Страница 57 из 112
Из разбитого окна прозвучал отчаянный женский вопль и оборвался, будто перехваченный: «По-ом…» Звали на помощь. Смахнуть с плеча тело пулемета и прислонить к стене было делом секунды. Прыгая через две ступеньки, Крутов метнулся на второй этаж. За ним, грохоча ботинками, мчался Лихачев, где-то внизу матюкался Сумароков, которому Не успели помочь освободиться от станка, надетого на плечи. Коридор. Дверь в комнату, из которой раздался зов о помощи, заложена на крючок. Двинув в два плеча, пулеметчики сорвали ее с крючка и ввалились, едва удержавшись на ногах.
У окна, с которого свалился горшок, шла отчаянная молчаливая борьба. Небольшого роста плечистый боец старался овладеть молодой женщиной, заламывал ей за спину руки и гнул к полу.
— Стой, гад! — крикнул Крутов.
Насильник обернул к нему расцарапанное лицо, глянул одичало и в тот же миг, отшвырнув женщину, кошкой метнулся к своему карабину, в угол. Но Лихачев опередил его и пинком сбил с ног.
Прибежал Сумароков, и втроем они крепко отделали насильника. Лупили без жалости, словно на нем одном хотели сорвать зло за все враз свалившиеся невзгоды.
— Ну, как, сука, будешь еще? — спросил Сумароков, переводя дух. Боец молчал, продолжая закрывать голову руками.
— Встать! — скомандовал Лихачев.
Боец поднялся. Судя по петлицам, он принадлежал к артиллеристам, но у тех шинели всегда в масле от обращения со снарядами и орудием, а у этого просто захлюстанная.
— Ездовой?
— Нет, из взвода управления…
— Помни, паскуда, — сказал ему Лихачев, — ты боец Красной Армии, и оружие тебе дано, чтобы защищать Родину, а не кобелиться с ним. Тебя бы следовало поставить к стенке, да нам некогда с тобой возиться. Не до этого… Как смотрите, братва? Может, все же поискать особиста?
— Черт с ним, пускай катится на все четыре, — великодушно согласился Сумароков. — С одного быка семь шкур не дерут. Наподдавали здорово, не скоро забудет.
Крутов тоже согласился: хватит, получил по заслугам.
— Добро. Смотри ж, не забывай, кто ты есть! — Лихачев протянул бойцу его карабин. — Патроны как, забрать или оставить? В спину нам не закатишь?
Сердце человеческое отходчиво. Сумароков закурил, затянулся раз-другой и, увидев жадные глаза бойца, сунул ему цигарку:
— На… и давай выметайся, браток!
Только теперь они обратили внимание на женщину. Она поправила на себе одежду и впервые обернулась.
— Ба! — воскликнул Лихачев. — Ведь это же наша санитарочка — старая знакомая. Не узнаете? Помогали вам делать перевязку первой раненой в укрепрайоне.
— Как вы здесь очутились? Это ваша квартира? — удивился Крутов.
— Город все время бомбили, я боялась идти, жила тут неподалеку, у знакомых. А сегодня вижу, все отступают, решилась, забежала домой… Ни папы, ни мамы не застала, хотела собрать свои платья, карточки, а он тут… — Девушка густо покраснела.
— Ладно, хватит переживать, — сказал Лихачев. — В город вот-вот зайдут немцы. Айда с нами!
Улица Коммуны вывела на городскую площадь. Горели дома учреждений. Там, где дорога шла на спуск к Волге, пылала старинная церковь, и пламя вырывалось через узкие окна колокольни. Иссиня-черный дым застилал небо над городом и, несмотря на день, было темно, как перед грозой. Меж высоких крутых берегов плавно струилась Волга, и кудрявые могучие ракиты печально клонились к ее свинцовой поверхности. Чугунные, продырявленные осколками авиабомб литые львы, положив тяжелые лапы на шары, бесстрастно скалили зубы. Как верные часовые, они уже много лет подряд стерегли вход под арку моста.
Перед мостом давка. Стиснутые толпой вооруженного люда, пулеметчики долго не могли попасть на мост: то их придвигало, то вдруг отшвыривало в сторону или назад. Наконец вынесло с общим потоком, и каблуки звонко загрюкали по настилу.
На устоях возились саперы, укладывали ящики со взрывчаткой, тянули вдоль моста шнуры и провода. На выходе с моста стоял Туров, собирал своих бойцов, приотставших в этой общей сумятице. Увидев пулеметчиков, он махнул им рукой: сюда!
— Где вы так отстали? — спросил он.
— На мост долго не могли попасть, — ответил Лихачев.
— А это кто такая с вами? — кивнул на санитарку Туров.
— Фельдшер, товарищ лейтенант, — браво ответил Лихачев. — Из нашего укрепрайона выбирается, отстала от своих.
— Ладно, пусть идет с вами, — согласился Туров.
Пулеметчики присоединились к своей роте, отдыхавшей близ моста, но посидеть не удалось. Туров приказал выставить пулеметы на огневую позицию и окопаться. Задача — не допустить захвата моста противником, прикрыть работающих саперов.
Лавина войск поредела. По мосту провезли орудия корпусного полка, которые не так давно вели огонь перед городом. Бойцы уже не валили толпой, а шли группами. Туча дыма над городом придвинулась к земле, казалось, вот-вот она накроет город и пожары задохнутся в собственном дыму. Издали донесся гул моторов, и показался отряд прикрытия на машинах; сопровождали их танки, они-то и урчали так громко.
Возле моста собрались командиры: комбат Бородин, Матвеев, Исаков, еще какие-то, незнакомые Крутову. Они совещались в ожидании командира дивизии. Тот обещал подъехать к часу, но что-то задерживался, а без него никто не брался отдать распоряжение на взрыв моста: ведь за мостом могли еще оставаться разрозненные группы бойцов. Исаков нервничал, потирал озябшие руки, подергивал плечами. Наконец из-за домов вынырнула машина командира дивизии. Горелов был в кожаном пальто, в фуражке, хотя холод уже щипал уши. При виде генерала командиры подтянулись, смолкли.
— У вас все готово? — спросил Горелов инженера.
— Мост минирован, на случай появления отставших на том берегу сосредоточены лодки и два понтона. Все может быть приведено в негодность, как только минет необходимость в переправе. Назначен ответственный.
Горелов выслушал инженера спокойно; на взрыв моста получен твердый приказ. Это задержит противника дня на два-три.
— Для вашего сведения, товарищи командиры, — заговорил он глухим голосом. — Из штаба армии получены вполне достоверные данные: танки противника прорвались через город Зубцов в сторону Калинина. Но оснований для паники нет, поскольку у противника впереди только танки и он сам озабочен больше тем, как удержать захваченное. Однако надо быть готовыми к отражению внезапного нападения. То, что я сообщил, лишь для вашего сведения. У вас все готово? — снова спросил он инженера и, получив утвердительный ответ, кивнул: — Пора. Приступайте!
Крутов видел, как все поспешно удалились от моста, и сердце у него сдавило от какого-то тревожного предчувствия.
Ослепительное пламя рванулось из-под опор. Мост, как смертельно раненный, вздрогнул, приподнялся и, ломаясь, тяжело рухнул в темную воду. Упругая волна воздуха докатилась до окопа вместе с грохотом взрыва, потрясшим землю.
— Такой красивый мост! Взорвали! — вырвалось у Крутова.
— Не ори! — сурово оборвал его Лихачев. — Саперы выполняют приказ.
— При чем здесь саперы? — с горечью сказал Крутов. — Неужели я этого не понимаю…
Ему было больно, и в эту минуту он думал о тех, кто принудил народ уничтожать свое собственное, выстраданное, с такими трудностями построенное. Предавая жилища огню, ценности — уничтожению, народ безмолвно объявлял врагу войну не на жизнь, а на смерть, и Крутов это понял. Но боль от этого не проходила.
Пулеметчики покидали город. Вечерело. Черная стена дыма напитывалась позади зловещим багрянцем. Крутов оглядывался, стараясь запомнить эту мрачную картину города, оставляемого врагу, города, преданного огню.
Ему казалось, что он уже видел где-то подобное. Но где?..
«Ах, да… На картинах Верещагина. „Шумел-гудел пожар московский…“ 1812 год. История повторяется. Значит, возможно повторение не только начала, но и конца. Придет время, и мы пойдем этими же дорогами назад. Должны, иначе незачем жить. Только бы остановиться».
Зябко кутая в платок плечи, с узелком в руках, на ночь глядя, рядом с бойцами уводила неведомо куда простая ржевская девушка. Она не хотела плакать, но крупные слезы помимо воли скатывались по щекам.