Страница 17 из 30
При этих посещениях подвалов банка мне пришлось быть свидетелем вскрытия сейфов тех владельцев их, которые не откликнулись на декрет правительства, предупреждавший, что если к определенному сроку владельцы не явятся сами для освидетельствования их сейфов, то таковые будут вскрыты. В большинстве случаев такие сейфы оказывались пустыми, иногда же там находили порядочное количество золотой монеты и иностранной валюты, что, согласно декрету, подлежало конфискации{94}.
Можно себе представить, какое впечатление эти драконовские меры производили на публику. Настроение ее можно было наблюдать в длинных очередях за керосином и другими предметами первой необходимости. В этих хвостах приходилось простаивать часами, и чего только за это время не переслушаешь. Можно было услышать мнение представителей всех слоев общества, так как всем приходилось отбывать здесь свою очередь.
Первое время низшие классы – мелкие ремесленники, мещане, рабочие и пролетариат, в точном значении этого слова[21], – были всецело на стороне большевиков, приветствуя все их мероприятия, направленные против так называемых буржуев, к каковым причисляли не только имущих людей, но вообще всю интеллигенцию, хотя бы у интеллигента и гроша медного за душой не было. Но затем, когда целый ряд стеснений и ограничений, внесенных большевиками в общественную жизнь, коснулся и низших классов общества, мнение их о них начало меняться. Все чаще и чаще начали раздаваться голоса против большевиков, все чаще и чаще указывали на них как на главных виновников происходившей разрухи, от которой одинаково страдали как богатые, так и бедные, последние даже больше, несмотря на все старания большевиков досадить главным образом «буржуям». Большевики, конечно, с помощью прессы и митинговой пропаганды пытались свалить всю вину на саботажников-интеллигентов, но этому уже мало верили. К весне 1918 года редко, редко когда можно было услышать сочувствие большевикам. Всюду их ругали, но с оглядкой, и тотчас же умолкали, как только хотя бы издали появлялся красногвардеец или милиционер. Да и то открыто, на улицах, ругал большевиков только свой брат простолюдин. Забитые, затравленные интеллигенты и «буржуи» не смели громко выразить свой протест и изливали свою скорбь и негодование, сидя у себя дома в четырех стенах, в кругу своих близких и единомышленников. Настолько слабыми и ничтожными считали они себя по сравнению с полными энергии и грубой силы большевиками.
Решив после большевистского переворота оставить службу, дабы советское правительство, основываясь на моих обязательствах как военнослужащего, не могло бы потребовать мое сотрудничество, я начал хлопотать об отставке.
Оставшийся за начальника Генерального штаба и за военного министра генерал-майор Потапов{95}, бывший военный агент в Черногории, мой старый знакомый, уговаривал меня повременить, оттягивая отставку со дня на день. Когда я ему говорил, что при настоящих условиях, когда за спиной у каждого начальника постоянно торчит по комиссару, в атмосфере обидного недоверия я служить положительно не в силах (принципиальный отказ от службы у большевиков в разговоре с ним был неуместен), Потапов обещал устроить меня в Военно-историческую комиссию по описанию настоящей войны{96}, где я буду работать в совершенно нейтральных условиях. Комиссию эту Потапов, по его словам, проектировал именно с той целью, чтобы сохранить офицеров Генерального штаба и не дать им рассеяться так, что потом и не соберешь.
Скажу несколько слов о Потапове, которого не нужно смешивать с другим тоже генералом Потаповым{97}, вошедшим в состав военной комиссии Совета солдатских и рабочих депутатов[22] в первые же дни Февральской революции, комиссии, из которой вышли приказы № 1 и № 2 и проект Декларации прав солдата. Насколько последний был сумасбродный, неуравновешенный субъект и авантюрист, настолько второй, то есть исполняющий должность начальника Генерального штаба, был спокойный, положительный человек. Не думаю, чтобы он сочувствовал большевикам и разделял их идеи или прозревал их окончательное торжество. Нет, он остался на месте потому, что ему не хотелось трогаться с него и было почти безразлично, кто им верховодит{98}.
Припоминается мне по этому случаю характерное выражение из воспоминаний Саблукова{99} о цареубийстве 11 марта 1801 года. Когда весть о смерти императора Павла I разнеслась по городу, военные власти распорядились командировать в Михайловский замок по нескольку нижних чинов от каждой войсковой части Петербургского гарнизона, дабы они могли лично убедиться в действительной смерти императора и тем предупредить возможные беспорядки. Когда вахмистр Конного полка, в котором служил Саблуков, вернулся из замка, Саблуков спросил его, видел ли он усопшего императора.
– Так точно, – ответил тот, – император умер, и крепко умер.
На вопрос же Саблукова о том, что думают по этому поводу солдаты, вахмистр ответил:
– Да нам что же. Нам кто поп, тот и батька.
Недалеко был, по моему мнению, от этого взгляда на вещи и генерал Потапов.
Дело с комиссией все затягивалось, между тем центральные управления собирались уже переезжать из Петрограда в Москву{100}. Опасаясь, что с отъездом их мне совсем не удастся расстаться с военной службой, ставшей мне в современной обстановке совершенно невыносимой, хотя я фактически со времени приезда в Петроград никаких служебных обязанностей не исполнял, а был только под дамокловым мечом возможности этого, я наконец настоял на исполнении моей просьбы и 12 марта 1918 года приказом начальника Генерального штаба был уволен в отставку по болезни. Теперь мне оставалось только дождаться наступления тепла, чтобы уехать к себе в усадьбу в Тверской губернии, где у меня был небольшой домик с двумя десятинами земли.
В это время немцы угрожали Петрограду, и угроза была настолько серьезна, что со дня на день ожидалась оккупация. Среди советских служащих был большой переполох, чему я сам был свидетелем. Дело в том, что, вследствие стесненного материального положения, мне с женой, как и многим другим, пришлось потесниться, насколько возможно, в своей квартире и пустить в свободные комнаты жильцов, чтобы наемной платой за эти комнаты хотя отчасти восполнить потерю содержания. Разборчивым в жильцах нельзя было быть, и вот среди этих жильцов попадались служащие советских учреждений, которые до того времени были бездомными бродягами. Между нашими жильцами был один из служащих в Комиссариате народного хозяйства[23], уже немолодой, лет под 50, пройдисвет[24], скитавшийся бог знает где всю свою жизнь, человек навряд ли с безупречным прошлым. Судя по его словам, он занимал довольно высокий пост в комиссариате. Так вот, однажды, когда немцы ожидались чуть ли не ежечасно, он через прислугу просит меня повидать. Выхожу к нему.
– Ну, генерал, – говорит он, – вынимайте свой мундир из-под спуда, надавайте ваши все ордена, на днях будут немцы здесь, а я сегодня вас покидаю, – и действительно собрал свои немногочисленные пожитки и исчез.
К стыду жителей русской столицы, должен сознаться, что перспектива неприятельской оккупации не только не огорчала подавляющее большинство, но, напротив, эта оккупация ожидалась с нетерпением, и это касалось не одних «буржуев», а всех слоев общества.
Помню, в юмористических листках тогдашней прессы, еще не уничтоженной большевиками, появилась даже довольно удачная острота: «Последнее зверство немцев – до сих пор не берут Петрограда».
94
Декрет СНК о ревизии банковских сейфов, принятый 14 (27) декабря 1917 г., устанавливал, что все деньги, хранившиеся в них, должны быть занесены на текущий счет в Государственном банке, а золото (в монетах и слитках) – конфисковано. За день до начала ревизии банковских сейфов в Петрограде – то есть 3 (16) января 1918 г. – вышел приказ наркома финансов Р. В. Менжинского, в котором владельцы сейфов обязывались явиться на ревизию в трехдневный срок, в противном случае сейфы вскрывались принудительно, а все находившееся в них конфисковалось.
21
В данном случае имеется в виду пролетариат (от лат. proletarius – неимущие) в значении «бездомный или безземельный, бесприютный», то есть люмпены.
95
Потапов Николай Михайлович (02.03.1871–1946, Москва), с 1912 г. генерал-майор. Окончил Михайловское артиллерийское училище в 1891 г. и Николаевскую академию Генштаба в 1897 г. С 10 июня 1903 г. в течение более 13 лет занимал пост военного агента в Черногории. 10 августа 1916 г. был переведен в Главное управление Генштаба (ГУГШ) начальником Эвакуационного управления (с 27 ноября 1916 г. – эвакуационный и по заведованию военнопленными отдел). 13 апреля 1917 г. был назначен генерал-квартирмейстером ГУГШ. 23 ноября 1917 г. – начальником ГУГШ и управляющим делам Военного министерства (затем Наркомвоена). Оставался во главе Генштаба до мая 1918 г. Один из главных фигурантов операции ГПУ «Трест» (ложной монархической организации в России), считался руководителем военного отдела «Треста». С 1918 г. член, с июня 1919 г. председательствующий в Военно-законодательном совете. С 19 ноября 1921 г. помощник главного инспектора (с 1 июля 1922 г. начальника), затем на преподавательской работе; с 1936 г. комбриг.
96
Комиссия по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 гг. при военно-исторической части Всероглавштаба была создана 13 августа 1918 г. и ее первым председателем стал генерал от инфантерии В. Н. Клембовский.
97
Потапов Алексей Степанович (17.03.1872–?), с 1912 г. генерал-майор. Окончил военно-училищный курс Киевского пехотного юнкерского училища в 1892 г. и Николаевскую академию Генштаба в 1899 г. Ездил в Южную Африку во время Англо-бурской войны и там сблизился с А. И. Гучковым. Принял участие в Русско-японской войне, с 1907 г. возглавлял штабы различных дивизий и 16 августа 1912 г. был уволен от службы. После начала Первой мировой войны вернулся в армию. С 18 января 1916 г. командовал бригадой 64-й пехотной дивизии. 14 января 1917 г. был переведен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа, уехал в Петроград, где стал одним из ближайших к Гучкову людей. 1 марта вошел в состав военной комиссии при Временном комитете Государственной думы, а 4 марта стал ее председателем. Этот пост занимал до начала апреля 1917 г., официально с 20 марта числясь в распоряжении военного министра (то есть все того же Гучкова). 20 июня 1917 г. был зачислен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа.
22
Минут допускает неточность: в данном случае имеется в виду военная комиссия временного комитета Государственной думы.
98
Хорошо знавший Н. М. Потапова Минут не может поверить в то, что его старый товарищ – абсолютно беспринципный политикан и фактически предатель. Дело в том, что Потапов начал сотрудничать с большевиками еще в июле 1917 г. и ближе к октябрю уже был у них на хорошем счету. Позже, в начале 1920-х гг., Потапов сыграл одну из ведущих ролей в провокации ОГПУ – операции «Трест».
99
Имеется в виду Саблуков Николай Александрович (01.05.1776–20.06.1848). Выйдя в сентябре 1801 г. в отставку с военной службы с производством в генерал-майоры, в 1807–1909 гг. состоял начальником Счетной экспедиции Адмиралтейств-коллегии и в августе 1812 г. вернулся в армию и прослужил до марта 1813 г. Написал крайне интересные записки о царствовании Павла I и Александра I. См.: Саблуков Н. А. Записки Н. А. Саблукова / пер. С. А. Рачинского, предисл. К. Военского // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. Изд. 2-е. СПБ., 1908.
100
Перенос столицы России из Петрограда в Москву состоялся 11 марта 1918 г., тогда начался и перевод на новое место и центральных управлений.
23
Скорее всего, автор имеет в виду Высший совет народного хозяйства.
24
Пройдисвет – пройдоха.