Страница 2 из 4
Вылез чистым, вновь народившимся на свет. Оделся в приготовленное матерью бельё, удивился, что всё на него налезло спустя шесть лет.
Сон уже подступал, и, когда Митька подошёл к разобранной матерью постели, навалился сразу, как только голова коснулась подушки. Успел подумать только "дома", и тут же уснул.
Когда проснулся, улыбнулся сам себе, ещё не открывая глаза, прогоняя остатки сна, снова и снова осознавая, что теперь он дома.
Часы на стене показывали два часа.
– Скоро принесут баланду, – промелькнуло в голове, и тут же сами часы вернули его в реальность. Они висели здесь всегда. Сколько себя Митька помнил, первое, что он видел, когда просыпался, были эти часы. Он следил за ходом секундной стрелки, когда был совсем маленьким, и учился по ним определять время, когда пошёл в школу. Просыпался по утрам в семь и ложился вечером в девять. Часы размеряли его жизнь на воле и часто снились перед пробуждением потом, уже в другой жизни. Но там время было размечено по-другому, и часы не были нужны. Одни отдавали команды, другие их исполняли. Время шло не как обычно. Оно чаще ползло, или даже вовсе останавливалось. Часов с таким ходом в природе, вероятно, не существовало, поэтому их и не было на стенах камер…
Дверь скрипнула, и в проёме показались седые материны волосы.
– Заходи, мам, я уже не сплю…
Она зашла и присела на краешек кровати. Митька улыбнулся:
– Пора вставать?
– Вечером Андрей зайдёт. Он каждую пятницу заходит. Помогает или просто заходит узнать, как дела.
– Заходит, значит… Это хорошо, что заходит… – Митька погрузился в воспоминания.
Вот они с Андреем вдвоём возвращаются со школы. После второй смены уже поздно, темно. Мальчишки из параллельного класса ждут их на соседней улице. Их четверо, двое против одного. Но Митька с Андреем вместе, и поэтому ничего не боятся. Грязные, с синяками, но победителями возвращаются они домой спустя час. Заходят к Митьке, и причитающая мать его чистит им одежду, умывает их, смазывает зелёнкой ссадины и усаживает за стол…
…Там у него друзей не было. Не было даже приятелей. Не было тех, с кем он мог перекинуться словом. К кому мог обратиться за поддержкой и кого мог поддержать сам.
Он не разговаривал даже с самим собой. Не мог самому себе жаловаться, потому что недостоин был этой жалости. Он был изгоем.
Как это началось, он не помнил. Из головы его вытеснились все воспоминания о начале его пути вниз, в бездну. Это была защитная реакция, не позволяющая ежеминутно пережёвывать начало конца, гнобить себя за ошибку, трусость, невозможность остаться прежним. На протяжении нескольких лет там существовало только его тело. И это тело он не мог назвать «Я».
– Сынок, – голос вернул его в реальность, – что теперь будешь делать? Куда на работу пойдёшь?
– На работу? – переспросил. А из памяти выплыла щербатая рожа, со смешком произнесла:
– Работа теперь у тебя такая – удовольствие доставлять. А хобби – сортиры чистить. Можешь менять местами для смены деятельности…
Заставил себя отмахнуться от той рожи. Работа, работа… В самом деле, теперь работать придётся. Тут все работают, ему тоже придётся.
– Подумаю, мам. Завтра уже и подумаю. Ребят поспрашиваю, что тут делать нужно и можно. Не пропадём!
– Знаю, что не пропадём. Может, внуков дождусь ещё. Хочется мне внуков…
Перевёл взгляд на часы.
– Внуков так внуков. Я на всё теперь согласен. Отвернись, мам, я встану.
Она отвернулась, поправила по привычке волосы. Митька натянул штаны, подошёл к трюмо, остановился. Из зеркала на него глядел обычный парень – среднего возраста, обычной внешности. Глаза немного прищурены – то ли от близорукости, то ли от желания спрятаться за приспущенными веками. Пригладил отрастающий ёжик на голове, тут же промелькнула мысль о том, что надо волосы отрастить подлиннее, как были у него тогда…
Тогда всё казалось простым и понятным. Весь мир таким казался. И то, что будет дальше, было тоже понятно. Он закончит школу, пойдёт учиться на шофёра и будет крутить баранку, как его отец.
Отца Митька знал только по материным скупым рассказам. Митьке было четыре года, когда отец умер. Простудился, перенёс на ногах эту простуду, но потом заболел воспалением лёгких – и всё. Почему-то не смогли спасти его врачи в районной больнице.
– Безотцовщина… – в зале суда Митьку задело тогда это слово. Адвокат это слово произнесла. Хотела, видно, немного жалости выдавить у прокурора. Мол, рос мальчишка без нужного отцовского воспитания, вот и сбился с пути. Он обиделся тогда на адвоката, хоть и защищала она его. Хорошая тётка, в общем, но он обиделся. Какая разница, рос он с отцом или без? Вон у других отцы какие – пример брать не с кого…
Митька вспомнил Вафлю, мусолившего фотографии двоих своих пацанов, приговаривающего:
– Скоро папка придёт, будет жизни вас учить…
А чему он научит? Как людей грабить-убивать, а потом водку жрать и «печеньем в клеточку» закусывать? Уж лучше пацанам подольше уроков его не видеть и не слышать…
В дверь кто-то позвонил. Из кухни послышались шаги – мать шла открывать.
– Это я, тётя Катя! Здравствуйте! Говорят, гости у вас?
– Не гости, Андрюшка! Сынок вернулся…
– Митька? А мне соседский Вовка говорит:
– К тёте Кате дяденька в гости приехал…
Вышедший в коридор Митька улыбнулся:
– Вот тебе дяденька!
Они стояли друг против друга пару секунд, потом разом протянули руки, обнялись, похлопали друг друга по спине.
Андрей отстранился и заглянул Митьке в глаза. Долю секунды Митька взгляд этот выдерживал, но дольше не смог. Потупился, смутившись, уставился на стену, где до сих пор прибит был ростомер.
– Помнишь, как рост измеряли по два раза на день? Хотели стать дяденьками… Ладно, пойдём на кухню, мать там уже небось стол накрыла…
Они прошли на кухню. Там были уже последние приготовления к ужину. На сковородке жарилась курица с картошкой. На столе уже стояли тарелки с консервированными помидорами и огурцами и бутылка водки. Мать нарезала хлеб.
– Руки мыть, и за стол, – она улыбнулась, – не забыли правила ещё?
– Нет, тёть Кать, не забыли. Ать, два… – Андрей развернулся и зашагал в ванную. Митька пошёл следом.
Когда сели за стол и разлили по стаканам, Андрей поднял указательный палец вверх:
– Можно тост?.. Пожелать хочу тебе, Митька, чтоб забыл поскорее, что там было, и начал всё сначала. В общем, за удачу.
Все чокнулись и выпили. Закусывали с аппетитом, похрустывая огурчиками, смакуя золотистую куриную корочку, и снова выпивая.
О недавней Митькиной жизни там никто не заикался. Вспоминали детство. И уже смеялись, чувствуя себя школьниками. Перебивали друг друга возгласами «А помнишь?»
Мать, глядя на них, тоже смеялась, Она будто помолодела даже, сбросив сразу десяток лет. Раскрасневшись от выпитого, подкладывала в тарелки еду, бегала в кладовку за соленьями.
Выходили покурить. Спускались по лестнице медленно, солидно, прикуривали ещё в подъезде. А, покурив, вбегали в подъезд подростками. Перескакивали через пару ступенек, взбегали на второй этаж наперегонки.
За окном уже давно было темно. Андрей засобирался домой, но Митькина мать взмахнула руками:
– Куда ты пойдёшь? Автобусы не ходят уже. Да и выпивши ты. Оставайся. Переночуешь, а завтра прямо от нас на работу – близко ведь, удобно. Вдвоём-то поместитесь на одной кровати, как раньше…
У Митьки похолодело внутри, но ненадолго, отпустило через пару секунд. Андрей помялся было, но всё же остался.
Пили чай. Спустились ещё раз на улицу покурить. Ночь была звёздной. Митька запрокинул голову вверх и смотрел на звёзды не отрываясь. Малая медведица, Большая…