Страница 9 из 12
Оставляя в стороне чувство более или менее радостной удовлетворенности, возникающее при положительной оценке поведения, остановимся на эмоциональном переживании отрицательно оцениваемого собственного поведения, которое в обыденной речи называется «укором совести». Оно имеет место только в случаях, когда оценка совершенного поступка носит нравственный характер, т. е. когда он осознается как нарушение усвоенных личностью норм поведения, в частности, для верующего человека, имеющих божественное происхождение и подкрепляемых божественным авторитетом. Религиозный человек, в частности, христианин, всякую нравственную норму поведения воспринимает как заповедь, собственное нарушение которой вызывает в нем более или менее острую реакцию совести, выражающуюся в слабых формах – в чувстве сожаления о содеянном, а в более сильном выражении достигающую мучительного состояния раскаяния. Если сожаление имеет место даже в случаях, когда поступок не имеет нравственного характера, например, при потере материальных ценностей, при невольной ошибке в работе, при любом невольном ущербе, принесенном себе или окружающим, то само понятие раскаяния предполагает нравственный характер деяний, восприятие его верующим человеком как греховного, т. е. совершенного в нарушение заповеди.
Раскаяние – сложное переживание, включающее:
а) осуждение совершенного деяния, иначе – его негативную оценку, квалификацию его как нарушения заповеди, как грех;
б) осуждение себя лично, т. е. основанное на убеждении в свободе собственной воли признание своей вины. Христианин сознает, что мог поступить иначе, мог не нарушать известной ему и признанной им как норма поведения заповеди, однако ее нарушил;
в) нереалистическое желание, чтобы совершенное деяние не имело места, и более реалистическое желание, чтобы оно не повлекло за собой отрицательных последствий, которые иногда четко представляются сознанию (например, вытекающий из поступка вред для окружающих или для самого себя), а иногда не осознаются, а лишь интуитивно ожидаются как что-то угрожающее, например, наказание Божие в том или ином конкретном проявлении в этом или будущем мире.
Если на основе всех перечисленных элементов раскаяния возникает стремление не совершать в будущем аналогичных грехов, стремление исправить насколько возможно последствия совершенного греха (например, возместить или исправить нанесенный ближнему ущерб) и, наконец, стремление получить прощение от Бога, то раскаяние перерастает в покаяние, а если оно достаточно устойчиво и сильно, то и в исправление. Как видим, покаяние есть динамически интерпретированное раскаяние. Раскаяние как таковое пассивно: лишь когда к нему присоединяется воля, волевая устремленность в будущее, лишь тогда оно оказывается плодотворным и превращается в покаяние. Когда блудный сын осознал свое бедственное состояние и сожалел об уходе из отчего дома, он находился в состоянии раскаяния; покаяние началось, когда он решил: «Встану и пойду к отцу моему» (Лк. 15,18) и завершилось приходом к отцу и устным исповеданием греха (ст. 20–21).
Как в раскаянии, так и в покаянии мы находим элементы также экзистенциального порядка. Сюда входит все, что относится к естественным последствиям греха, т. е. опасения этих последствий и стремление их предотвратить и избежать. Однако основное место в раскаянии и покаянии занимает самоосуждение, т. е. признание своей вины и стремление получить прощение.
На первый взгляд стремление получить прощение представляется столь же нереалистичным, как и желание, чтобы уже совершенное деяние было не совершено, иначе говоря, вернуть ситуацию перед его совершением, вернуть прошлое. В самом деле, вина возникла в момент принятия решения совершить деяние и реализовалась в процессе его совершения. Поэтому она стала такой же реальностью, как и само деяние и, следовательно, не может быть возвращенной обратно, не может быть исправлена или предотвращена, как не могут быть исправлены или предотвращены последствия совершенного деяния. «Все во власти всемогущих богов, – писал Аристофан, – за исключением того, чтобы бывшее сделать небывшим».[41] Само по себе раскаяние или покаяние есть не более как психологическая реакция на грех и не дает никакого права на его прощение. Осознавшему совершенный грех естественно жалеть о его совершении, «раскаиваться» в нем и, даже предвидя или уже переживая его отрицательные последствия, желать их предотвращения и предпринимать для этой цели все возможное, в частности, просить Бога, от Которого зависит будущее, о «прощении», т. е., в конечном итоге, о снятии вины и ее последствий – наказания. Сама по себе эта просьба не дает никаких правовых оснований для ее исполнения, тем более, что по существу она есть ничто иное как проявление себялюбивого желания избежать связанного с наказанием страдания, т. е. проявление того самого эгоизма, который лежит в основе большинства грехов, может быть также и того самого греха, прощение которого в данном случае испрашивается.[42]
Даже исправление жизни, т. е. воздержание от аналогичных грехов в дальнейшем и совершение любых добрых дел, имеющих противоположный данному греху характер, не могут сделать раз совершенный грех несовершенным, не могут также и сделать виновного в нем невиновным. Эту естественную неизгладимость греха имел в виду Ансельм Кентерберийский, когда писал: «Dimittere peccatum non est alind quam non punire. Et quoniam recte ordinare peccatum sine satisfactione non est nisi punire: si non punitur, inordinatum dimittitur. Deum vero non licet aliquid inordinatum in Suo regno dimittere. Non ergo decet Deum peccatum sic impunitum dimittere».[43]
Прощение, на которое надеется и которое действительно получает кающийся христианин, есть гудо любви Божией, которая делает бывшее небывшим, изглаждает грех и из грешника созидает «новую тварь». Еще псалмопевец писал: «У Господа милость и многое у Него избавление и Он избавит Израиля от всех беззаконий его» (Пс. 129, 7–8). Чудесный сам по себе акт прощения является в то же время естественным следствием любви Божией, универсальной благодатью, спасительной для всех людей (Тит. 2, 11), открывшейся и излившейся на мир в личности Господа и Спасителя Иисуса Христа. Любовь Божия онтологически всемогуща и чудодейственна, ибо есть проявление Сущности Всемогущего Бога (1 Ин. 4, 16). Наивысшего своего выражения она достигла в ниспослании Сына Божия Единородного, чтобы всякий, кто принимает Его верой (как мы видели выше – действенной, т. е. содействуемой любовью (по Гал. 5, 6) и проявляющейся поэтому в делах (по Иак. 2, 26)), имел жизнь вечную, т. е. спасение. Только жизнь, смерть и воскресение Иисуса Христа или, иначе, проявившаяся в Его жизненном подвиге любовь Божия являются объективным фактором, меняющим естественный порядок, нарушающим и психологические и прочие закономерности и заменяющим их высшей закономерностью любви. Кающийся христианин, ссылаясь на бесконечную любовь Божию, открывшуюся во Христе Иисусе (или, как любили выражаться католические и наши схоласты, на «заслуги» Иисуса Христа), может быть уверенным в прощении, если покаяние искренно, если в нем есть все перечисленные выше элементы – самоосуждение, потребность в прощении и стремление к исправлению. «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды» (1 Ин. 1,9). Наше обращение к Богу о прощении основано на нашей Ему принадлежности через Иисуса Христа, на том, что Он через Иисуса Христа стал для нас Отцом (Рим. 8, 14–18), а мы – Его любимыми детьми, на том, что «мы ходим во свете, подобно как Он во свете» и, следовательно, «Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха» (1 Ин. 1,7).
Провозглашение прощения грехов верующим в Иисуса Христа Его ученикам органически входит в состав Его благовестия. Уже в Нагорной проповеди Спаситель, включив в преподанную Им молитву прошение о прощении грехов (долгов), тут же особо останавливается именно на этом прошении, обещая его исполнение (Мф. 6, 12.14.15; Лк. 11, 4). Ответив на вопрос о границах взаимного прощения между людьми, Христос тут же, при помощи притчи, переводит речь на прощение людей Богом (Мф. 18, 21–35). Примечательно, что во всех приведенных местах Евангелия прощение грехов Богом обусловливается прощением, которое сам грешник практикует по отношению к ближним. Значит, раскаяние грешника, сознание им своей греховности, желание им получить прощение, одним словом – покаяние, оказывается эффективным только если грешник, преодолевая собственное самолюбие, сам поступает с другими так, как хочет, чтобы Бог поступил с ним (ср. «золотое правило» христианства: Мф. 7, 12), иначе – «суд без милости не оказавшему милости» (Иак. 2, 13). Сотериологически важным является то обстоятельство, что Бог предоставляет здесь инициативу самому человеку: от человека зависит, даст ли ему Бог желаемое прощение или нет. Для получения прощения нужно желать его (иначе говоря, каяться) и простить самому. В обещании Спасителя: «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный» (Мф. 6,14), содержится как бы некое божественное обязательство. Это поистине одно из проявлений божественного самоуничижения: Всемогущий, бесконечно Великий ставит Свою Волю, Свои действия в зависимость от человеческого поведения!
41
Аристофан Комедии. Л.: Академия, 1924. «Птицы».
42
По-видимому, именно естественная закономерность раскаяния в осознанных грехах и отсутствие в нем оснований для изглаждения самого греха и связанной с ним вины могут служить объяснением вечности эсхатологических страданий.
43
Anselmus Cantariensis. Cur Deus homo. Paris, 1963. P. 267–268. Перевод: «Отпустить грех таким образом – все равно, что не наказать. А так как правильно распорядиться о грехе, за который не было дано удовлетворения, возможно лишь наказав за него, то если грех прощается без наказания, он остается неуправленным. Богу же не пристало в Царствии Своем что бы то ни было оставлять неуправленным. Следовательно, не пристало Богу так вот отпускать грех без наказания». Перевод дается по изданию: Ансельм Кентерберийский Почему Бог стал человеком и Искупление. Материалы второго международного симпозиума христианских философов / Пер. с лат. Е. Начинкина. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1999.