Полковник Сун

Уворачиваясь от удара локтем в пах, Бонд подал тело вперед. Но не успел он восстановить равновесие как десять пальцев стальной клешней сдавили нервный узел у основания его шеи. На мгновение ему показалось, что мускулы его плеч превратились в топкие ручейки ледяной жижи. Он еще раз попытался было ударить ногой, но теперь его ноги кто- то плотно обхватил и не выпускал. Бонд дернулся, стараясь вырваться, но оказался па полу. Он лежал лицом вниз. Один из террористов навалился всем телом на его плечи, другой крепко держал нижнюю часть тела, парализовав ее. Чтобы не расходовать силы понапрасну. Бонд ослабил напряжение мускулов, но его мозг ни на секунду не прекращал лихорадочно думать об окнах. Если бы он смог до них добраться...

- Укол.

Почувствовав приближение доктора, Бонд напрягся для решающего усилия. В следующее мгновение он продемонстрировал, как трудно двум, даже очень тренированным и решительным, мужчинам справиться с третьим, равным им по силе, если из их арсенала исключены по- настоящему жестокие и угрожающие жизни приемы. Он не потратил это мгновение даром. Пока его тело, взмокнув от пота, яростно боролось с единственной целью: любой ценой избежать укола, его мозг каким- то неимоверным отчаянным усилием вспомнил то, что он обязан был вспомнить. Окна, казавшиеся сейчас закрытыми, в действительности никогда не запирались. У них был сломан шпингалет. Когда на прошлой неделе Хаммонд попытался заговорить об их починке, М., верный своим независимым привычкам, проворчал, что не позволит какому - ни будь плотнику - недотепе превратить комнату в бардак - ничего, еще пару недель шпингалет подождет, до ежегодного отпуска адмирала, который он имел обыкновение проводить на реке Тест за ловлей лосося. Значит, резкий удар в то место, где сходятся рамы...

То ли радость, охватившая Бонда от того, что ему удалось все же вспомнить этот обрывок разговора, который зафиксировался в его памяти совершенно автоматически, заставила его на секунду расслабиться; то ли один из противников предпринял добавочное усилие, но его запястье оказалось зажатым, словно в тиски, и в следующий миг он ощутил, как в левое предплечье вошла игла. Не дав волне отчаяния и ненависти захлестнуть его, Бонд задался вопросом, через какой промежуток времени наркотик начнет свое парализующее воздействие. Он расслабил мускулы и почувствовал, что хватка его противников, хоть и незначительно, но тоже ослабла. Он едва заметно пошевелился.

На какую- то тысячную долю секунды Бонд вырвался из цепких объятий. Этого ему оказалось вполне достаточно, чтобы, изогнувшись, освободить ноги и нанести страшный удар. Узколицый взвыл. Из его разбитого носа потоком хлынула кровь. Он тяжело рухнул. Черноволосый попытался с размаха рубануть Бонда по шее, но было поздно. Локоть Бонда уже погрузился ему прямо в горло. Человек с падающими веками замахнулся ногой, но Бонд успел встать. Ничто теперь не преграждало его пути к окну. От резкого движения плеча оконные створки с готовностью распахнулись. Опершись рукой о низкую каменную балюстраду балкона. Бонд перепрыгнул через нее; не потеряв равновесия, он приземлился на четвереньки, выпрямился и бросился к ближайшим деревьям.

Он бежал с максимальной скоростью, на какую сейчас был только способен, и все же ему казалось, что сосны движутся ему навстречу недостаточно быстро. Лес стал гуще. Появились кусты ежевики и диких рододендронов, лишь затруднявшие движение. Самое главное - не упасть и не потерять скорости. Держаться. Но чего ради? Чтобы уйти от них. От кого? От тех, кто хотел его похитить. От человека с глазами ястреба. От человека, который захватил М. Адмирала необходимо спасти. Но как? Вернуться и вступить в борьбу? Нет. Нужно идти вперед. То есть спасти М., бросив его? Да. Но нужно идти вперед. Куда? Прямо. Все время прямо. Сколько идти? Главное, идти...

Теперь Бонд и впрямь мало чем отличался от автомата. Вскоре он не помнил уже ничего, кроме того, что необходимо делать следующий шаг, и еще один, и еще. Когда сознание его совсем угасло, тело, не зная направления, еще продолжало бежать с прежней скоростью целую минуту. Потом оно замедлило ход и остановилось. Так оно простояло еще минуту, из искривленного судорогой рта хрипло вырывалось прерывистое дыхание, руки беспомощно висели по бокам. Глаза были открыты, но ничего не видели. Наконец, движимое какимто сверхъестественным усилием потухшего сознания, тело Джеймса Бонда сделало еще десяток шагов и, упав. осталось лежать и высокой жесткой траве, почти незаметное с расстояния уже в пять- шесть ярдов.

Однако так близко к нему никто и не подходил. С самого начала погоня была обречена на провал. Когда узколицый, обливаясь кровью, перепрыгнул через балкон и добежал до угла, он успел лишь увидеть, как Бонд скрылся среди сосен. Прежде чем к нему подоспели его помощник и человек с падающими веками, явно не привыкший прыгать с балконов и поэтому вынужденный спуститься по лестнице, прошло еще десять или двенадцать секунд. Если бы узколицый работал на организацию, где поощряется инициатива, то он без промедления бы бросился в лес и, определив по слуху направление, сумел без труда настичь беглеца. Но поскольку это было не так, Бонд вышел из пределов слышимости, прежде чем эти трое достигли первых деревьев. Они продолжали преследование в единственно возможном и потому правильном направлении, но недолго, ибо время работало против них. Вскоре человек, руководивший операцией, посмотрел на часы и дал сигнал к отходу.

- Назад.

Но прежде чем они повернули, главарь поднял свои тяжелые веки и задумчиво посмотрел на узколицего. Тот был бледен как смерть. Затем все трое направились к дому. Лишь случайность спасла Бонда в этот богатый случайностями день - если бы террористы прошли еще шестьдесят- семьдесят ярдов, то наткнулись бы именно на то место, где в беспамятстве лежало его распростертое тело.

Комната была невелика, но определить, что она из себя представляет и кто в ней находится, Бонд не мог, да и не видел в этом особого смысла. Люди в комнате - двое или трое - снова заговорили, сначала один, потом другой. Какие- то серые перепутанные полосы с размытыми краями, висевшие у него перед глазами, заглушали их голоса. Те же полосы не позволяли разглядеть лица. Или эти серые полосы как раз для этого и висели? И что это были за полосы? Не все ли равно? Но что- то в его сознании: то ли какая- то книга, то ли человек, то ли тайна, то ли номер телефона - что- то, происшедшее очень и очень давно, за сотнями путаных троп и тысячами мучительных шагов, говорило, что сдаваться нельзя. Нужно пытаться. Хотеть пытаться. Пытаться хотеть пытаться. Хотеть пытаться...