к размеренному, утонченному наслаждению, Ника, что уж греха таить, любила заниматься любовью. Она заводила и раскрепощала ее, пробуждая самые дерзкие и лирические сексуальные фантазии. Нечто подобное Ника намеревалась исполнить и теперь, если бы Виталька сдуру весьма прозаично не заявил:

— Слышь, старуха, а не принесешь ты мне холодного пивка?

Разумеется, она принесла. И кое-какие остатки со своего романтического стола тоже захватила. Но настроение было решительным образом испорчено. И Ника, как была — нагишом, вышла на балкон покурить.

Усевшись в неизменно стоявший там уютный шезлонг, в котором ей по утрам иногда удавалось позагорать, она забросила стройные ноги на перила, пыхнула зажигалкой и жадно затянулась. На двенадцатом этаже, где жила Ника, было, надо признаться, довольно прохладно. И похоже, собирался дождь. И как будто уже накрапывал. Но она, изрядно разгоряченная этой вулканической вспышкой страсти, ничего не замечала и с закрытыми глазами продолжала кайфовать, слушая доносившуюся из спальни божественно развратную мелодию.

Где-то на обочине ее сознания, словно грозовые тучи, бродили угрюмые тени временно расступившихся многочисленных проблем и хлопот, кровавые воспоминания минувшего дня и смутная тревожная мысль: «Что день грядущий мне готовит?» Но в душе у нее, безоблачной и окрыленной, ярко светило солнце. Как немного, оказывается, нужно женщине для минутного счастья!

Внезапно Ника почувствовала, как Виталькины чуткие пальцы осторожно ложатся ей на плечи, стекают капельками на грудь, бегут волнующими мурашками по животу — ниже и ниже… Потом все ее обнаженное тело опутал и принялся ласкать прохладный и одновременно огненный дождь. Хлестнул на мгновение сладостной болью и вошел в нее, наполняя изнутри восторженной легкостью полета… И в самом зените наслаждения, задыхаясь и глотая жаждущими губами воздух, Ника на мгновение приоткрыла глаза и тут только поняла, что дождь и правда осыпает их блестящими прохладными струями, а в окнах соседних домов, к счастью, не было ни одного огня. И успела подумать: «Господи, что же это мы вытворяем, сумасшедшие?!» И тотчас, исступленно вскрикнув, полетела в разверзшуюся под нею невыразимо прекрасную бездну…

Часть вторая

MASTER OF PUPPET

(Властелин марионеток)

2 июня

Лондон. Англия

Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма. К счастью, так и не воплотившийся ни в мировом масштабе, ни в отдельно взятой стране.

И вокруг Хайгейтского кладбища в старинном городе Лондон тоже, между прочим, бродит призрак. И вдобавок — с бородой. Призрак Карла Маркса. Так, во всяком случае, утверждают очевидцы. А уж верить им или нет — это, как говорится, дело ваше.

Ни в тот, ни в другой призрак Катя, разумеется, не верила. Зато очень заразительно смеялась, когда во время экскурсии по Лондону ей рассказали эту историю. И как тут было не рассмеяться, при ее вопиющей политической безграмотности? Ведь Карла Маркса она никогда не читала; о коммунизме же, хоть родилась и выросла в России, знала только понаслышке. И тем более не разгуливала по ночам вокруг Хайгейтского кладбища…

По правде говоря, Катя до сих пор не могла понять: что же, собственно, произошло и почему она вместо выпускных экзаменов вдруг оказалась в Англии?

Просто на следующий день после Федюшкиных именин отец неожиданно вызвал их с Сергеем к себе в офис и заявил, что они должны на время уехать из России.

— Но почему, папа? — удивилась Катя. — У меня же на носу экзамены!..

— Чепуха, — отрезал Игорь Николаевич. — Потом сдашь. Когда вернешься. Если захочешь, я пришлю тебе твоих экзаменаторов на дом…

Казалось, он был чем-то серьезно озабочен, хоть и старательно это скрывал. Не укрылось от Кати и то, что вокруг отца была значительно усилена охрана и сам воздух в офисе был пронизан необъяснимым чувством опасности.

— Ничего не понимаю. Что происходит, папа?

— А тебе и не нужно ничего понимать, мартышка. Завтра утром вам привезут документы и деньги. А вечером вы уже будете гулять по Лондону…