Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 11

Пресса – дело опасное. И чтобы упредить дальнейшее желание журналистов лезть, куда не просят, мэр сфабриковал дело.

Он пригласил к себе для разговора корреспондента, а пока тот находился у него в кабинете, в пальто журналиста подложили пакет с коноплей. Вызванный из города отряд по борьбе с наркотиками уложил представителя свободной прессы на пол, заковал в наручники и увел.

Народ одно не понял в этой истории – зачем коноплю собирать в карман, если она всю деревню задавила – не знают как от нее в огородах избавиться.

Впрочем, журналиста, подержав немного в темнице, вскоре выпустили на свободу.

С Зоей Кузькин разобрался почти тем же способом. Сфабриковал на нее дело о мошенничестве. Якобы Кобрина попросила у него денег на строительство приюта для нуждающихся собак, а он, как человек сердобольный, не мог отказать, и вдруг узнал, что деньги были потрачены на колбасу.

Первая мысль у народа была: это сколько же он ей дал на нуждающихся, если только на колбасу хватило? Все говорило о мэровой жадности. Пошли слухи, которые меценату очень не понравились, пришлось сходу придумать другую версию и обвинить во взятках, подкинув на восьмое марта шоколадку. Население пребывало в недоумении. Однако понимало: вот если бы Зойка воровала как некоторые, то отделалась бы легким испугом. А за шоколадку сесть придется.

На Зойку было заведено уголовное дело, и дали ей год условно.

Всё это время глава был спокоен, как никогда, устранив главного диссидента, он тихо почивал в кабинете власти полностью уверенный, что такое спокойствие теперь гарантированно навсегда. Но все же Кобрина отомстила. Она во все инстанции писала письма о кумовстве и воровстве, о том, что прямо у администрации стоит пивной ларёк мэра, где утоляют жажду притомившиеся работники администрации.

Но, как правило, такие ценные кадры убирают с постов путем повышения в должности. Так Скриповкин оказался в министерском кресле, где и досидел до пенсии. Бывший тракторист отвечал за ту отрасль, в которой вообще ничего не смыслил.

Его сменил на посту Пантелеймон Кузькин, человек поначалу неглупый. Внешне он был довольно привлекателен, харизматичен. На приеме с посетителями разговаривал вежливо, если и не выполнял обещанное, зато впечатление о себе оставлял хорошее. В первый год правления показал себя деятельным.

После его предшественника, которому Кобрина помогла сползти с царского трона, на нового мэра народ возлагал большие надежды, появилась вера, что хоть что-то поменяется в лучшую сторону. Да и избрали Кузькина благодаря программе, в которой предусматривалось избавиться от многочисленных чиновников.

Но когда мэр предпринял первые шаги в осуществлении этой программы, как его тут же пригласили к вышестоящему начальству, где ему доходчиво объяснили ошибочность этого поступка, так как большая часть трудяг администрации – ближайшие родственники теперь, – областного министра.

Для населения ничего не делалось – работы не было, и создавать рабочие места никто особо не стремился. Если появлялся какой-нибудь маломальский бизнесмен, его тут же задавливали налогами и рэкетом. Кузькину это тоже не нравилось. Когда он был всего лишь кандидатом в мэры, а как стал им, тут же стал прислушиваться к мнению не избирателей, а областного начальства.

Поэтому приходилось терпеть постоянное беганье служащих с чайниками из кабинета в кабинет, раскладывание пасьянса на экране монитора, общение их в «Одноклассниках»… Он понимал, что бессилен что-либо изменить. Все это копилось и временами выплёскивалось.

Так появились ежедневные субботники, где разряженные дамы лазали по помойкам и убирали мусор. Некоторые не выдерживали и сбегали с насиженного места, чего и добивался Кузькин.

Но свято место пусто не бывает, тут же его занимало «нужное лицо».

Всю эту суету снимал на видеокамеру прикормленный репортёр по фамилии Мухрай, больше известный в народе как Шухры-Мухры. Потом глава просматривал и отмечал бездельников. Больше всего доставалось тем, кого он среди прочих трудяг не обнаружил, поэтому при приближении фотографа, каждый старался изобразить рвение и предстать крупным планом. Иногда лицо в кадр не попадало.

Поэтому, застигнутые врасплох в нижеупомянутой позе, на прием к мэру входили именно так, неся зад вперед, – для опознания.

Народ радовался, за такие минуты стоило жить. Они еще надеялись, что наступят времена, когда чиновники будут по субботам чистить коровники, раз нечем больше заняться.

Кроме того, мэр находился в постоянном бдении. Дежурные работники администрации обзванивали клуб и соседние кабинеты за неимением других подчиняющихся им объектов и строгим голосом вопрошали:

– Спокойно ли на объекте?

Можно подумать, что если случится пожар или прорвёт канализацию, в первую очередь грудью заслонит от беды ни кто иной, как этот боец невидимого фронта.

Мэр объяснял это просто:

– Граница рядом. Враг не дремлет.





Тогда у населения возникал вопрос:

– Неужели мэр на своих подчиненных надеется больше, чем на всех пограничников России? Может, тогда убрать все войска и поставить в дозор чиновников из Сидристовки. Тогда спать можно будет спокойно.

Но в эту идиллию, как всегда, вовлеклась Зойка Кобрина, и внесла смуту. Народ стал сомневаться. Досидентка взывала на том же постаменте, где всегда руководил субботником мэр:

– Очнитесь! Когда правит отдельно взятый дурак, мнение создается обо всем государстве!

Кузькин из окна кричал, как поджаренный, боясь поговорить с инакомыслящей с глазу на глаз:

– Кобрина, уймись, ты призываешь к свержению. Есть статья.

– Где я призываю? Кто слышал? – насмехалась диссидентка.

– А дураком кто назвал? – вступил в дебаты Кузькин.

– Это Вы сказали. Я Вашу фамилию не озвучивала, – просто издевалась над Пантелеймоном митингующая.

В таких перепалках Зойка всегда выходила победителем.

– С чиновниками в России бороться бесполезно. Когда с ними начинают бороться, их становится еще больше. Отсюда русская народная сказка, – разъясняла народу Кобрина, – отрубил царевич голову Змею Горынычу, а на отрубленном месте еще две вырастают. Оппозиция нужна, чтоб боялись и сильно не наглели. Вот поэтому у народа всегда появляется Иван-дурак, который вроде и не соображает, когда идет на верную смерть, но, не смотря на все трудности, становится героем.

Мэр не понял:

– Ты что имеешь в виду: я – Горыныч или Иван-дурак?

– Каждый должен определиться внутри себя сам, – философствовала последовательница фэн-шуя.

У мэра поехал фасад:

– Иди отсюда и философствуй у себя на кухне. Постамент не для тебя строили, и нечего тут торчать, население возмущать.

Народ, видя, что про него уже заговорили верхи, стал стекаться к месту трибуны.

– А ты, избранец народный, сегодня есть, а завтра нет. Отчитайся, что ты хорошего сделал для села, только не путай – село отдельно, ты-отдельно, – размахивала рукой Зоя.

Мэр в негодовании вылез из форточки подальше, чтоб виднее было. Но достойного отпора народ не дождался: мэр застрял. Опасаясь стать посмешищем, он руководил секретаршей, чтобы та побыстрее его втянула в комнату, было очень щекотно и мэр заливался смехом.

– Ты еще смеяться над избирателями будешь? – гневно произнесла Зойка. – Народ, он над нами смеется? Ему смешно, что мы не доедаем, не доживаем…

На аппаратных Кузькин работал на публику, орал так, что местные собаки закрывали лапами уши и затаивались в будках, боясь лишний раз напомнить о себе.

Работники быстро освоили эту манеру поведения мэра и стали точно также беседовать не только со своими подчиненными, но и с посетителями, что не могло нравиться населению. Стоило кому-то пожаловаться, как все объединялись, и начиналась травля недовольного. Сюда подключалась прокуратура, полиция, фабриковали уголовные дела.

И человек вынужден был либо покинуть свой дом, либо забыть о правах и помнить только свои обязанности. Так случилось и с Кобриной. Поначалу Зоя пошла на прием к вновь избранному главе выразить свою лояльность. Тот принял и, пообщавшись, сделал вывод, что женщина она умная, таких кадров ему как раз недоставало.