Страница 3 из 11
Вот мало спустя приезжает домой сам старый царь.
Узнал он, что без него произошло, обрадовался он, что сын-то его настоящей объявился, да что такой он смышленый и дельный, – передал ему все царство, а сам в отставку вышел.
Ну, и стал новый царь царствовать, дела решать, да все загадками, куда мудренее старого царя. И прозвал он себя царь-Солома, потому что нашел его пастух на соломе.
Пришло время, и умер царь-Солома и попал в ад. Как воскрес Христос да сошел в ад, чтобы хороших людей из ада вывести, увидал Он в аду, в геенне огненной, царя-Солому и говорит ему:
– Ты здесь зачем? Чай, ты и хитрый, и мудрый был!..
А царь-Солома Ему и отвечает:
– А кто же мне мудрость-то дал? Ты, небось!..
И сказал ему тогда Христос:
– Иди за Мной!
И вывел его Христос из ада, однако, в рай его за Собой не повел. II остался с той поры царь-Солома между адом и раем.
Да, вот и хитрый был царь Солома, а все не святой. В святые-то выхитрить себя так и не смог!..
2. Сыроедиха одноглазая
Жил-был кузнец, и ничего-то он на свете не боялся.
Ходят, ходят к нему люди и все говорят, наконец:
– Ох, горюшко!.. Ох, беда!..
Слушал их кузнец, слушал и говорит:
– Что такая за беда на свете?.. Что-то я никакой беды не знаю. А ну-ка, пойду я по свету белому, поищу эту беду, – авось, найду её да посмотрю, что это за диво такое?..
Ну, вот, собрался он в путь-дорогу и пошел, куда глаза глядят. Шел он, шел и встречает по дороге швеца.
– Куда идешь, добрый человек? – спрашивает.
– Да иду, чтоб на месте не стоять!.. А ты куда?..
– Да иду я беду свою искать. Что это за диво такое?..
– Ну, ладно, пойдем вместе с тобой.
Шли они, шли и пришли в лес дремучий, а в том лесу была избушка. Вот они вошли в избушку, там нет никого; они Богу помолились и легли спать.
Рано поутру вернулась в избушку сыроедиха одноглазая, увидала гостей незваных, непрошеных и давай их опрашивать:
– Откуда вы, бродяги?.. Чего вам, такие сякие, надо здесь?..
– Да вот мы беду свою искать идем, – отвечают кузнец и швец. – Я – кузнец, – говорит один. – А я – швец, – говорит его товарищ.
Ничего им на это сыроедиха не сказала, натаскала дров полную печь, затопила ее, потом взяла швеца да в огонь его и бросила. Швец там и испекся. А она его вынула из печки и съела его.
Обмер кузнец от страху. «Ну, – думает, – вот она беда-то моя когда пришла».
А сыроедиха и говорит ему:
– Слушай, добрый молодец; коли ты кузнец, так прожги ты мне другой глаз, а то я одноглазая.
– Что ж, – говорит кузнец, – это можно..
Сыроядка заперла двери, чтобы кузнец от неё не убежал, и говорит ему:
– А ну-ка, разожги жегал в огне и прожги мне во лбу глаз…
Кузнец ей и говорит:
– Ладно, только принеси мне такую веревку, чтобы я тебя мог по рукам и по ногам связать.
Принесла ему сыроедиха веревку, кузнец взял ее и говорит:
– А ну-ка, попытайся, не разорвешь ли ты веревку.
Она только натужилась и порвала веревку.
– Эта веревка не годится, – говорит кузнец, – давай другую.
Сыроядка и другую веревку порвала.
Взял кузнец третью веревку и так скрутил ею сыроедиху, что той и ворохнуться нельзя.
Потом раскалил он жегал и выжег сыроедихе её единственный глаз…
Сыроедиха от боли не выдержала, собрала все свои силы, натужилась и порвала веревку. Потом ощупью собрала дрова, затопила печь и хотела кузнеца в огонь бросить. Да только кузнеца-то она никак не могла поймать со слепу; она руками шарит по всем углам, а кузнец от неё всячески увертывается. Да не спастись бы ему от сыроедихи, кабы не овцы в избушке: кузнец всё под ними хоронился.
– Ладно, – говорит сыроедиха, – повыкину-ка я всех баранов за окно, тогда я его, разбойника, живо найду в избушке…
Вот и стала сыроедиха баранов одного за другим хватать да за окно на двор выкидывать. А в дверь их выпускать боялась, как бы кузнец тоже не выбрался через дверь. Только кузнец и сам малый не промах был. Вывернул он тулуп наизнанку, надел на себя, а сам ходит на четвереньках да этак, по-бараньему: «Бэ-э… бээ!..» будто и он баран тоже… Баба-сыроедиха нащупала его, ухватила за овчину и выкинула в окно на двор… А кузнец, как за окном очутился, вскочил на ноги и крикнул:
– Будь здорова, беда неминучая!..
Обозлилась баба-сыроедиха.
– Ладно, беги, беги!.. – шипит. – Я тебя все равно поймаю!..
Бросился кузнец бежать со всех ног, добежал до лесу темного, глядь – бревно лежит, а в бревно топор серебряный воткнут, и у того топора топорище чистого золота.
Пожалел кузнец даром добро бросать, ухватился за топорище, а рука-то у него к топорищу и прилипла. Он, было, и так, и сяк, – всё никак не отстаёт рука от топорища…
А баба-сыроедиха подбежала к нему и хохочет:
– Я же тебе сказывала, что поймаю тебя?..
Да кузнец не сплоховал, вынул нож из кармана, отрубил себе руку по кисть и убежал домой… Прибежал он домой; отдышался и говорит:
– Ну, теперь и я знаю, что такое значит беда неминучая!..
3. Преображенный дьявол
В старо-прежние времена, в незапамятные годы жил-был в дремучем лесу, в хоромах княжеских князь некий. И хоть крещёная душа был этот князь, а всё же сторону татар держал, и всё, что ему Мамай ни укажет, князь всё по его воле делал: и народ губит, и села жжет, и скот к себе угоняет. Греха и ответа не боялся. Лют больно был князь до своих. Вот и пишет он хану татарскому грамотку, что-де предоставлю я тебе весь народ крещёный, а только ты меня царем над ним возвеличь! Басурманский хан согласен был. И начал князь лютовать пуще прежнего.
И прогневался Господь на него, отвел от него архангела Гавриила, тут нечистый к князю и начал подступать.
Обернулся нечистый туром-золотые-рога. Увидал его князь и погнался за ним. Долго гонял его князь, наконец изловчился, метнул копьем и свалил тура-золотые-рога. Упал тур-золотые-рога, обернул голову на князя и усмехается. И понял тут князь, какого он зверя полонил. А нечистый скинул обличье с себя и говорит:
– Ну, князь, добрался я до тебя. Теперь не вывернешься ты у меня. Иди за мной.
Испугался князь и говорит:
– Пожалей ты меня. Дай мне прежде в грехах своих покаяться и грехи свои замолить!..
– Нет, – говорит нечистый, – не могу.
А князь ему.
– Да ведь и ты, сказываюсь, прежде Бога восхвалял.
– Это точно, – говорит нечистый, – было такое дело… восхвалял я Бога!..
Князь покачал головой и говорит:
– Сказывают про тебя это точно, а только не может того быть, чтобы это было.
Ну, тут уж нечистого за сердце взяло.
– Хочешь, – говорит, – я тебе покажу, как я прежде Бога восхвалял?
– Покажи, – говорит князь. – Только я тебе не верю…
И запел тут дьявол хвалу Богу, как в прежние годы, бывало, он певал. А как за временем запамятовал он, а теперь вспоминать стал, – так всё только о Боге и помнил. II такая это песня была, что сам князь, на что злодей был, и тот очувствовался и заплакал. И видит он вдруг, что от песни своей преобразился нечистый: и крылья у него побелели, и тело его стало чистое, светлое такое, и когти на руках спали, и стал он отдаляться от земли, стал подниматься к небу. Руки горе поднял, к небу летит, а сам поет и поет свою песню райскую… А там и пропал, словно растаял ясным облаком…