Сдавайся, я твой

Не дожидаясь её одобрения или, что вероятнее, потока возражений, Фрейман с Никитой на руках проследовал к выходу с детской площадки, подмигнув на ходу молодой маме, которая к тому моменту завершила свой марафет и теперь ласково улыбалась, кокетливо хлопая ресницами. Интересно, подумала Алёна, а если предположить на секунду, что у нас семья, то это нормально – чужому мужу глазки строить?.. Но уже через несколько наполненных негодованием мгновений она сообразила, что молодая мама, конечно, много раз видела её в детском саду – и безо всякого намёка на мужа – так что вполне могла принять Фреймана за… за кого? Скажем, за приятеля Алёны. А в адрес неокольцованного мужика не похлопать ресничками – грех, особенно если мужик этот – высокий и приятный с виду русоволосый мужчина, которому нет ещё и тридцати. Лакомый кусочек, нечего сказать…

«Лакомый кусочек», не подозревая о мыслях Алёны, как раз устраивал Никиту на заднем сиденье своей блестящей красной машины – очень красивой и аккуратной иномарки, такой только любоваться, даже ездить жалко. Пока Никита выспрашивал у Фреймана, «Тойота» ли это, а если да, то какая именно, Алёна проигнорировала гостеприимно открытую переднюю дверь и тоже юркнула на заднее сиденье, поближе к сыну.

Несмотря на все обещания Фреймана, неизвестно было, куда он их собирается везти, так что ещё до того, как машина плавно тронулась с места, Алёна успела десять раз пожалеть о том, что в неё села.

Глава четвёртая,

полная размышлений о жизни

– Ну так вот, – откашлявшись, начал Фрейман. – О чём я, собственно, хотел с вами поговорить.

Алёна никак не могла взять в толк, как всё произошло, точнее, как она это допустила: в дороге они так и не нашли времени для разговора, так что он очень ненавязчиво напросился на чай и теперь сидел в её крохотной кухоньке, привалившись спиной к холодильнику и одобрительно поглядывая на тарелку с горячим супом, который сердобольная Алёна не могла не предложить гостю, уж коли взялась кормить Никитку. О чём она думала, приглашая Фреймана домой? Неужели поверила его бреду про то, что убивать и грабить их он не будет? Липкий страх опять понемногу овладевал ею, и, чтобы скрыть дрожь в ногах, Алёна присела на табурет напротив Фреймана.

– О чём?

– Алёна, – сказал он так проникновенно, словно собирался по меньшей мере сделать ей предложение руки, сердца и прочих внутренних органов. – Попробуйте меня выслушать. Я хочу сказать, что поступил с вами подло – тогда, два года назад, отобрав у вас паспорт.

Он сделал паузу – неужели был настолько наивен, чтобы ожидать от Алёны сочувствия и утешений вроде такого: нет-нет, Дима, вы-то не виноваты, это всё мой мерзавец муж задумал, с него и спрос?.. Но она молчала, и Фрейман продолжил:

– На самом деле, я не жду сейчас того, что вы меня вот так сразу простите, – он снова умолк. – Бред, да что я говорю! Жду, конечно. Но я не дурак, чтобы не понять, что вы этого не сделаете.

Алёна никак не отреагировала на его откровенность, просто сидела и с любопытством слушала. Ей нравилось смущение Фреймана, то, как старательно он подбирает слова и с каким аппетитом ест приготовленный ею суп. Алёна никогда не обладала выдающимися кулинарными способностями, но Никитка на её стряпню не жаловался (вот же хороший мальчик, воспитанный), а гостю сырный суп с шампиньонами явно пришёлся по душе, и это было очень приятно. Ел с аппетитом, зажав в одной руке горбушку свежей буханки. Ей вдруг подумалось, что Фрейман должен был быть очень домашним мальчиком, обожающим свою мать и приготовленные ею обеды и ужины. Почему-то этот странный человек постоянно казался Алёне младше своих лет. Она то и дело напоминала себе, что ему как минимум двадцать пять. Неужели он настолько младше её? Даже не верится. И когда только она успела повзрослеть… да что там – постареть!.. Да нет, ему наверняка больше, просто он так молодо выглядит. Но младше её, это точно. Уму непостижимо, как бежит время. Странно, все кругом не устают это повторять, а чтобы самой поверить, нужно встретить по-настоящему молодого парня и…

– Вы меня совсем не слушаете, да?

– Да, – машинально согласилась Алёна и даже кивнула рассеянно, но уже через мгновение спохватилась и принялась отнекиваться: – Простите, эээ… Дмитрий…

– Зовите меня Митей, – проникновенно предложил Фрейман. – Как мама называла.

– По-моему, это лишнее, – буркнула Алёна, удивлённая упоминанием о его матери и тем, как неожиданно точно её представление о Фреймане совпало с реальностью. – Нам с вами не детей крестить.

– Как угодно, – не обиделся он. – О чём вы так задумались? Что-то случилось?

– Новых неприятностей на горизонте замечено не было, – отрапортовала Алёна, взглянув на часы. Ничего себе – уже половина десятого! А Никитка, судя по доносящимся из комнаты звукам телевизора, и не думал ложиться спать. Опять его с утра не добудишься, ну что за ребёнок – наказание… – Никита! – прикрикнула она, повернувшись к двери. – Выключай телевизор и разбирай постель! Поздно уже, спать пора!

– Намёк понят, – засмеялся Фрейман, поднимаясь с табуретки. – Я засиделся. Слушайте, Алёна, суп ваш – просто объедение! Можно я ещё как-нибудь на обед к вам напрошусь, а?

Проводив его до дверей, Алёна помогла Никите расстелить постель и посидела немного рядом с сыном, рассказывая выдуманную на ходу сказку про храброго мышонка по имени Хвостик. Сын обожал слушать её импровизации, и иногда Алёна шутила про себя, что могла бы неплохо подзаработать, став детской писательницей – благо, воображением её жизнь не обделила.

Наконец Никита заснул, свернувшись клубочком под тёплым одеялом. Алёна наклонилась, невесомо поцеловала сына в лоб и решила тоже лечь пораньше, чтобы не проклинать наутро весь мир, с трудом отрывая себя от уютной постели и цедя противный горький кофе: и кто только пьёт эту гадость по доброй воле? То ли дело ароматный свежезаваренный чай… правда, он не так сильно бодрит, вот и приходится вливать в себя растворимую арабику. Алёна тихонько прошла на кухню и налила себе в высокий стакан заранее подогретого молока: вот оно, лучшее снотворное, вкусное и полезное, знакомое с детства. Отпивая первый глоток, она зажмурила глаза и словно наяву увидела маленькую кухню, застеленный пёстрой клеёнкой стол и маму – её большую и уютную фигуру возле плиты, на которой грелось в кастрюльке молоко для маленькой Алёнки. Детство, которое сейчас кажется даже не далёким, а скорее – невероятным. Больше двадцати лет прошло, и нет уже той доверчивой Алёнки, тихой и домашней девчушки – а может быть, она просто затаилась где-то внутри?.. И боится выглянуть, боится оказаться одна против всего негостеприимного, сурового мира, в котором мужья обижают своих жён и крадут детей, чтобы выручить большие деньги на подлых сделках… Бедная маленькая Алёнка, неужели она так никогда и не отважится высунуть нос из убежища? Ей ведь казалось когда-то, что Григорий – это пресловутая каменная стена, за которой можно чувствовать себя защищённой и… оберегаемой? Ведь в самом начале он так о ней заботился, с такой нежностью предупреждал любые желания – и куда всё ушло? Когда на место влюблённого мужчины пришёл расчётливый делец, которому деньги заменили всё на свете, всё самое важное, самое дорогое… С тех пор Алёна чувствовала себя жестоко обманутой. Она осталась одна после гибели родителей в нелепой аварии и так надеялась, что Григорий позаботится о ней вместо них. Но Григорий продержался недолго, и с тех пор, как Алёна купила два билета на самолёт до Калининграда, она уже больше ни на чью защиту не рассчитывала: не видела смысла. Раз уж так вышло, то на этот раз она никому не посмеет довериться, на этот раз она обязана вырастить Никиту, воспитать его не таким, как все эти низкие люди из окружения Григория, не таким, как сам её муж…

Алёна допила молоко и вымыла стакан. Она любила порядок и никогда не оставляла немытую посуду наутро. Никитка иногда сердился, когда Алёна заставляла его собирать перед сном все разбросанные игрушки и расставлять по полкам книги, но каждый раз соглашался утром, что просыпаться в чистой комнате гораздо приятнее. Конечно, его помощь в уборке зачастую оканчивалась тем, что Алёне потом приходилось переставлять вещи по своим местам, но ведь Никита маленький ещё, смешно требовать от него идеального порядка.