Страница 8 из 46
— Ах да, конечно, — ответил Энди. — Они в нашей комнате.
«Наша комната» — это спальня, где спят Энди и мама. Я стараюсь никогда туда не заходить, потому что, ну, честно говоря, мне об этом даже думать противно. Да, конечно, я рада, что мамочка наконец-то счастлива после десяти лет траура по папе. Но означает ли это, что я хочу на самом деле увидеть, как она в постели с новым мужем смотрит «Западное крыло»? Спасибо, нет.
И все же после ужина я взяла себя в руки и пошла туда. Мама сидела за туалетным столиком и снимала макияж. Ей надо было очень рано ложиться, чтобы вовремя успевать на утренние новости.
— О, привет, зайка, — рассеянно сказала мамуля, не отрывая взгляда от зеркала. — Кажется, они вон там.
Я проследила за ее пальцем и увидела на комоде Энди металлическую коробку, которую Балбес выкопал с кучей прочего пацанячьего хлама вроде разных монеток, спичек и квитанций.
В общем, Энди попытался ее отчистить, и у него неплохо получилось. Можно было разобрать почти все слова.
Хотя я об этом слегка пожалела, поскольку надпись была политически некорректной. «Попробуйте новые сигары „Красный индеец“!» — настаивала она. Рядом даже было изображение этого коренного американца, который с очень гордым видом сжимал несколько сигар в руке, в которой следовало бы находиться его луку и колчану. «Восхитительный аромат соблазнит даже самого искушенного курильщика. Как и во всех наших продуктах, качество гарантировано».
Вот и все. Никакого официального предупреждения о том, что курение убивает. Ничего о рождении недоношенных детей. И все же было довольно странно осознавать, что реклама до рождения телевидения — и даже до рождения радио — по существу, ничем не отличалась от рекламы в наше время. Только теперь мы понимаем, ну, что присваивание товару названия расы людей, вероятно, их оскорбит.
Я открыла коробку и посмотрела на письма. Энди не ошибся в оценке их состояния. Они настолько пожелтели, что, казалось, попытайся я их разделить, они распадутся на мелкие кусочки. Пачка была обвязана шелковой лентой, которая когда-то, скорее всего, была иного оттенка, но сейчас стала безобразно-бурой.
Писем было штук пять-шесть. Не могу объяснить, что я ожидала увидеть, когда взяла первое из них. Но, наверное, часть меня с самого начала знала, что я там обнаружу.
Однако несмотря на это, когда я осторожно развернула первое письмо и прочитала слова «Дорогой Гектор», мне все равно показалось, будто кто-то подкрался ко мне из-за спины и дал пинка.
Мне пришлось присесть. Не отрывая глаз от пожелтевшей страницы, я опустилась в одно из кресел, которые мама с Энди поставили у камина.
Джесс. Эти письма были адресованы Джессу.
— Сьюз? — Мама бросила на меня удивленный взгляд. Она как раз наносила крем на лицо. — С тобой все в порядке?
— Все нормально, — сдавленно ответила я. — Ничего, если… Ничего, если я просто посижу здесь минутку и почитаю?
Мама начала похлопывающими движениями втирать крем в кожу рук.
— Конечно. С тобой точно все хорошо? Ты выглядишь немного… бледной.
— Я отлично себя чувствую, — солгала я. — Просто отлично.
«Дорогой Гектор», — снова прочитала я первую строчку. Почерк был очень красивый — старомодный, с завитушками. Так обычно писала сестра Эрнестина из школы. Я легко могла его прочесть, несмотря на то, что письмо было датировано восьмым мая тысяча восемьсот пятидесятого года.
Тысяча восемьсот пятидесятого! В тот год построили наш дом, который стал пансионом для путешественников, приезжавших на полуостров Монтерей. Именно в тот год, — как когда-то обнаружили мы с Доком, — Джесс или Гектор (именно так его и звали. Можете себе представить? Ну то есть — Гектор!) таинственно исчез.
Хотя так уж вышло, что я знала: ничего таинственного в его исчезновении не было. Его убили в этом самом доме… на самом деле, в моей спальне наверху. Вот почему последние полтора века он околачивался здесь, ожидая…
Ожидая чего?
Тебя, шепнул тихий голосок у меня в голове. Медиатора, который найдет эти письма и отомстит за его смерть, чтобы он смог отправиться к месту следующего предназначения, где бы оно ни находилось.
Эта мысль заставила меня вздрогнуть от ужаса. Серьезно. У меня вспотели руки, хотя в комнате мамы и Энди было прохладно из-за работавшего на всю мощь кондиционера. В затылке закололо, и показалось, будто шея стала толще.
Я заставила себя опустить взгляд на письмо. Если Джессу суждено было уйти, что ж. Тогда мне просто нужно ему помочь. В конце концов, это моя работа.
Вот только я никак не могла выкинуть из головы мысли об отце Доме. Собрат-медиатор, несколько месяцев назад он признался мне, что давным-давно, когда ему было столько же, сколько мне сейчас, он имел несчастье влюбиться в призрака. У них ничего не вышло — да и как иначе? — и отец Дом стал священником.
Понятно вам? Священником. Ясно? Вот насколько все оказалось плохо. Вот как тяжело ему было пережить потерю. Он стал священником.
Если честно, я не представляю, как смогу стать монашкой. Во-первых, я даже не католичка. А во-вторых, я не очень хорошо выгляжу с зачесанными назад волосами. Правда-правда. Вот почему я никогда не завязываю волосы в хвост и не надеваю обруч.
Прекрати, приказала я себе. Просто прекрати и читай.
И я продолжила чтение.
Письмо писала какая-то женщина по имени Мария. Мне не слишком много известно о жизни Джесса до того, как он умер — он не очень-то любит об этом говорить, — но я точно знаю, что Марией де Сильва звали девушку, на которой Джесс собирался жениться и к которой направлялся, перед тем как исчез. Какая-то его кузина. Я даже видела в одной книге ее портрет. Она была довольно хорошенькой. Ну знаете, для девушки в кринолине, которая жила в эпоху, когда еще не было пластической хирургии. Или косметики «Мейбелин».
И, судя по стилю письма, Мария это прекрасно осознавала. Ну, то, что она красотка. В письме только и говорилось, что о балах, которые она посетила, да о комплиментах, которые отпускали ее новой шляпке. Ее шляпке! С ума сойти! Богом клянусь, ощущение было такое, будто я читаю письмо Келли Прескотт, разве что здесь частенько встречались всякие словечки вроде «превосходно» и «увы» и ни разу не упоминался Рикки Мартин. А кроме того, я все время натыкалась на орфографические ошибки. Может, Мария и была красавицей, но после прочтения ее писем мне стало совершенно очевидно, что в состязаниях по орфографии[9] во время учебы она не блистала.
Но вот что меня поразило при чтении больше всего: девушка, написавшая эти письма, казалась совершенно не похожей на ту, которая — я не сомневалась в этом — заказала убийство своего жениха. Поскольку так уж вышло, что я знала об абсолютном нежелании Марии выходить за Джесса замуж. Все это организовал ее отец. Мария хотела замуж за другого парня по фамилии Диего, который был работорговцем. Само очарование. В действительности я подозревала, что именно Диего и убил Джесса.
Не то чтобы Джесс когда-нибудь об этом упоминал, конечно, — ну или вообще о своем прошлом, если уж на то пошло. Он всегда становился ужасно неразговорчив, когда речь заходила об обстоятельствах его смерти. Хотя, наверное, Джесса можно понять: воспоминания о собственном убийстве, вероятно, немного болезненны.
Но, чего греха таить, докопаться до причин, по которым Джесс до сих пор оставался здесь после стольких лет, когда он наотрез отказывался поддерживать беседу, было вообще-то вроде как непросто. Мне пришлось самой узнавать все подробности из одной книги по истории округа Салинас, которую Док разыскал в местной библиотеке.
Так что, думаю, можно сказать, я читала письма Марии с определенной долей дурного предчувствия. Я имею в виду, что почти со стопроцентной уверенностью ожидала найти в них какие-то доказательства того, что Джесса убили… и обнаружить указание на убийцу.
9
Состязание по орфографии — конкурс, который проводится среди школьников. Во время конкурса называются сложные для написания слова, и участники произносят по буквам, как они должны правильно писаться.