Маргарита Бургундская

– Что он нам такое подсунул? – воскликнул тогда Гийом. – Похоже, какого-то упитанного поросенка, которого нам предстоит оттащить на свиной рынок.

– Уж не пьян ли ты, дружище? – проворчал Готье. – Неужто не видишь, что это монсеньор Карл, граф де Валуа, коего мы отвезем на ярмарку в Ланди – пугать детишек! Но, черт побери, ты прав: монсеньор вопит не хуже порося, которого режут! Подожди, сейчас я его успокою.

С этими словами Готье приложил пятерню к горлу графа и сдавил, да так сильно, что пленник не только умолк, но и потерял сознание.

– Клянусь головой Бахуса и животом Венеры, – пробормотал Готье с удрученным видом, – похоже, я его удавил. Следует признать, что эти Валуа как-то уж слишком легко умирают.

– Я вам всегда говорил, мессир Готье, что вам недостает деликатности, – серьезно произнес Гийом. – Какого черта вы жали так сильно?

Во время сего диалога эти двое, обливаясь потом, тяжело дыша, бранясь и ругаясь, продолжали бежать и вскоре шестеро товарищей, а также по-прежнему пребывавший в бессознательном состоянии граф оказались у дверцы, которую чуть ранее открыл им Симон Маленгр.

Буридан тщательно закрыл ее за собой.

– Неужели умер? – вопросил он, мельком взглянув на Валуа. – Да нет – жив: вот уже и в себя приходит!

Действительно, в этот момент граф открыл глаза и с испугом осмотрелся. Какое-то время он, стиснув зубы, с отчаянием разглядывал эти шесть склонившихся над ним физиономий, а затем, приняв гордый вид, промолвил:

– Что ж, я в ваших руках, грязные разбойники: кончайте меня, да поскорее!

– Нет, монсеньор, – холодно проговорил Буридан. – По крайней мере, не сейчас. Убью я вас лишь в том случае, если вы сами меня к тому принудите. Если помните, у меня уже была возможность отправить вас на тот свет…

– Иа! – подтвердил Бигорн.

– Но я сохранил вам жизнь, – закончил Буридан. – Пока что идите… И не волнуйтесь: мы направляемся не к Монфокону… Так что не заставляйте вас упрашивать – идите сами, если дорожите жизнью.

Валуа бросил мрачный взгляд на свой особняк. Он увидел, как по дому носятся люди с факелами, услышал крики зовущих его лучников, но, понимая, что сопротивление бесполезно, и, возможно, надеясь на сей раз отделаться дешево, сказал:

– Хорошо, я пойду с вами по доброй воле!..

Отряд было двинулся в путь, но Бигорн остановил друзей, подняв руку.

– И куда же мы пойдем? – спросил он. – Мессир Филипп д’Онэ больше не может привечать нас в своем доме, который теперь для нас, что капкан для волков… А вы, я вижу, все еще живы? – (Филипп пренебрежительно пожал плечами.) – Не бойтесь, это ненадолго!.. Не можем мы укрыться и у госпожи Клопинель, которая, к слову, выставила меня за дверь с помощью метлы. Кабачок Кривоногого Ноэля представляется мне тем более недостойным монсеньора, что вышеназванный Ноэль, вероятно, сочтет себя оскорбленным – да он и сам вам это скажет – одним присутствием в его заведении господина графа и тотчас же отправится за королевской стражей или полевой жандармерией, а то, глядишь, и за обеими сразу, да еще и патрулем в придачу. Так что повторяю мой вопрос: куда пойдем?

– А не отправиться ли нам к Аньес Пьеделе? – предложил Готье. – Она меня очень любит, даже несмотря на мои измены, милая Аньес просто жить без меня не может, так что, полагаю, у нее…

– Пойдемте, – перебил его Буридан, – я знаю одно местечко, где мы сможет укрыться и предложить монсеньору достойное его гостеприимство. Никто, даже сама королева, не подумает нас там искать.

В то же время он шепнул пару слов на ухо Бигорну, с уст которого сорвалось глухое восклицание, затем на ухо Филиппу и Готье д’Онэ: первый сделался бледным как смерть, второй содрогнулся от ужаса. Несмотря на эти признаки изумления и страха, они зашагали прочь от особняка Валуа, и вскоре небольшой отряд – посреди него, мрачный и задумчивый, продвигался, не оказывая и малейшего сопротивления, сам граф де Валуа – растворился в ночи. Пройдя вдоль внутренней линии укреплений, они вышли к Сене напротив того небольшого островка, что позднее стал зваться островом Антраг, а еще позднее – островом Лувье, спокойно, без каких-либо злополучных встреч, перебрались на левый берег на одной из тех многочисленных лодок, которые моряки оставляли привязанными к тополям, росшим вдоль реки элегантной зеленой линией, и остановились перед мрачной каменной глыбой – Нельской башней.

Идея Буридана – укрыться в Нельской башне – была одной из тех, что подсказывает отчаяние. Она была ужасной. Она была трагической. Она, возможно, была неосуществимой. Если, как на то надеялся Буридан, проклятая башня вот уже несколько дней как оставалась необитаемой, если, как он полагал, Маргарита Бургундская действительно больше не осмеливалась там появляться после тех страшных событий, что там произошли, то лучше места и подобрать было невозможно, а мысль о том, чтобы препроводить туда плененного Валуа, была и вовсе из разряда гениальных. Если же в башне оставался некий гарнизон вооруженных людей или же слуг, Буридана и его товарищей ждала верная смерть. Это юноша и объяснил друзьям под сенью старой ивы, ветви которой спускались к самой воде, словно дерево это тянулось к реке, чтобы выведать у нее тайны драм Нельской башни или шепотом повторить ей последнее проклятье жертв Страгильдо и Маргариты Бургундской.

– Как вы и сами понимаете, – сказал он, – то, что мы совершили, взбудоражит Лувр и весь Париж. Нельзя похитить дядю короля без того, чтобы король не взволновался. Завтра, через час, а может, уже и сейчас, нас станут искать, и тогда – загнанные, преследуемые от улицы к улице – мы неизбежно падем. Так что одно из двух…

– Да, – промолвил Рике, – преподай нам урок логики.

– Так что, – повторил Буридан, – одно из двух: либо эта башня необитаема, и тогда мы в нее войдем, обустроимся и хотя бы несколько дней поживем как у себя дома, либо она обитаема.

– И тогда, логично предположить, входить в нее мы не станем, – сказал Рике.

– И тогда, – продолжал Буридан, – мы все равно войдем в эту дьявольскую башню, после того, как сбросим в Сену всех ее обитателей. Такова вот моя логика. Возражения имеются? Тезис вы прослушали, так что, если кто желает представить антитезис…

Все хранили молчание и в течение нескольких минут смотрели на Нельскую башню – безмолвную, таинственную.

Буридан подошел к той небольшой сводчатой дверце, что ведет в вестибюль первого этажа, где уже бывали наши читатели. Сейчас дверь была закрыта на две огромные щеколды, с каждой из которых свисал тяжелый замок. Буридан несколько секунд изучал диспозицию, а затем подозвал Готье и показал ему замки. Готье улыбнулся, спустился к воде, вернулся с одним из тех громадных булыжников, коих хватает на берегах рек, и что есть силы врезал им по ближайшему к себе замку.

Глухие удары, вызвавшие долгое эхо в башне, не принесли никакого ответа. Вскоре замки были сбиты… Тогда Буридан вставил в замочную скважину лезвие кинжала, и после десяти минут работы дверь открылась. Шестеро товарищей и по-прежнему зажатый между ними Валуа вошли в вестибюль. Бигорн закрыл дверь и опустил внутренние засовы. Подвешенная к потолку при помощи цепи, печально горела масляная лампа, одна из тех старых ламп из кованого железа, у которых из горлышка выбивается коптящий фитиль, – возможно, Маргарита, оставляя здесь этот огонь, желала, чтобы у тех, кто его увидит, складывалось впечатление, что в башне все еще кто-то бывает по ночам. Бигорн отвязал веревку, которая держала цепь, опустил лампу и зажег один из факелов, установленный в специальной выемке в стене.

Они поднялись – грустный Филипп, бормочущий глухие проклятья Готье, бесстрастные Гийом и Рике – поднялись до того этажа, где некогда за пышно сервированным столом Филиппа и Готье столь чудесным образом привечали три сестры. Бигорн проследовал еще выше, до платформы башни, и, не обнаружив там ни единой живой души, возвратился.

– В башне никого нет, – сказал он.