Смотрю на тебя

– Зайдём? – спросила я на крыльце своего дома.

Он не отказался.

Мы сидели на кухне, пили вино и говорили.

Меня вдруг понесло по детству. Я стала рассказывать про папу, про нашу с ним дружбу. Я плакала от ощущения потери, от выпитого вина и смеялась, когда вспоминала что-нибудь забавное. А потом опять плакала.

Я уже давно не испытывала обиды на моего любимого папу за то, что он оставил меня одну-одинёшеньку на произвол судьбы. Я любила его и тосковала по нашему общению, как тоскуют по тому, чего уже никогда, никогда не вернуть – светло и легко.

– Будь моим папой, – вдруг сказала я Антону.

Антон посмотрел на меня удивлённо, а я стала горячо объяснять ему, как нам будет здорово вместе: я хорошо готовлю, умею стирать и гладить любые самые сложные вещи.

– Ты живёшь один, – говорила я, – у тебя много работы, я буду заботиться о тебе, как заботилась о папе.

Удивление в его глазах сменилось ожиданием развязки: то ли это розыгрыш, и я прикидываюсь дурочкой, то ли таковой и являюсь.

– Ты не хочешь? – спросила я.

– А ты не думаешь, – ответил он вопросом на вопрос, – что у меня есть женщина?

– Которая стирает и убирает? Так уволь её! Я буду делать всё бесплатно!

Он онемел.

– Ты имеешь в виду домработницу, так ведь? – уточнила я.

– Нет, – пришёл он в себя, – жену.

– Да нет у тебя никакой жены!

– Откуда ты знаешь?

– Я же её ни разу не видела!

Антон так захохотал, что я тоже не выдержала, хоть и не знала, над чем смеюсь.

Когда мы успокоились, он опустил голову, помолчал, а потом произнёс:

– Мне кажется, я к тебе привязался.

– Правда? – удивилась я.

– Правда. – И он посмотрел на меня очень серьёзно. – Но ты такая глупышка, что я просто не представляю, как с этим быть.

Я потупила взгляд. Я не знала, как расценивать его слова. Обижаться мне не хотелось, да и не очень-то я это умела. И произнёс их Антон вовсе не обидным тоном, а даже как-то ласково…

– Вот побудь моим папой, повоспитывай меня, – сказала я и посмотрела на Антона.

– Хорошо! – ответил он неожиданно легко.

– Правда? – обрадовалась я. – Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, потому что идти мне некуда, уже второй час ночи, и метро закрыто.

– Ура-а-а-а, – тихо проскулила я, глядя счастливыми глазами ему в глаза.

Я принялась убирать со стола и мыть посуду.

– Ура-а-а, – напевала я себе под нос, но иногда не выдерживала и при взгляде на Антона взвизгивала: – Ура-а-а!

Он смеялся и качал головой.

– Сейчас я тебе постелю, где ты ляжешь? – Я уже стала деловитой, заботливой хозяйкой дома. – Ты можешь лечь в гостиной на диване, можешь в родительской спальне, а можешь в моей комнате, я там уже год не живу, я сплю у мамы с папой.

– Ну и задачка, – сказал он. – Где посоветуешь?

– У родителей очень хорошо спится. Ты можешь лечь со мной, мы без мамы всегда спали с папой вдвоём.

Он усмехнулся:

– Ну что ж, если я должен быть твоим папой, пусть будет так, как было у вас.

* * *

Доре я рассказала по телефону всё на следующий же день.

– Ну, ты даёшь! – сказала она, – и что, вы спали вместе?

– Да! Только не так, как с папой.

– А как?!

– Под разными одеялами.

– И он не приставал к тебе?

– Нет, не приставал! – Сказала я с гордостью, хотя, скорей всего, это было очко не в мою пользу. Но я гордилась Антоном.

Прошло несколько недель. Мне нравилась наша жизнь – мы жили на два дома: то у меня, то у Антона.

Я обожала его. Мне было бесконечно интересно с ним.

Сколько себя помню, я всегда проявляла жадность ко всему новому и неизвестному. Я была ненасытной девочкой – меня увлекало всё и вся. Мой любимый вопрос был: «почему?» – я должна докопаться до всех корней и деталей. Моя любимая реплика: «расскажи!» – я должна немедленно узнать то, чего ещё не знаю. Я буквально пиявкой присасывалась ко всем, кто казался мне хоть чем-то занятным.

С Антоном мне было ещё и привычно – словно вернулись времена беззаботного детства, точнее, той части моего детства, в которой существовали только папа и я. И именно то обстоятельство, что с приходом Антона в мой дом забот как раз прибавилось, сделало мою жизнь привычной во всех отношениях – оно наполнило её смыслом. В моём понимании жизнь имеет смысл, только если рядом есть человек, о котором ты можешь и хочешь заботиться.

Я отстранила Антона от всяческого рода самообслуживания. Я с усердием следила, чтобы в наших квартирах царили чистота и порядок – ведь они обе служили нам домом. Чтобы в каждой квартире всегда было, из чего приготовить поесть – это давало нам дополнительную степень свободы и позволяло не привязываться к обстоятельствам, а руководствоваться исключительно настроением.

Моя учёба шла как-то сама собой, при этом я являлась примером всему курсу и получала повышенную стипендию. Чтобы Антон мог оставаться доволен своим выбором, чтобы он ни в чём не испытывал неудобства, я готова была не спать и ночами. Но этого не требовалось – я всё успевала в своё время.

В первые дни, даже недели нашей жизни с Антоном я несколько раз ловила себя на том, что нет-нет, да и зашевелится какая-то смутная тревога в моей душе. Я замирала, и словно сканировала пространство – откуда же, из какого угла потянуло вдруг досадным, унылым сквозняком?.. А потом понимала, что это моя глубинная память с опаской ждёт момента, когда безмятежному миру и сладостной гармонии придёт конец. И внезапное осознание того, что уже нет мамы, которая может нарушить этот покой, всякий раз делало меня ещё более счастливой.

То ли постоянное присутствие мужчины рядом, то ли естественный процесс взросления заставляли меня всё чаще задумываться над тем, сколько же это может длиться – такое вот дружеское сосуществование.

Я начинала всё чаще испытывать волнение не только рядом с Антоном, а даже при воспоминании о нём. Когда я пыталась снять напряжение проверенным способом, у меня ничего не получалось, мне не хотелось этого делать. Мне хотелось, чтобы это сделал Антон.

Антон же вёл себя со мной безукоризненно по-отцовски. Конечно, мы оставались друзьями – мы говорили и спорили, смеялись и делились новостями, огорчениями и радостями. Мы подолгу болтали ночами, лёжа на одной широкой постели. Как когда-то папа, Антон приобщал меня к неведомому миру – теперь это был мир театра.

* * *

Однажды Дора повела меня на известный – как теперь говорят, культовый – французский фильм. Фильм о любви.

– Я хочу, чтобы у нас вот так же было с Антоном, – сказала я.

– А он больше не говорит тебе о том, что влюблён?

– Нет, ведь он согласился быть мне отцом!

– Дура ты! – в который раз услышала я от подруги. – Антон просто благородный! Думаешь, если он стал тебе отцом, так он мужчиной перестал быть? Соблазни его!

– Это ты дура! Я ни за что не променяю нашу дружбу на какую-то там животную физиологию!

Мы обе были набитыми дурами. Тогда мы представить себе не могли, что самые полноценные любовные отношения могут быть только при глубокой дружбе, а дружба, скреплённая обоюдным физическим удовольствием – это ни с чем не сравнимая по силе и полноте связь.

* * *

После весенней сессии мне предстояло уехать на трёхнедельную практику в Вологодскую область – собирать тамошний фольклор.

Я так не хоронила папу, как расставалась с Антоном. Я выла и ночью, засыпая ещё рядом с ним, и днём, когда он уходил на работу.

– Я умру на другой же день, – говорила я, – я несколько часов и то с трудом без тебя обхожусь.

– Ты будешь звонить мне каждый день, и мы будем разговаривать, сколько захочешь, – говорил он.