Страница 11 из 21
Перевал Фыншуйлин на 820 метров выше уровня моря, растительность имела альпийский характер: цвели крупные, розовые рододендроны с темно-бурыми крапинками и белые гелеборы. Перед вечером вершину окутало облако, было сыро – и сразу все скрылось от глаз. Не дожидаясь транспорта и наших лошадей, задержанных батареей, я спустился к фанзе у восточного подножия Фыншуйлина, где была расположена охотничья команда[35] 23-го полка. Начальник команды, гостеприимный, как все русские офицеры, предложил нам ночевать у себя, накормил нас и лошадей.
12 мая. Вчера был похоронен здесь казак, убитый хунхузами на Палилинском перевале, в пяти верстах от Фыншуйлина и в одной версте от казачьей заставы. Это произошло третьего дня: два казака летучей почты подъезжали к перевалу, когда из кустов на близком расстоянии они были встречены залпом; один из них вместе с лошадью свалился, другой ускакал назад. Когда он вернулся с разъездом от заставы, первый казак был найден мертвым, у него была одна пулевая рана в груди, глубокий порез на шее и отрублено ухо.
Поручик Л., начальник транспорта, объявил нам, что он не может доставить наши вещи до Саймацзы, так как ему было предписано сдать транспорт в неизвестной ему деревне по дороге из Гоньгауцзы в Сяосырь. Это было для нас неприятным сюрпризом. Гоньгауцзы нам были по пути, в двадцати пяти или тридцати верстах от Саймацзы, но дорога к Сяосырю сворачивала в сторону, и приходилось оставить свои вещи в Гоньгауцзах до оказии.
Из этого затруднительного положения нас выручило незнакомство поручика Л. с картою: вместо того, чтобы идти на север, к Палилинскому перевалу, он направил транспорт на юг, по долине Цаохэ. Я заметил ему, что мы шли не туда, но он был твердо уверен, что не ошибался. Этим путем мы могли попасть в Гоньгауцзы не иначе как через Саймацзы, сделав лишних тридцать или более верст.
Нас, однако, это не пугало: мы были обеспечены, что наши вещи будут доставлены прямо на место, а я не испытывал упреков совести, что не вывел его из заблуждения: трудно было допустить, чтобы транспорт требовалось сдать в деревне, где не имелось войск, а не в расположение отряда; очевидно, здесь было какое-то недоразумение.
Долина Цаохэ замечательно красива, здесь растительность еще богаче, чем на западном склоне Фыншуйлина; горы, покрытые лесом, чередовались со скалами. В реку впадали ручьи из падей, уходящих неизвестно куда, куда-то вглубь.
На карте они не существовали, но японцы умели ими пользоваться и по ним обходили незаметно наши фланги, тогда как мы не обращали никакого внимания на знакомство с местностью даже тогда, когда на это имели достаточно времени. Эта долина и вообще вся нагорная Маньчжурия напоминала мне швейцарский Оберланд, на который не насмотрятся туристы. Как весело идти походом по таким красивым местам, очарованные глаза все ищут новых впечатлений, и усталости не замечаешь. Даже бой при такой обстановке кажется менее жестоким. Напротив же, как скоро тяготишься движением по скучной, непривлекательной дороге.
Поля были везде обработаны; в одном только месте мы видели незапаханный навоз, а работников не видать нигде, деревни все пусты, вся жизнь как будто здесь замерла. На одном повороте реки, где ущелье суживалось, мы увидели за кустами ползущих китайцев; были ли это мирные жители, скрывавшиеся от нас, или хунхузы, выслеживающие врага, Бог их ведал; нас, однако, они не трогали.
В два часа мы стали на привал у реки под тенью больших ив, зажжен был костер, и Пепино приготовил нам обед. Когда лошади были выкормлены, мы двинулись дальше. Около одной деревни мы заметили необычайное оживление: на полях работали китайцы, на арбах подвозили мешки с зерном и мукою, у околицы стояли казаки среди манз, женщин и детей. Давно мы не видали такого оживленного и мирного уголка и такого приятельского отношения между русскими и китайцами. Я спросил у казаков, какого они полка, мне ответили – 2-го Нерчинского. Меня крайне обрадовало, что я наконец добрался до своих. Пока я разговаривал с казаками, к нам подъехал верхом командир 6-й сотни есаул князь Джандиери, узнавший о моем прибытии, и отрапортовал о состоянии сотни. От него мы узнали, что до Саймацзы еще далеко, он предложил нам переночевать у себя на заставе в деревне Сунцзяфа, на что мы согласились с удовольствием, так как было уже поздно и до Саймацзы мы не могли дойти ранее двух-трех часов ночи. До заставы было верст пять, на всем пути встречались китайцы, занятые полевыми работами. Князь Джандиери объяснил нам, что этого спокойствия в районе своего расположения он достиг тем, что расплачивался с китайцами по условленной цене, наблюдал, чтобы казаки их не обижали, и охранял жителей от нападений хунхузов; ни одного казака он не посылал на фуражировку: все, что требовалось, было ему доставлено на место китайцами. Мне было приятно, что такое умиротворение было достигнуто офицером нашего полка. Это доказывало, что край не пострадал бы от варварского опустошения, а войска наши не нуждались бы ни в чем, если бы исполнялось в точности то, что настойчиво требовалось приказами по армии, что подтверждалось постоянно начальниками отрядов и что все добросовестные ближайшие начальники находили необходимым. С тех пор, как мы выехали из Ляояна, нам в первый раз привелось видеть вполне нормальную жизнь местного населения, которое было достигнуто только добросовестностью начальника расквартированной части.
В деревне, где стояла застава, фанзы казаков были содержаны в чистоте и порядке, вид у казаков был бодрый, больных не было, лошади были в хорошем теле, но у многих были сбиты спины; это происходило отчасти от того, что забайкальцы невнимательны к лошадям: седлали и вьючили небрежно, а придя на место, они спешили заваривать чай, не заботясь о лошади. Сотенные командиры и вахмистра должны были сами следить, чтобы вьюки были сняты без промедления, чтобы лошади были расседланы и спины растерты соломою, гаоляном или сухой травой.
Джандиери представил мне офицера своей сотни хорунжего Иванова, бывшего оренбургского казака.
13 мая. Шел мелкий дождь. Князь Джандиери дал нам конвой из шести казаков и сам провожал нас до перекрестка, откуда шла прямая дорога на Саймацзы. Иванов поехал с нами, имея дело в штабе дивизии. Несмотря на утверждение урядника-проводника, хорошо знакомого с местностью, что мы шли правильно, Иванов находил, что мы сбились с пути; наконец, в одном месте он сказал: «Я здесь ни одной приметы не узнаю, мы не той дорогою идем, обождите немного, я погляжу с сопки». Он выехал на гору и оттуда послал казака к транспорту с приказанием вернуть его обратно до перекрестка и вывести на верную дорогу, а нам предложил подняться по едва намеченной тропинке к перевалу и спуститься на дорогу, где «приметы» были Иванову хорошо знакомы. Сразу было видно, что Иванов умел прекрасно ориентироваться; такие офицеры, если они притом решительны и храбры, неоценимые разведчики. Мне казалось, что Иванов совмещал все эти качества, и впоследствии я не раз имел случай убедиться, что я не ошибался.
Не стесняемые транспортом, мы шли широким шагом и в половине второго пришли в Саймацзы, где узнали, что генерал Ренненкампф ушел с отрядом в экспедицию несколько дней тому назад и вернется завтра.
По случаю ухода отряда штаб дивизии и остававшиеся в Саймацзах части перешли в предместье города, по ту сторону реки, где небольшому отряду было легче защищаться при внезапном нападении. Мы отправились в штаб дивизии, чтобы представиться старшему начальнику, командиру 1-го Аргунского полка полковнику Трухину[36], которого застали за обедом вместе с офицерами штаба; он любезно предложил нам сесть за стол. Полковник Трухин – двоюродный брат командующего нашим полком войскового старшины Евграфа Ивановича Трухина.
Наш транспорт должен был действительно прибыть в Саймацзы, и его ждали с нетерпением.
Эдлунд остался при штабе, а я разыскал штаб 2-го Нерчинского полка и поставил свою палатку в саду позади фанзы, где помещались наши офицеры: казначей хорунжий Мотыгин, заведывающий летучей почтой хорунжий Шейферт, передавший мне первую корреспонденцию, полученную с отъезда из России, хорунжие Мерчанский и Иванов, прибывший с нами, и сотник Бобровский, бывший офицер Хоперского казачьего полка Кубанского войска, в котором я служил до выхода в отставку.
35
Охотничьи команды – подразделения в русской армии для выполнения отдельных поручений, соединенных с особой опасностью и требующих личной находчивости. Формировались из добровольцев (охотников).
36
Трухин Иван Евдокимович (1852–1922) – генерал-лейтенант (1913). Во время Русско-японской войны в чине войскового старшины командовал 1-м Аргунским казачьим полком Забайкальского войска. Участвовал в Гражданской войне в рядах белых войск Восточного фронта.