Страница 11 из 135
Но именно, что пока… а вообще, если разобраться, весьма себе экономненько. Собрались всей родней. Съели… и поминки готовить не надо, и с похоронами возиться.
- Увы, конфликты неизбежны, - он вздохнул.
И я тоже.
Как ни крути, а с унитаза слезть придется. Даже если вокруг меня глюк, то на редкость хорошей прорисовки. Этакая виртуальная реальность, больным воображением – а я еще не верила, когда меня Саныч чокнутой обозвал – созданная. И унитазам в ней не то, чтобы совсем не место, скорее уж события требовали действий. Да и натура моя не привыкла к статике.
- Хорошо, - говорю, стараясь на зубы не пялится. – Точнее плохо. Не хочу я замуж.
Лучше уж сразу о намерениях заявить.
В конце концов, они не фрицы, чтобы из засады рельсы рвать. Шансов мало, но… вдруг да получится договориться по-доброму?
- Так не бывает, - изволил не поверить ксенопсихолог, а третий, менталист который – интересно, у него зубы треугольные или жабры под костюмом? – что-то тихонько булькнул. И от булька этого Ицхари прямо-таки перекосило.
Ага. Правду сказала.
И пусть икнется врагу!
- Бывает, - я ноженьку через унитаз перекинула. Не с первого раза – штаны костюмные были узки и шиты из псевдокожи, которая к актобатическим этюдам не располагала – но все же перекинула.
Заодно и обнаружила пропажу одной туфли. Левая была на месте – еще орудие пытки на пятнадцатисантиметровой шпильке.
На меня умопомрачение нашло, когда я их приобрела, не иначе.
Алая лаковая кожа.
Узкая колодка с высоким подъемом.
Жесткая пятка, которая начинала натирать, стоило лишь туфли примерить, и носок, сдавливавший пальцы не хуже испанского сапога. С другой стороны ценою сих мучений я обретала пятнадцать сантиметров к своим ста пятидесяти пяти естественным и некую странную уверенность в своей же сексуальности. Подозреваю, происходила она единственно от нежелания признать, что деньги и немалые, потраченные на приобретение туфель, были потрачены зря.
И вот теперь я их лишилась.
Жалость какая.
- Вы просто не представляете перспектив, которые открываются перед вами, - возвестил Ицхари и добавил, - благодаря участию брачного агентства «Золотой лепесток»..
- Да-да, помню… лучшего брачного агентства в этом рукаве галактики.
Я бросила ершик и стащила туфлю. Если взять за носок, то шпилька – это почти оружие. Во всяком случае куда более грозное и куда менее вонючее.
- Ваш жених состоятелен. Родовит. Силен.
И чудо до чего хорош.
Понимаю.
С какого боку ни глянь – пряник сахарный, глазированный. Правда, что под этой глазурью прячется, мне не скажут, тут и гадать нечего. А прячется что-то – это точно, потому как иначе нашли бы они своему распрекрасному кому-то там невесту поближе.
Но вслух я ничего не сказала.
Стою.
Туфлю держу.
Улыбаюсь, пусть и не столь выразительно, как ксенопсихолог, но искренне… почти искренне. Улыбка-то нервическая, называется «шаг до истерики».
Я и не заметила, как туфельку из руки потянули.
- Вам не следует волноваться, - вкрадчиво произнес ксенопсихолог, а в перламутровых глазках его блеснул живой интерес. Такой же интерес я видывала у кошки Калерии, когда та бабкиною канарейкой любовалась. – Вам никто не причинит вреда… наш долг оберегать вас…
…ага, вот и кошка та, помнится, все оберегала, оберегала… хорошая была у бабки канарейка. Голосистая.
Но глупая.
Я глазами моргнула и туфлю к себе дернула.
- Руки прочь, - говорю. – От Гондураса!
- Что?
Он глазами моргнул. Попеременно. Сначала левым. Потом правым.
- Это частная собственность, - и туфлю под мышку сунула.
- Но… этот предмет, если я правильно понял, подразумевает наличие пары, в отсутствие которой он бесполезен.
- Это ты, - говорю, - бесполезен. А туфля будет напоминать мне о доме.
И всхлипнула.
Плакать я умела. Как говорится, тяжелое наследие школьного актерского кружка, в котором мне, словно нарочно, подсовывали трагические роли. А я по наивности полагала, что главным мерилом трагичности является объем пролитых слез.
- …которого меня жестоко лишили…
И туфлю погладила.
- …нанеся тем самым глубокую моральную травму…
Ицхари покраснел.
Ксенопсихолог побелел и полосами пошел. Вертикальными. Интересненько, это у него индивидуальная особенность, аль расовая примета.