Орден

Обе дубинки выглядели отнюдь не свежестругаными. Отполированные рукояти, вмятины на прочных желвакообразных утолщениях, выбитые сучки, грязь и, как пишут в милицейских протоколах, пятна бурого цвета. Видно, Божьи суды на палках в лагере Освальда Добжиньского — дело обычное.

А к дубинам уже положили два небольших круглых щита: легкая деревянная основа, обитая кожей, — как раз то, что нужно для палочного боя. На щиты кинули пару засаленных подушек все с теми же буроцветными пятнами. Интересненько… На голову их, что ли, полагается нахлобучивать или как? Ладно, придет время — все станет ясно.

Но время шло, а прояснение не наступало. Наоборот…

Бурцев в изумлении воззрился на глиняные чашки, наполненные пеплом. Их притащили от притушенного костра с кабаньей тушей. Объяснить предназначение этого странного атрибута предстоящей схватки Бурцев не мог.

— Подойди, Збыслав, — приказал добжиньский рыцарь.

Оруженосец шагнул к своему господину, преклонил колено, крепко зажмурил глаза.

И тут произошло то, чего Бурцев не ожидал. По знаку Освальда один из волчьешкурых погрузил обе ладони в глиняную посудину, зачерпнул полную горсть пепла и высыпал прямо на голову Збыслава. Легкий ветерок потянул с волос силача плотный шлейф мышиного цвета. Оруженосец даже не шелохнулся. «А ну-ка, Добрынюшка, обсыпь его мелом!» — Бурцеву вспомнился старый анекдот о дуэли Ильи Муромца с д'Артаньяном.

Странная операция повторилась несколько раз. Голова Збыслава напоминала теперь потушенный очаг, а пепельные разводы на круглой физиономии придали ему сходство со спецназовцем в камуфляжном гриме. Который, правда, перестарался, обеспечивая себе маскировку.

— Теперь ты, Вацлав, — скомандовал Освальд.

— Зачем это? — запротестовал Бурцев. — Я уж как-нибудь обойдусь.

— Так положено! Польская правда гласит, что обоим поединщикам перед Божьим судом надлежит насыпать в волосы пепел. Ибо если кому-нибудь разобьют голову, но не убьют до смерти, то кровь из раны, смешавшись с пеплом, не потечет в глаза и не помешает дальнейшей борьбе.

Вот как?! Предусмотрительный, блин, народ, старополяки. Но раз такое дело, значит, ни шлемов, ни даже подушек для защиты черепушки не положено. При взгляде на дюжего соперника, который уже поигрывал своей палочкой, стало тоскливо: все-таки пепел в волосах — не самая лучшая защита от дубья. Но в чужой монастырь со своим уставом впускают редко. Ладно, пусть будет Польская правда, туды ж ее за ногу. Бурцев нехотя склонил голову.

Пепел, сыпавшийся сверху, был еще теплым, пах костром и едой. Упитанный, видать, кабанчик попала лесным охотникам — жира в огонь накапало столько что рот голодного Бурцева вмиг наполнился слюной А сердце — ненавистью. Ничего уже он не чувствовал кроме досады и жуткой обиды на негостеприимного Освальда, на его громилу-оруженосца, на весь этот сброд полупартизан-полубандитов. Ишь, собрались вокруг раззявили рты и зенки. Крови жаждут. Его, Бурцева, крови. По глазам видно — никто не верит в победу чужака. Что ж, плевать, если суд и впрямь Божий, правда на его стороне. А где правда, там и сила. Хотелось, чтоб так и было.

Бурцев поискал взглядом Яцека. Но беженца, из-за которого он, собственно, и вляпался в неприятную историю, нигде не видать. Жаль. С каким неописуемым удовольствием опустил бы Бурцев свою дубину на рыжую голову. Стоп, а вон там… Показалось? Или в самом деле огненная шевелюра мелькнула возле шатра, куда загнали Аделаиду? Чего ради мужичка потянуло к княжне, когда весь лагерь собрался поглазеть на бесплатное шоу?

— Вацлав, ты что, оглох?! — Окрик Освальда заставил его встрепенуться. — Хватит по сторонам зыркать. Все равно не сбежишь. Бери оружие и топай на ристалище.

Бурцев поднял дубинку. Да, хорош «демократизатор»! Весил дрын столько же, на сколько и выглядел. Если приложиться как следует, пепел в волосах точно не поможет.

Теперь щит… Полегче омоновского будет, но и поменьше. А вот подушка — она-то ему на кой ляд?

— Подвяжешь под плечом, — объяснил Освальд, — будет удобнее щитом прикрываться. Палка — она не меч, сразу не убивает, а если бой затянется — рука устанет держать щит.

Насчет «сразу не убивает» верилось с трудом. Но совету рыцаря он внял. По примеру Збыслава Бурцев приладил подушку под плечом. В самом деле, удерживать щит так гораздо сподручней.

Ристалище оказалось небольшим утоптанным пятачком на краю лагеря. Противников поставили друг против друга на расстоянии нескольких шагов. Затем зрители расступились, освободив пространство для поединка.

Бойцовское чутье подсказывало: справиться со Збыславом будет непросто. Перепачканный сажей оруженосец ощерился, словно угадав мысли Бурцева. Совсем не голливудская улыбочка вышла! Уж не в таком ли вот спарринге на дубинах ты лишился своих зубов, Збыслав?

Освальд в который раз поднял к небу меч:

— Божье провидение да укажет нам истину! Приступайте!

Глава 26

— … пайте!

Голос Освальда еще не умолк, а Збыслав уже атаковал, целя своей дубиной в висок противника. Бурцев едва-едва успел приподнять край щита. Треск…

Удар был страшен. Щит выдержал, подушка самортизировала, погасив большую часть энергии, но вот сам Бурцев не устоял. Под ликующие вопли толпы он покатился в грязь. Сажа с волос запорошила глаза. Выпавшая дубинка отлетела в сторону.

Встать ему дали. Дали возможность проморгаться, протереть веки и поднять оброненное оружие. То ли оруженосец рыцаря тоже решил вести себя рыцарски, то ли таковы законы пресловутой Польской правды.

Бурцев встал, взмахнул дубиной и сам напал на громилу. А в последнее мгновение изменил направление удара — уж такой-то финт косолапый здоровяк отразить не сможет. Увы, внушительная комплеш Збыслава ничуть не мешала ему передвигаться со скоростью боксера-легковеса. И реакция у поляка оказалась что надо. Он отклонил дубину противника щитом. Пошатнулся, но устоял, а потом нанес ответный удар. Бурцев подставил свой щит. Ударил снова. И опять прикрыл. Так продолжалось пару минут. Кружась по ристалщу они обменивались мощными, но безрезультатными ударами. Монотонный глухой стук чередовался с пыхтением поединщиков и азартными выкриками зрителей.

Освальдова оруженосца из толпы подбадривали. На долю же Бурцеву доставались лишь насмешки. Может, поэтому он и отвлекся, допустил ошибку когда дубинка Збыслава вдруг ударила не слева, а справа. Оруженосец лихо рубанул наискось, с оттягом, будто вовсе не увесистая палка была в его руке, а меч или сабля. Бурцев впопыхах принял секущую дубину не на щит. Прикрываясь, неловко подставил под коварный удар собственное оружие. Увы, он толком еще не приноровился к нему, а потому не смог удержать тяжелый дрын в руках. Нечеловеческая сила выцепила дубину из отсушенных пальцев, рванула ее куда-то вниз и в сторону.

Второй раз дубина Бурцева шлепнулась в грязь под оглушительный хохот публики. В затянувшемся «фехтовании» он все больше ощущал себя жертвой. Нужно срочно вспоминать тренировки с «РД-73».

— Так тебе не удастся доказать свою невиновность Вацлав! — Слова Освальда прозвучали как предупреждение о дисквалификации за пассивное ведение боя. Первое и последнее предупреждение.

Скрежетнув зубами, Бурцев второй раз поднял выбитое оружие. И снова ему в этом никто не препятствовал. И снова Збыслав с самоуверенной усмешкой ждал в двух-трех шагах, хоть и имел прекрасную возможность размозжить голову безоружному сопернику.

Бурцев пообещал себе впредь не давать повода для подобных усмешек. Обещание это он выполнил.

Резкий неожиданный — не удар даже, а тычок концом дубинки под дых — отбросил оруженосца назад. Щербатый противник больше не скалился. Первобытный танец под аккомпанемент глухого перестука продолжился. Если мерить затянувшуюся «дуэль» привычными мерками, прошло уже раундов пять-шесть — не меньше. Оба бойца заметно ослабили натиск, оба чуть пошатывались от усталости, но оба знали: кто-то из них вот-вот сломается, ошибется, пропустит роковой удар. Публика поутихла. Лесные партизаны были озадачены: поединщик-чужак, так неумело начавший схватку, держался почему-то слишком долго. Он оказывал достойный отпор, то и дело проводя опасные атаки и контратаки.