Страница 7 из 8
Эмерсону постоянно приходили в голову блестящие идеи: чего не хватало в его ближайшем окружении? Как обнаружилось…поводков для собак и дезинфекции от тараканов. Он наладил сбыт первого и сервис второго. Наконец-то он мог больше не экономить на еде, одежде и развлечениях. Последних, впрочем, ему всегда хватало.
К тому времени он уже успел перепробовать разной крепости напитки. Иногда он даже перебирал и засыпал прямо в месте действа. Поутру он находил рядом с собой заботливо уложенные вещи, а флейта покоилась у его головы. Об их сохранности можно было не беспокоиться – Бразилию еще не накрыла волна повсеместной преступности. Единственное, от кого можно было ждать подвоха, так это от полиции.
Времена политической диктатуры были уже на исходе, но полиции было на это наплевать. Она могла остановить на улице и избить тех, кто казался ей неугодным, и все же это было лучше, чем попасть в кутузку. Останавливали всех, кто хоть чем-то выделялся из рамок массы: длинноволосых, с серьгой в ухе, геев, негров. Хотя негров всегда было большинство. Но большинство бесправное и не политизированное, бедное и попираемое, зачастую не окончившее более четырех классов, а потому презираемое сливками общества, состоящими из потомков португальских и испанских завоевателей, а также итальянских эмигрантов, хлебнувших в начале 19-го века своей несладкой доли, но быстро об этом забывших.
Среди буржуа было много и тех, кто скрыто или открыто поддерживали нацистский режим, кто бежал сюда после войны от справедливой кары. Кому-то удавалось отсидеться и не попасть в руки всевидящего Моссада * (внешняя израильская разведка, которая после ВОВ отловила множество прихлебателей нацистов по всему миру). И сейчас они были на коньке.
Но Эмерсону в ту пору была интересна другая политика, под названием музыка. Приближались международные каникулы в Терезополисе* (город в штате Рио), где участвовали музыканты и танцоры, как со всей Бразилии, так и из других стран мира. И преподаватели USP дали Эмерсону возможность туда попасть.
Это был незабываемый опыт: уроки с великим дирижером J. M.Rabin, швейцарским флейтистом Edmund Fernando Raas, который учился у самого Aur’ele Nicolet. Раас был типичным представителем своей нации – сухой и замкнутый, говорящий на нескольких языках и мастер своего дела. По каким причинам он сошелся с Эмерсоном, который являлся ему полной противоположностью по характеру – было неясно. Наверное, все-таки любовь к музыке, которая всех подводит под одну тождественность.
Как-то они сидели в терезополевском баре, и Эмерсон громко прокомментировал завышенную по его мнению цену на заказанный сэндвич. Раас со своей европейской практичностью начал объяснять парню, что дело не только в себестоимости ингредиентов. «Надо ведь еще заплатить за аренду помещения. За работу повара, официанта, мойщика посуды…» «Все, можешь не продолжать, я понял, – улыбнулся Эмерсон, – это я мало зарабатываю».
За то в награду начинающему музыканту представилась редкая возможность узнать, что же кроется за внешней чопорностью Рааса. Оказывается, тот долгое время работал в банке (а какой швейцарец там не работает?). Как вдруг его отделение перевели на Гаити. Однажды он с друзьями решил провести свой отпуск в Бразилии. Отдыхали они на благодатном Севере, катались на дюнах, купались в океане. В общем, наслаждались природой и резвились вместе с местным населением. Однако, чем скорее приближался отъезд, тем задумчивее становился Раас. Отдалился от товарищей, постоянно куда-то исчезал. Кончилось тем, что они вернулись на Гаити, а он – нет. Он не смог покинуть Бразилию, которая навсегда покорила его отнюдь не чопорное сердце. Не вернулся он и к банковской работе, а занялся тем, от чего у него всегда пела душа – музыкой, превратившаяся из хобби в профессию.
По приезду из Терезополиса Эмерсон настолько влюбился в уроки Эдмунда, что опять получил стипендию от секретариата культуры, чтобы на этот раз брать уроки в знаменитом “Comeia” – “Улее” на улице 13-го мая, в центре изучения языков и искусства. Именно тогда он и узнал, как на нем поживились в консерватории Татуи. Но та история уже была позади.
А впереди приближался фестиваль в Águas Claras, в огромной фазенде пригорода Сан-Пауло под названием Бауру. Там происходил настоящий Вудсток: лимузины притормаживали вместе с велосипедами, из них выгружались длинноволосые хиппи с палатками, и на неделю богатые равнялись с бедными, вместе расхаживая голяком по пляжу, распевали песни, прикуривали грас и еще все они очень любили …молоко.
Эмерсон сидел в баре «Do Zé» неподалеку от SESC и, уперев руки в бока, громко рассуждал: «Вот если бы у меня были деньги, я бы прямо сейчас поехал на фестиваль, говорят, это опыт на всю оставшуюся жизнь». «Ты точно хочешь поехать?», – добродушно допрашивала его завсегдатайша бара Жизели. «Конечно, хочу, я точно знаю, что он многое изменит в моей жизни».
Жизели посмотрела на юнца и задумалась. А ведь она может помочь ему реализовать эту мечту. Он столько уже навидался в своей жизни, что имеет право на этот праздник. «Вот что, Эмер, – открыла она сумку в поисках портмоне. – Денег у меня с собой нет, но я могу тебе дать чек на тысячу крузейро.Пойдет?»
Эмерсон захлебнулся от счастья и благодарностей.
Однако чек оказалось не так просто реализовать: его никто не хотел разменивать на деньги. Времени вкладывать его в банк, чтобы получить наличные, не было: фестиваль начинался на следующий день утром. Но Эмерсон, подгоняемый ощущением, что он теперь человек состоятельный, вывернулся и здесь: быстро собрал рюкзак, на другое плечо повесил спальный мешок, поймал попутку, и вот он уже стоит около вожделенного “Вудстока”.
Первое, что он заметил – здесь все пили молоко. Рядом с воротами стояла машина с цистерной, к ней постоянно подходили длинноволосые ребята и протягивали свои кружки.
– Я готов купить у вас все молоко. – Заявил Эмерсон и протянул чек, выписанный в спешке за стойкой бара «До Зэ». Владелец машины долго крутил его в руках.
–А ты уверен, что с ним все чисто? – с явным сомнением он протянул его обратно парню.
–Голову даю на отсечение, – уверенно заявил Эмерсон и опять всунул чек в его руки. – Да вы вообще ничем не рискуете: я буду здесь до самого конца фестиваля, так что будут проблемы – найдете меня. И можете еще молока привезти.
В конце 70-х люди еще не разучились быть порядочными и доверять. И вот, через несколько минут Эмерсон стал владельцем огромной партии молока. Машина уехала. А он к концу дня реализовал все, что у него было. Спустя неделю бесшабашного веселья, музыки и разговоров «за мир», Эмерсон единственный, кто вернулся домой с пополнившимися карманами.
Исчезновение любимой и 32-й
Мадалена не зря гордилась своей параллельной работой: помимо защиты прав студентов в университете, она вытаскивала наркоманов из химической зависимости. С одним из них у нее даже завязался роман: худощавый Марсело с грустными подкупающими глазами нравился ей все больше. И она уже не знала, то ли ее страсть относилась к нему, как личности, то ли как к плоду ее работы.
У этого парня были чувственные пальцы, которые бегая по ее груди и другим потайным местам, сводили ее с ума. Все чаще она позволяла ему оставаться с ней в комнате при университете, пока однажды они не разминулись.
–Эй, дружище, а куда подевалась сегодня мадам Мадалена? – обратился Марсело к проходящему по коридору Эмерсону.
– Без понятия, бразэр* (от англ. brother – брат).
–Кажется, дождь собирается, – глубокомысленно изрек Марсело, наблюдая за угрюмо надвигающимися тучами.
В Бразилии тропические дожди отличаются особой интенсивностью – ни один зонтик не спасет от холодных тонн, опрокидывающихся на несчастных путников, которые не успевали спрятаться от безжалостной стихии. Правда, ливни эти потом так же быстро заканчивались, если только им не вздумывало превращаться в недельные муссоны.