Орден

— Послушай, Вацлав, я тут подумал… — добжинец смотрел в сторону, отводил глаза — в них тоже сейчас было что-то, здорово напоминающее страх. Не за себя — за близкого человека.

— Что, Освальд?

— Воины изломанного креста ведь еще хоронятся в Хелмно. И вожак их — тот, что выдавал себя за Вильгельма Моденского, тоже там.

— Ну?

— Они не успокоятся, Вацлав. Я не знаю, что они могут еще натворить, но нас будут искать — это точно. И меня, и тебя, и Ядвигу с Аделаидой. Один раз эти люди уже отняли у меня Ядвигу. Я бы не хотел, чтобы такое повторилось. Так, может быть…

Они переглянулись.

Они прекрасно поняли друг друга.

Есть ведь возможность раз и навсегда избавить себя от этого липкого неотступного страха. Возможность простая и очевидная: ударить первым. Добить врага.

Глава 65

Операцию проводили ночью — под прикрытием темноты. Незачем давать любопытным дерптцам повод для сплетен и домыслов. Аделаиду и Ядвигу оставили под присмотром лучников дядьки Адама и лучших бойцов Бурангула и Дмитрия. Никакие возражения не принимались. А обещания давались щедро. Обещания вернуться еще до утра. Обещания вернуться живыми и невредимыми…

Охранять захваченную базу СС и раненых оставалась практически вся русско-татарская дружина. Диверсионная же команда для телепортационного десанта подобралась небольшая, но надежная и не единожды проверенная. Бурцев отправлялся в Кульм с ручным пулеметом из Взгужевежевского арсенала. Сыма Цзян взял у убитого немца полюбившийся «шмайсер». Остальные обвешались более привычным оружием. Бурангул спустился к основанию дерптской платц-башни с неразлучным луком, стрелой на тетиве, полным колчаном и саблей на боку. Дядька Адам тоже прихватил лук со стрелами. Дмитрий и Освальд ограничились мечами. У Збыслава в руках тихонько позвякивала цепь кистеня.

Щиты, шлемы и кольчуги оставили. В том, что «невидимые стрелы» пробивают любую броню, каждый уже имел возможность убедиться. Да и куда важнее нательного железа были сейчас стремительность и легкость движений. Лошадей тоже брать не стали. К месту назначения их доставит древнеарийская магия, а уж там скачки на перепуганных телепортацией конягах ни к чему.

Договорились так: Сыма Цзян перебрасывает их группку в Кульм и сразу произносит заклинание возвращения. Если угораздит наткнуться на врага и станет совсем туго, — даст Бог, успеют убраться восвояси без потерь. Если же никого поблизости не окажется, китаец просто оборвет магическую формулу на полуслове. Тогда будет время осмотреться. А там уж можно действовать по обстановке…

Еще прежде, чем багровая дымка рассеялась, Бурцев понял: они на месте. На том самом месте! Приземистое строение — заброшенный домик кульмского мельника — едва возвышалось неприметным холмиком над берегом Вислы. Они стояли у самого входа, упершись взглядами в сорванную с петель дверь. Бурцев вздохнул. Здесь, именно здесь он тогда с Ядвигой… Спьяну, с отчаяния… А потом фон Берберг вышиб дверь… А потом Аделаида…

Шепот Сыма Цзяна возник над самым ухом и резко оборвался. Китайский мудрец не договорил короткое заклинание возвращения. Совсем немного не договорил — может быть, слог, может быть, звук. Но сделал паузу. По-птичьи втянув голову в плечи, китаец выжидал.

Усилием воли Бурцев отогнал неприятные воспоминания. В прошлом, все в прошлом, а теперь нужно думать о настоящем. Ну, и о будущем тоже.

Из непроглядного дверного проема никто на них не кидался, никто не стрелял. А телепортационный кокон все еще слабо пульсировал в темноте. Будь здесь засада, их давным-давно бы заметили. И приняли меры. И Сыма Цзян проорал бы концовку колдовского заклинания.

Но китаец по-прежнему молчал. Бурцев успел уже дважды сморгнуть. Ни звука! Пронесло?

— Что это?! — прохрипел Дмитрий. — Там… Никак стоит кто-то?

Бурцев обернулся. Е-опс, мля! Все-таки засада. Все-таки их здесь ждали!

Фашики стояли неровными шеренгами далеко позади — возле самого леса. В полный рост стояли. Даже вроде как на каком-то возвышении, полностью растворившемся во мраке. Окопные брустверы, что ли? Хорошо, видать, подготовились к встрече, гады…

А тело уже само распласталось плашмя — стрелять из пулемета на весу, с руки, да при такой паршивой видимости — последнее дело.

А палец уже жмет на спусковой крючок. И из ствола вгрызаются в тьму огненные всполохи очередей. Вспарывают, будят ночь… Несколько человек дернулись, пошатнулись, покачнулись. Никто, однако, не упал.

А сквозь зубы летят проклятья. Мать-перемать! И туды ж растуды ж!

А Сыма Цзян все ждет чего-то. Да какого?! Почему не заканчивает заклинание?! Почему не возвращает их обратно?! Перестреляют ведь сейчас ответными очередями! Всех перестреляют…

В них не стреляли.

Маленькая рука китайца легла на плечо Бурцева. Отпустило… Он пришел в себя.

Странные темные фигуры — там у леса — все еще покачивались. Так, как не могут качаться люди, крепко стоящие на земле. Тогда кто же это? Призраки? Или…

У Бурцева перехватило дыхание. Он ожидал увидеть здесь все, что угодно. Но только не это.

— Господи, спаси и помилуй! — Дмитрий перекрестился. — Висельники, никак!

Бурцев опустил пулемет, пошел к лесу, еще не веря и не понимая… Да, это, вне всякого сомнения, была кульмская цайткоманда. И знакомые уже ему по турниру «монахи» в рясах, и эсэсовцы резервного взвода поддержки, прибывшие сюда позже.

Виселиц для гитлеровцев не строили. Просто вздернули на ветках, что потолще да покрепче. По два-три человека на дерево. Деревья поскрипывали. Тела на прочных пеньковых веревках покачивались. Бурцеву невольно вспомнился легницкий купец Ирвин. Тоже ведь пеньковый магнат… Может быть, как раз его товар и пущен в дело?

В центре свисали псевдомонахи псевдолегата. Да и сам самозванец Вильгельм — вот он, тут же. Ветерок треплет фиолетовую епископскую сутану. Высокая митра сбилась набок — нахлобучена криво, нелепо, жутко… Видимо, у палача присутствовало чувство юмора. Черного юмора.

Глаза человека, выдававшего себя за моденского епископа, вылезли из орбит. Распухший язык вывалился изо рта. А вокруг, словно вытянувшись по стойке «смирно», свисали мертвецы в эсэсовской форме.

Надо же… Вот ведь как оно бывает…

Некоторое время все четверо смотрели на повешенных, потрясенные, не произнося ни слова. Потом молча развернулись, направились обратно. По дороге часто оглядывались на нестройные ряды трупов — жутковато все-таки.

Но тихий, на грани слышимости, шорох заставил вмиг позабыть о висельниках. Бурангул вскинул лук. Однако стрелу не выпустил. Редкостный вообще-то прокол для кочевника, привыкшего бить навскидку в любое время суток. Нужно быть очень шустрым, чтобы успеть укрыться от такого стрелка. Или очень напуганным.

— Там кто-то есть, — одними губами шепнул юзбаши. — Живой. Наблюдал за нами.

— Где? — Бурцев снова крепко сжимал пулемет.

— В той каменной юрте. Выглянул и снова спрятался.

— Ладно, не стрелять. Я сам проверю.

Он занял позицию напротив пустого дверного проема. Ствол ручного «МГ-42» смотрел в черноту. Палец лежал на курке.

— Выходи!

Сказал по-немецки. Повторил по-польски. И по-русски. Потом, подумав, даже добавил по-татарски. Мало ли что… Мало ли кто…

С полминуты из дома не доносилось ни звука.

Бурцев терпеливо ждал: он решил дать на размышление ровно минуту и теперь отсчитывал про себя уходящие секунды. После шестидесяти будет стрельба и будет штурм.

Человек вышел сам. Один. Жалкого вида затравленный человечишко. Без оружия. В грязной дерюге поверх эсэсовской формы. С безумными глазами на бледном лице.

Глава 66

Рассказ трясущегося и заикающегося сержанта-шарфюрера объяснил многое. Прошлой ночью кульмский радист получил два невнятных панических сообщения о танковой атаке. Первое — из Дерпта, второе — из Взгужевежи. В обоих случаях связь длилась недолго и внезапно обрывалась. Никаких подробностей — танковая атака — и все… Попытки вновь связаться с атакованными успехом не увенчались. На кульмские позывные не отвечали ни Взгужевежа, ни Дерпт. Ударная группа фон Берберга тоже хранила подозрительное молчание в эфире. Это могло означать только одно: обе базы цайткоманды уничтожены, а союзные войска крестоносцев и СС потерпели сокрушительное поражение.