Письма из деревни

- Птицам 5 мерок, лошадям 1 куль, Мишке в город 4 гарнца, климовским лошадям 1 мерка, вам в город 1 мерка, ямщику, что привозил петербургского барина черненького, мерка, Петра Иваныча лошадям 4 гарнца и т.д. Всего 6 кулей.

- Теперь рожь: Панасу куль, дуровскому крестьянину 2 куля, Фоке осьмина, лужковской бабе куль, для себя смололи 5 кулей, Роде куль, бабе из Ольховки три меры и т.д. Всего 38 кулей, 3 мерки.

Принимая от баб лен, если меня нет, Иван по-своему отмечает, сколько какая баба намяла и, отдавая вечером отчет, диктует мне по своей бумажке:

- Дарочка 33 фунта, Акулина 1 пуд 8 фунтов, Семениха Деминская 39 фунтов, Козлиха с дочкой 1 пуд 22 фунта, Немая 27 фунтов, Семениха Анципёровская 1 пуд, Катька 30 фунтов, Катька-солдатка 1 пуд, Хворосья 23 фунта, Фруза 29 фунтов, Матрена 1 пуд 20 фунтов и т.д.

Лен мнут от 30 до 40 баб, и никогда никакой ошибки, а тут всякая ошибка сейчас будет замечена, потому что каждая баба отлично помнит, сколько она когда намяла, и при окончательном расчете отлично знает, сколько ею всего намято и сколько приходится получить денег.

- Ты сколько намяла, Катька? - спрашиваю я при расчете.

- Вам по книжке лучше видно, А.Н.

- По твоему счету сколько?

- Три пуда двадцать два фунта.

- Так. А сколько тебе денег приходится?

- Вы лучше знаете.

- Сколько приходится?

- Рубль, да шесть копеек, да грош.

- Получай рубль семь копеек, грош лишнего - свечку поставь.

Если при расчете приходится передать лишнего, то чтобы 201 другие бабы не обижались, что которой-нибудь пришлось лишнего, переданное полагается на свечку богу. Баба это исполнит и первый раз, что пойдет к обедне, подавая копеечную свечку, если ей перешло полкопейки, "подумает в мыслях", как выражается Иван, что полсвечки идет за нее, а полсвечки за меня. "И это вам зачтется", - говорит Иван.

Отмечая на своих бумажках приход и расход, Иван обозначает своими письменами только количество отпущенного и принятого, но кому отпущено, от кого принято, все это он помнит. Вообще у крестьян-прасолов и т.п. люда память для предметов, с которыми они имеют дело, и способность измерять глазомером, ощупью, развита до невероятности, и сверх того все крестьяне удивительно верно считают.

Каждый крестьянский мальчик, каждая девочка умеют считать до известного числа. "Петька умеет считать до 10", "Акулина умеет считать до 30", "Михей до 100 умеет считать". "Умеет считать до 10" вовсе не значит, что Петька умеет перечесть раз, два, три и т.д. до 10; нет; "умеет считать до 10", это значит, что он умеет делать все арифметические действия над числами до 10. Несколько мальчишек принесут, например, продавать раков, сотню или полторы. Они знают, сколько им следует получить денег за всех раков и, получив деньги, разделяют их совершенно верно между собою, по количеству раков, пойманных каждым.

При обучении крестьянских мальчиков арифметике учитель всегда должен это иметь в виду, и ему предстоит только, воспользовавшись имеющимся материалом и поняв, как считает мальчик, развить счет далее и показать, что "считать можно до бесконечности". Крестьянские мальчики считают гораздо лучше, чем господские дети. Сообразительность, память, глазомер, слух, обоняние развиты у них неизмеримо выше, чем у наших детей, так что, видя нашего ребенка, особенно городского, среди крестьянских детей, можно подумать, что у него нет ни ушей, ни глаз, ни ног, ни рук.

Крестьяне, по крайней мере нашей местности, до крайности невежественны в вопросах религиозных, политических, экономических, юридических. Тут вы увидите, что на обновление Цареграда крестьянин молился "царю-граду", чтобы не отбило хлеб градом; что девки серьезно испугались и поверили, когда, после бракосочетания нашей великой княжны с английским принцем, распространился слух, будто самых красивых девок будут забирать и, если они честные, отправлять в Англию, потому что царь отдал их в приданое за своей дочкой, чтобы они там, в Англии, вышли замуж за англичан и обратили их в нашу веру, - этому верили не только девки, но и серьезные, пожилые крестьяне, даже отпускные солдаты. Тут вы услышите мнение крестьян, что немцы гораздо беднее нас, русских, потому-де, что у нас покупают хлеб, и что, 202 если бы запретили панам продавать хлеб в Ригу, немцы померли бы с голоду; что, когда успеют наделать сколько нужно новых бумажек, то податей брать не будут и т.п. Что же касается знания своих прав и обязанностей, то, несмотря на десятилетнее существование гласного суда, мировых учреждений, никто никакого понятия о своих правах не имеет. Во всех этих отношениях крестьяне, даже торгующие мещане и купцы, невежественны до крайности. Даже попы не говорю священники, между которыми еще встречаются люди более или менее образованные, хотя и редко, - то есть все лица духовного звания, дьячки, пономари штатные и сверхштатные, разные их братцы, племянники, словом, весь проживающий в селах, ничего не работающий, пьяный, долгогривый люд в подрясниках и кожаных поясах, - не далеко ушли от крестьян в понимании вопросов религиозных, политических, юридических.

Но что касается уменья считать, производить самые скрупулезные расчеты, то на это крестьяне мастера первой руки. Чтобы убедиться в этом, стоит только посмотреть, как крестьяне делят землю, рассчитываются, возвратясь из извоза. Конечно, вы тут ничего не поймете, если вам неизвестен метод счета, вы услышите только крик, брань и подумаете: как они бестолковы, ну, точно как в рассказе Н.Успенского "Обоз"! У. схватил только внешнюю сторону, но его рассказ грешит тем, что читатель, незнакомый с народом, выносит впечатление о совершенной бестолковости, глупости изображенных в рассказе мужиков-извозчиков. Но подождите конца, посмотрите, как сделан расчет, и вы увидите, к какому результату привели эти бестолковые крики и споры, - земля окажется разделенною так верно, что и землемер лучше не разделит.

Какая разница в этом отношении между рассказами Тургенева и Успенского, рисующими русского крестьянина! Сравните тургеневских "Певцов" с "Обозом" Успенского. Внешняя сторона у Успенского вернее, чем у Тургенева, и, попав в среду крестьян, вы в первый момент подумаете, что картина Успенского есть действительность, "голая правда", а картина Тургенева - подкрашенный, наряженный вымысел. Но подождите, и через несколько времени вы убедитесь, что певцы Тургенева есть, а извозчиков Успенского нет. В деревне вы услышите этих "Певцов" и в песне косцов, возвращающихся с покоса, и в безобразном трепаке подгулявшей пары, возвращающейся с ярмарки, и в хоре калек перехожих, поющих о "блудном сыне", но "Обоза" вы нигде не увидите и не услышите. Один из наших критиков, кажется, г.Анненков, - сравнивая Успенского с Тургеневым, как изобразителей народа, сказал, что Н.Успенский в нашей литературе занимает почти такое же место, как в истории живописи занимает Теньер. Так ли это? Успенский выставил нам русского простолюдина простофилей. Но это-то, я думаю, и неверно, недаром есть поговорка: "мужик сер, да не черт его ум съел" Ум-то 203 есть, только знаний нет, и круг приложения ума очень тесен, а дайте-ка ему простор!..