Кадис

Итак, мы вернулись в Кадис. Нас встретили ликующими криками, как героев, увенчанных славой. В кратких словах мы пересказали все происшедшее. Восторженные патриоты не хотели верить, что Реновалес оказался бездарным командиром. К несчастью, в Испании хватает героев подобного рода.

Высадившись в порту и немного передохнув, мы явились к властям Острова. Было двадцать четвертое сентября.

В тот день на Острове царило праздничное оживление. Разноцветные флажки украшали дома и общественные здания; нарядно одетые жители, моряки и солдаты в парадной форме, сияющая природа, прекрасное, залитое солнечными лучами утро – все дышало радостью. По дороге из Кадиса на Остров катился нескончаемый поток пешеходов и экипажей. На площади Сан-Хуан-де-Дьос возницы кричали путникам: «В кортесы, в кортесы!»

Точь-в-точь как в день корриды. Все общество спешило на празднество, старинные сундуки и лари – как в богатых, так и в бедных домах – опустели. Богач торговец надел свой лучший суконный камзол, изящная дама – лучшее шелковое платье, молодые парни – ремесленники и крестьяне – оживляли толпу яркими красками живописнейших костюмов. Трепетали веера, радугой переливаясь на солнце; искрились и сверкали ослепительные блестки на черном бархате. Лица сияли радостью, весь народ – одна сплошная улыбка, и никто не спрашивал, куда спешат люди, ибо в воздухе стоял немолчный гул: «В кортесы, в кортесы!»

Экипажи следовали один за другим. Простой люд шел пешком, с гитарой через плечо и узелком со снедью за спиной. Мальчишки из Калеты и Виньи[49], уверенные, что без них праздник не в праздник, кое-как привели в порядок свои лохмотья и отправились на Остров, взяв на плечи палки вместо ружей; сквозь ребячий визг, крик и гам ясно слышался общий клич юного воинства: «В кортесы, в кортесы!»

Гремели пушки на кораблях, стоявших в заливе; среди белых клубов дыма вверху, на мачтах, подобно стаям фантастических птиц с ярким оперением, реяли сотни флагов. Солдаты и моряки чинно выступали в шляпах с плюмажами, на груди их красовались ленты и медали, лица сияли гордостью. Все обнимались с военными, поздравляя друг друга со счастливым событием, все верили, что настал день нашего благополучия. Важные особы, писатели, журналисты с удовлетворением отвечали на приветствия и славили появление новой зари, великого светоча, небывалого счастья, проникновенно восклицая: «Кортесы, кортесы!»

В таверне Поэнко завсегдатаи обильными возлияниями воздавали честь великому событию. Франты, контрабандисты, драчуны, пикадоры, мясники, лошадиные барышники – все позабыли на время свои распри, не желая в столь торжественный день нарушать мир, согласие и добрую дружбу между гражданами. Нищие, покинув свои обычные места, поспешили к брустверу, это было настоящее нашествие безруких, безногих, увечных, надеявшихся на щедрую милостыню; показывая толпе свои болячки, они просили подаяния уже не именем милосердного Бога, но ради нового высшего божества и твердили: «Ради кортесов, ради кортесов».

Дворяне, народ, торговцы, военные, мужчины и женщины, счастливые обладатели талантов, денег, молодости и красоты – все, за немногим исключением, желали стать свидетелями великого события, большинство – охваченное подлинным восторгом, кое-кто из любопытства, иные – потому что краем уха слышали о кортесах и хотели увидеть, что они собой представляют. Всеобщее ликование напомнило мне торжественный въезд Фердинанда VII в Мадрид в апреле 1808 года[50] после событий в Аранхуэсе.

Когда я добрался до Острова, улицы были запружены народом. Все жаждали поближе разглядеть появившуюся здесь процессию. К стеклам крытых балконов прильнули женщины. Колокола вовсю трезвонили, народ вовсю кричал, люди стояли, прижатые к стенам домов, ребятишки карабкались вверх на ограды. Колонной в два ряда шагали солдаты, прокладывая путь шествию. Все хотели видеть, но всем видеть не удавалось.

Не подумайте, что то была процессия верующих со статуями святых или шествие королей и принцев, – по правде говоря, подобные явления были слишком обычными в Испании, чтобы привлечь особое внимание толпы. По улице двигалась вереница мужчин – юношей и стариков – во всем черном; среди них были священники, но большинство составляли миряне. Впереди шло духовенство, во главе с инфантом Бурбоном[51] в праздничном облачении кардинала, и члены Регентского совета, следом за ними множество генералов, придворных, прежде служивших королю, а теперь – народу, высших чиновников, членов Кастильского совета, вельмож и дворян, многие из которых даже не знали толком, что происходит.

Процессия вышла из собора, где была отслужена торжественная месса и «Те Deum»[52]. Народ не переставая кричал: «Да здравствует нация!», как мог бы кричать: «Да здравствует король!» Хор, расположившийся на трибуне за углом, затянул гимн, без сомнения весьма похвального содержания, но крайне убогий с точки зрения поэзии и мелодии. Вот его слова:

Композитор так бесталанно сочинил музыку и так мало смыслил в искусстве каденции, что певцам поневоле пришлось четырежды повторить «мудрость, мудрость» и т. д. Впрочем, это обстоятельство не повлияло на невинную и чистосердечную радость народа.

Когда шествие скрылось из глаз, я столкнулся с Андресом Марихуаной.

– Мне чуть не сломали руку в церкви, – пожаловался он. – Что за люди! Но я решил увидеть все и ничего не пропустил. Это было замечательно!

– А речи уже начались?

– Нет, что ты. Носатый кардинал никак не кончал мессу, потом регенты привели прокурадоров[53] к присяге и спросили: «Клянетесь ли вы блюсти католическую веру? Хранить целостность испанской нации? Почитать на троне нашего обожаемого короля Фердинанда? Верно исполнять свои обязанности?» На что те отвечали: да, да и да. Тут заиграл орган, хор затянул молитвы, и все. Габриэль, давай попытаемся проникнуть в зал заседаний.

Считая это почти невозможным, я все же направился к театру; протиснувшись сквозь толпу к дверям, перед которыми собралось немало народу и экипажей, я услышал, как меня громко зовут: «Габриэль», «Арасели», «Габриэль», «Сеньор дон Габриэль», «Сеньор де Арасели».

Я огляделся по сторонам и увидел два веера, которыми махали мне, и два лица, которые мне улыбались. То были Амаранта и донья Флора. Я поспешил к ним; дружелюбно поздоровавшись со мной и поздравив с благополучным возвращением, Амаранта сказала:

– Идем с нами. У нас пропуск в отдельную ложу.

Поднимаясь по лестнице, я спросил графиню, нет ли чего нового, не произошло ли каких-нибудь перемен в мое отсутствие, на что она ответила:

– Все осталось по-старому. Единственная новость – болезнь моей тетки, ревматизм приковал ее к постели. Донья Мария окончательно взяла в руки бразды правления и одна командует в доме… Мне ни разу не удалось увидеться с Инес, девушек на улицу не выпускают, передать ей письмо тоже невозможно. Я с нетерпением ждала твоего возвращения, Габриэль: дон Диего обещал пригласить тебя в дом. Если тебе удастся попасть к ним, ты можешь во многом мне помочь. Из лорда Грея не вытянешь ни единого слова, но признаки того, о чем я тебе рассказывала, умножились. Через служанку мы узнали, что донья Мария насторожилась и следит за ходом событий, даже дон Диего, несмотря на присущую ему тупость, и тот кое-что замечает и сходит с ума от ревности. Тебе необходимо завтра же отправиться туда, хотя я сильно сомневаюсь, что графиня де Румблар жаждет тебя видеть.

49

Винья – квартал Кадиса, населенный бедняками.

50

На самом деле Фердинанд VII приехал в Мадрид из Аранхуэса 24 марта 1808 г. Его приезд описан Гальдосом в романе «19 марта и 2 мая».

51

Инфант Бурбон (Луис де Бурбон, кардинал Эскала; 1777–1823) – двоюродный брат Карла IV.

52

Благодарственный молебен (лат.).

53

Прокурадоры — депутаты, избранные в кортесы жителями городов.