Железный марш

— Приглашал, — в шутку обиделся Виталий Сергеевич. — Вызывают у нас, главным образом, в суд или в ФСБ. Хотя и туда нынче, кажется, тоже приглашают… А у нас с вами, смею надеяться, искренне дружеские взаимоотношения, ха-ха…

Ника пропустила намек мимо ушей, давая понять, что никаких иных отношений между ними и не предвидится.

— Что ж, перейдем к делу, — скрыв разочарование, начал Виталий Сергеевич. — Я пригласил вас, уважаемая Вероника Арсеньевна, чтобы обсудить вашу последнюю телепередачу. От… — господин директор бросил рассеянный взгляд на лежавшую перед ним бумагу, содержание которой он, разумеется, знал наизусть, — от 20 мая сего года. Помнится, она называлась: «Кому на Руси жить хорошо»…

— А что, собственно, вам в ней не понравилось? — напрямую спросила Ника.

— Помилуйте, голубушка! — картинно всплеснул руками Виталий Сергеевич. — Материал замечательный! Так сказать, злободневный и актуальный. И вполне соответствует уровню вашего таланта… Нет, против видеоряда я ничего не имею. Но комментарий… Комментарий, простите, несколько одиозный. Я бы даже сказал: недопустимо резкий комментарий…

Нике и самой было ясно, что в своей последней передаче, где она со всех сторон показала народу отснятые под Москвой ультрамодерновые дворцы государственных мужей и преуспевающих «новых русских», она, мягко выражаясь, несколько переусердствовала. Хотя и не больше, чем обычно позволяли себе ее коллеги журналисты.

— От подобного материала у рядового зрителя может сложиться неадекватное впечатление, будто хозяева этих загородных домов все поголовно взяточники и казнокрады! А это, простите, явное преувеличение…

«Сам в таких же хоромах живешь, вот тебя и зацепило» — подумала Ника.

— Более того, — продолжал Виталий Сергеевич, — своим комментарием вы открыто подчеркиваете эту мысль, не придавая значения тому обстоятельству, что признать человека в совершении какого-либо преступления может только суд. И никто другой, даже если данное преступление и представляется ему абсолютно очевидным… Вы передергиваете, Вероника Арсеньевна. А это уже нарушение журналистской этики…

Ника зябко передернула плечами.

— Скажу больше, не будь я предельно занят и располагай возможностью отсматривать все готовые сюжеты, я просто обязан был бы снять с эфира вашу передачу…

По губам Ники скользнула ироничная усмешка. «Ах, какая трогательная ностальгия по цензуре!..»

Задетый за живое, Виталий Сергеевич снял очки и выразительно посмотрел ей прямо в глаза.

— Вы понимаете, Вероника Арсеньевна, как может быть расценен упомянутыми лицами ваш комментарий?

Ника вызывающе вскинула подбородок.

— И как же?

— Кле-ве-та, — подавшись вперед, по слогам внушительно произнес Виталий Сергеевич. — За которую, между прочим, предусмотрена уголовная ответственность по закону…

— Вы мне угрожаете? — в упор спросила Ника.

— Я вас предупреждаю, — не моргнув глазом, парировал Мостовой. — Предупреждаю, что впредь подобные двусмысленные сюжеты я буду своей властью снимать с эфира без вашего ведома. Снимать, независимо от вашей личной популярности у зрителей.

Ника почувствовала, что, если он произнесет еще хоть одно слово, она взорвется и выскажет в лицо этому респектабельному мерзавцу все, что на самом деле о нем думает.

Но Виталий Сергеевич, выдержав паузу, неожиданно сменил тон.

— Впрочем, я надеюсь, что с вашей стороны это был всего лишь досадный промах, — миролюбиво улыбнулся он, — который вы, конечно, не замедлите исправить.

— Каким образом? — смягчившись, поинтересовалась Ника.

— Сделав подобающее опровержение… Попросту говоря, я настоятельно советую вам в следующей передаче извиниться за допущенную бестактность и пояснить, что в данном сюжете вы, мягко выражаясь, ошибочно расставили акценты. И тем самым доказать, что отныне вы этого делать не будете…

— А как, по-вашему, я должна буду отныне делать свои передачи? — спросила Ника, чтобы уйти от прямого ответа.

— Полагаю, вы и сами это знаете, — пожал плечами Мостовой. — Но если вас интересует мое мнение…

И господин директор принялся велеречиво объяснять, какими он хотел бы видеть будущие передачи «Криминального канала». А поскольку давать советы он не только умел, но и любил, Ника за время этого затянувшегося монолога успела мысленно вернуться к плану спасения Люськиного сына.

— Вы меня слушаете, Вероника Арсеньевна? — неожиданно спросил Мостовой. — Вы понимаете, что и как вам нужно делать?

— Нужно звонить Чикаго, — вслух подумала Ника. И тотчас осеклась. — Да, Виталий Сергеевич. Я сделаю опровержение. Я вам это обещаю…

И, холодно попрощавшись с директором, решительно вышла из кабинета.

Шереметьево

Полдень

Прямо из аэропорта, не заезжая домой, Калашников поехал в прокуратуру.

У выхода из здания аэровокзала его, как и было обещано, поджидала высланная Тишайшим дежурная машина. Сидевший за рулем Вацек Щербаченя, молодой усатый шофер-белорус, увидев Калашникова, приветливо помахал ему рукой.

— Здароу, начальник! — улыбнулся он и протянул Виталию жилистую крепкую руку. Прожив в Москве без малого десяток лет, Щербаченя, как и большинство его земляков, так и не сумел избавиться от своего характерного бульбашского акцента. — Ну як ано? Усе добра?

— Добра, добра, — передразнивая его, ответил Виталька.

— А як табе мурманские дзеуки?

— Клевые девки! Просто атас! — усмехнулся Калашников. И в подтверждение своих слов сделал красноречивый жест, изображая необъятный размер грудей поморских девок.

Щербаченя, слывший большим любителем прекрасного пола, завистливо причмокнул.

— Ну сядай. Паедзем до Цара-батюшки…

В дороге Виталий делился с шофером своими впечатлениями от Мурманска и тамошних девок, которых, к слову сказать, не только пощупать, но даже разглядеть толком не успел. А сам между тем напряженно думал о своем.

Отправляясь в очередную командировку, он и не предполагал, что вернется в Москву несолоно хлебавши. Такого с ним еще не случалось. До сих пор, куда бы Калашников ни поехал, ему неизменно удавалось накопать исчерпывающую «информацию к размышлениям», как выражался Тишайший. И если не окончательно распутать порученное дело, то хотя бы сдвинуть его с мертвой точки.

Однако на сей раз у Витальки приключился облом. Тем более необъяснимый и досадный, что дело, по которому он гонял в Питер и Мурманск, представлялось на первый взгляд относительно пустяковым. Но это только на первый взгляд.

Дело же заключалось в следующем. На имя генерального прокурора было получено письмо от безутешной пенсионерки из Питера, у которой несколько месяцев назад при довольно странных обстоятельствах был убит сын, отставной военный моряк, капитан второго ранга, живший вместе с семьей в Мурманске. Из письма следовало, что региональная прокуратура, куда в конце концов попало это дело, по непонятной причине всячески тормозит ход расследования и не дает старушке окончательного ответа: кто и почему убил ее единственного сына? Одним словом, обычная жалоба, каких в прокуратуре немало получали со всей России. Разобраться с этим делом Рощин и поручил Витальке.

Итак, что же случилось? Да, в сущности, заурядная история. На исходе февраля во дворе собственного дома, в одном из микрорайонов Мурманска, был обнаружен труп отставного капитана Северного флота Алёнушкина Л. А. По заключению экспертов, убийство произошло поздно вечером накануне, и присыпанное выпавшим за ночь снежком тело до утра пролежало на морозе. Убит капитан был, скорее всего, при помощи обычного кухонного ножа. При этом бесследно исчезли его «дипломат» и бумажник. А поскольку никаких конкретных улик на месте преступления обнаружить не удалось, неизбежно возникало предположение, что убийцей капитана мог оказаться кто угодно: например, обнищавший уголовник, какой-нибудь местный алкаш либо даже подросток, которому срочно понадобились деньги. А деньги, к несчастью, у отставного капитана были, ибо он работал консультантом в филиале крупной коммерческой организации при местном пароходстве. Словом, все однозначно указывало на то, что это было заурядное убийство с целью ограбления. И после двух месяцев безрезультатного расследования именно к такому выводу и склонялась региональная прокуратура. Нетрудно было предугадать, что в самое ближайшее время дело неминуемо будет закрыто и предано забвению. И возможно, так бы оно и случилось, не вмешайся со своей жалобой престарелая мать убитого…