Волынская мадонна

Люди сыпались на землю как горох, возбужденно переговаривались. Кому-то не терпелось. Торопыги бежали к дубраве.

Хлопнула дверь кабины, на землю спрыгнул поручик Кишко.

– Хлопцы, куда рванули? Стоять! Терпения не хватает? Так мы вас враз в арьергард определим! Петро, командуй, да чтобы тихо все было!

Петро Ломарь уже рычал на подчиненных, распределял людей:

– Взводу разделиться на три части, два отделения малым ходом вперед, третьему обойти село, поставить пулеметы на пригорке, и чтобы никакая крыса не ушла! Остальным не топать, не орать, дабы не спугнуть безмятежно спящих покойничков. И не устраивать тут попойку! Что там у вас позвякивает, пьянчуги?

Позвякивал, естественно, самогон. Пили, вопреки указаниям, много и повально. Но военную науку блюли, окружали село тихо и грамотно.

Ночь была в разгаре, в лесу покрякивал филин, над долиной струились завитки тумана. С озерца, заросшего ряской, доносились всплески играющей рыбы.

Село строилось хаотично, в нем не было улиц. Хаты возводились на пустырях абы как, лишь бы место хозяина устраивало.

Люди ползли, потом поднялись в полный рост и пошли, кто с карабином, кто с мотыгой. Выкатилась из будки, бренча цепью, лохматая псина, зашлась в истошном лае. Помчалась пьяная толпа с боевыми криками со всех сторон! Коси, коса, пока роса!

Гремели выстрелы, вылетали стекла из оконных переплетов. Собака, жалобно скуля, каталась по пыльному двору.

Кричали испуганные люди в домах. Выскочил на крыльцо рослый мужчина в исподнем, заметался. Пули пригвоздили его к двери, хлопнувшей за спиной. Он сполз на половицы, обливаясь кровью. В доме визжала женщина, плакали дети.

Каратели разбегались по селу. Жители выпрыгивали из окон, падали под огнем. Целая семья выбежала из пристройки, примыкающей к озеру, припустила по тропке вдоль воды. Но им навстречу уже бежали бандеровцы.

Стрельба оборвалась. Убийцы боялись попасть в своих. Зачем им огнестрельное оружие, если никто не сопротивляется?

Негодяи зверели в пьяном угаре, от вида крови еще сильнее кружились головы. Все человеческое стало им чуждо. Ненависть глушила прочие чувства. Уничтожай польское отродье! Слава Украине! Смерть врагам! Шли с вилами наперевес, врывались в дома, били все, что шевелилось, дергалось, скулило, умоляло.

Дома поливали самогоном из бутылок, бросали спички. Пойла было много, не надо его жалеть.

Над Клещинкой вставало зарево. Село пылало. Трещали, рушились обугленные перекрытия, столбы искр взмывали в небо.

Вдруг выскочили из-под дымящихся обломков живые люди, устремились к лесу. Кто-то энергично засвистел им вслед. Ударил пулеметчик, с удобством расположившийся на вершине холма. Люди падали как подрезанные.

По горящему селу среди распростертых трупов бродили пьяные каратели. Они выкрикивали здравицы своей несуществующей стране, желали врагам поскорее подохнуть, а героям – обрести славу. Никто не ушел от расправы. Село Клещинка перестало существовать.

– А ну, пьянчуги, выходи строиться! – надрывно прогрохотал Кишко, который выглядел отнюдь не трезвее прочих. – Нам еще в Карнопол, забыли? Пожары увидят, все разбегутся! Бегом к машине! Живее, хлопцы!

Да, до убийц доходило. Ведь веселье еще не кончилось. Будет жутко обидно, если сорвется заключительная часть. Подонки кинулись вверх, к дубраве.

Впрочем, эта жуть пришлась по душе не всем. Белобрысый парень с топором за поясом, житель улицы Светличной в Возыре, был смертельно бледен. Он отставал, еле волочил ноги. Запнулся о труп девчонки-подростка, схватился за горло, его вырвало.

Потом он растерянно обернулся и уставился на горящее село. Тела валялись между пылающими хатами. Бандиты уничтожили всех, раненых старательно добили.

Парень облизал пересохшие губы. Приступ тошноты снова скрутил его горло.

– Впечатлительный ты, да, Ульян? – пророкотал Павло Присуха, кряжистый мужик в распахнутой безрукавке.

В руке он сжимал окровавленную мотыгу, за спиной болтался немецкий «МП-40».

Он схватил парня за шиворот, подтолкнул и заявил:

– А чего тогда вызвался, если такой нежный? Топай, юнец, набирайся опыта у старших товарищей!

Парень промолчал, засеменил дальше.

Толпа валила через дубраву. Водитель вывел машину на дорогу. По прямой до Карнапола версты три, по петляющей дороге – порядка шести.

Кишко был прав. Не такие уж тупые эти поляки, разглядят зарево на месте Клещинки и ударятся в бега. Ищи их потом по кустам и болотам.

Народ с руганью грузился в кузов. Кто-то потерял свои вилы, матерно бранился.

– Ничего, Никола, в Карнаполе новые тебе справим, – заявил его товарищ.

Кишко запрыгнул в кабину, машинально нащупал фляжку в боковом кармане.

Машина тряслась по перелескам. Несколько раз водитель сослепу съезжал с колеи, и пассажиры чуть не вылетели из кузова. Они гоготали как оторванные, кураж взмывал к небесам. Дорога петляла, углублялась в лес, выныривала на пустыри.

А тараканы действительно разбегались! Жители Карнапола видели зарево в Клещинке и хорошо слышали пальбу. Самоубийц среди поляков не было. Людей, не верящих в решительные намерения бандеровцев, тоже не осталось. Но как же скарб, дома, малые детки?

Потеря времени и сгубила большинство селян. Добежать до леса удалось лишь тем, кто шел налегке. В Карнаполе было дворов сорок. Там царила суета. К спасительной чаще бежали люди, нагруженные баулами, мешками, чемоданами. Дети цеплялись за ноги родителей, ревели. Кто-то выводил подводу со двора, яростно стегал лошадь. Другая телега застряла в кювете, мужчины с отчаянными криками пытались извлечь ее оттуда.

Бандеровцы свалились как снег на голову. Польские крестьяне вроде и ждали их, а те все равно появились внезапно.

Машина ворвалась в село, чуть не протаранила застрявшую подводу. Люди бросились врассыпную. Стрелял пулеметчик, не подпускал беглецов к лесу. Полтора десятка карателей высыпали из машины и расстреляли тех мужчин, которые возились у подводы. Содержимое телеги они пронзали штыками и закричали от радости, когда сталь пропорола что-то мягкое и дрожащее.

Остальные на машине покатили на другой конец Карнапола, чтобы и там закупорить все лазейки. Вскоре село было заблокировано. Убегающих крестьян бандиты косили из пулеметов. В пороховом дыму метались люди и собаки. Выжившие селяне бежали обратно в дома. Они наивно полагали, что найдут там укрытие, лезли в подвалы и на чердаки.

Каратели снова шли по домам. Для начала они на всякий случай забрасывали туда гранаты, потом входили сами. Не ждали гостей, дорогие ляхи, дай вам бог здоровья?! Трещали выстрелы, стучали мотыги и вилы.

Вспыхнула облитая керосином рига на краю села. Из нее доносился жуткий нечеловеческий вой.

Все происходило быстро, по отработанной схеме. Сопротивления поляки не оказывали. Комитета самообороны здесь не было.

Село горело, выстрелы звучали все реже. Каратели ликовали. Как же мало нужно для простого человеческого счастья!

Кто-то вынес из подвала здоровенную бутыль самогона. Эту находку убийцы встретили с ликованием. Пойло потекло рекой.

Никто не заметил, как попятился и перелез за плетень молодой парнишка по имени Ульян. Он только делал вид, что принимает участие в такой вот народной забаве. Рука не поднималась убивать. Его трясло от страха, кровь отлила от лица.

Шепча молитву, он опустился в высокую траву, ползком добрался до оврага, скатился в него. Там валялось мертвое тело. Он отшатнулся от него, как от тощей старухи с косой, на четвереньках припустил прочь, прободал лбом кустарник. Крики остались позади. Парень спешил, умирал от страха.

Он выбрался из оврага вблизи околицы, пополз к поваленному забору. Крайняя хата полыхала, как и все остальные. Ульян перелез через ограду, зарылся в лопухи, воровато озирался, полз между грядками.

Не может быть! Он ведь предупреждал этих людей! Тайком прискакал сюда на лошади пару дней назад и сообщил, что бандеровцы, скорее всего, придут сюда с самыми страшными намерениями.