Страница 7 из 12
– Жена, мне сюртук с собой взять или лапсердак [12]?
– А на улице холодно сегодня?
– Сыровато, туман еще не рассеялся.
– Тогда лапсердак, все теплее будет. От твоего сюртука из китайки [13] никакого толку. Замерзнешь, спину прихватит – и все, считай, поселился калека в доме. Грей тебе потом спину лечебным камнем да за натирками к доктору бегай. Хацкель, думай своей головой и не мешай собираться! Щас, немножко, и уже выйду.
Ради такого ответственного мероприятия Белла успела пошить новое платье из тонкой светло-зеленой шерсти. В последнее время, несмотря на строительство нового дома, в семье стало полегче с деньгами, и она, как всякая женщина, стала изредка позволять себе обновки. У местечкового портного Лущика она долго рассматривала затертые страницы журнала и выбрала платье с узким глухим лифом и немного заниженной талией. В отличие от элегантной дамы на картинке, юбку она не решилась делать прямой.
– Красиво, но как в такой садиться на телегу?
– Понимаю и поддерживаю, – живо согласился с клиенткой мастер.
– И еще, мне кажется, расширенная к низу, она будет очень нарядно смотреться с белым передником. Шейте уже расклешенную, а по подолу пустите бежевую атласную ленту, как на моем любимом чепце.
О том, что Белла шьет себе платье, в доме никто не знал. Под разными предлогами она бегала на примерки к портному и возвращалась оттуда какой-то особенной – мягкой и женственной. Такие перемены конечно же не остались не замеченными свекровью. Фрейда, видя счастливые глаза невестки, подозрительно посматривала в ее сторону, но с выводами не торопилась, ибо время в семье наступило суетное. Кто знает, чего она может из-за колготни подумать!
– Ну, как тебе мое платье? – поинтересовалась Белла у мужа, расправляя складки на подоле.
– Хорошее, я же тебе уже говорил.
– Хацкель, ты не мог его видеть, оно новое!
– Жена, ты мне нравишься в этом наряде, а без него еще больше, – пошутил Хацкель и шлепнул Беллу по заду.
– Вот паразит! Столько лет, а все туда же! Когда только уймешься?
– Когда умру.
– Сынок, не говори маме грустно! Только после меня и через много лет, дай Бог вам многие годы семейного счастья. Жить начинаем! Посмотрите, какого мальчика сродили и вырастили!
Не успела бабушка закончить речь, как Фима уже появился в кухне. Он был в выходном костюме, который еще в прошлом году сидел на нем впритык.
– Красавец! – похвалил сына Хацкель, осматривая его с головы до ног. – А ну, подойди поближе. Похоже, наш Мурчик успел поспать на твоих штанах.
Хацкель поплевал на руки и принялся неторопливо собирать с одежды кошачью шерсть.
– Вот, так-то приятнее на тебя глядеть. Дай заодно и ботинки ваксой натру. Будут как новенькие блестеть. Подрос сынок. Рукава с брюками уже коротковаты, но ничего, Фимка, сегодня потерпи, а к свадьбе все новенькое пошьем.
– Всем на загляденье мой внук! – добавила невпопад Фрейда, выходя из-за тряпичной занавески.
Все разом повернули головы. Бабушка стояла при полном параде, явно довольная собой, и величественно, словно императрица, глядела на родственников. Бордовая юбка в елочку, передник, белая блуза с окорокообразным пышным рукавом у плеча, а главное – корсаж с болтающимися на нем шнурками. Но не шнурки вызвали возмущение родных, а многослойный головной убор, состоящий из чепчика, покрытого тонким платком, который, в свою очередь, был обмотан кружевной волосяной лентой – харбиндом и нашитыми на него искусственными волосами.
– Мама, благодарите Бога, что вам уже далеко за шестьдесят, а если бы раньше – готовьте сборщикам налогов пять рублей и «большое здрасьте» за ваш немного потрепанный парик, – пошутил Хацкель.
– Мама, и то правда! Зачем вы напялили на себя это старье? Сейчас уже никто так не ходит. Свисающие на спине ленты от харбинда вас не красят. Может быть, без них попробуете?
– Это вам моды важнее традиций, а мине осталось жить три субботы. Так все еврейские женщины носили, моя мама носила, и я тоже буду носить до конца своих дней. А что плохого в наряде? Наши предки были не дураки и тоже понимали в прелестях. Раз тут много, – похлопала себя Фрейда по бедрам, – значит, и на голове не должно быть пусто. Повыше и побольше – хорошо для равновесия. Я человек старый, но понимаю, мода на то и дадена, шобы человека улучшать.
– Ах, выглядите как хочите, – махнула рукой Белла и принялась затягивать свекрови корсаж.
– Вы побыстрее разбирайтесь со шнурками и выходите, – поторопил женщин Хацкель. – Наверное, Лея с Барухом уже подъехали и ждут нас у ворот. Пойду посмотрю да соломы в телегу подброшу. Путь-то не близкий, растрясет вас за дорогу, мама.
К моменту выезда со двора туман почти рассеялся. Осеннее солнце неторопливо ползло вверх по небу, вытесняя хмурость прохладного утра. Вскоре дымчатая вуаль окончательно исчезла, и бескрайняя разноцветная даль явилась взору во всей своей красоте. Такое великолепие можно было сравнить разве что с ларцом, до верху набитым самоцветами. За какую-то пару недель природа изменилась до неузнаваемости. Рубиновыми звездами загорелись кроны пышных раскидистых кленов, и не было им во всей округе равных по яркости. Глядя на них, вечно дрожащие осины забыли о страхе и облачились в наряд из красной пятнистой яшмы. Могучие дубы, словно соревнуясь с солнцем, обильно осы́пали прочные кряжистые ветви лучистым янтарем, а куст дикого шиповника запылал сердоликом. Так и хотелось протянуть руку и собрать все до единой ягодки! Но не тут-то было! Самоцветы прятались под надежной охраной крепкой серебряной паутины. Словно бриллиантовое колье, ниспадало оно с тонких колючих веток. Капельки росы сверкали разноцветными бликами и манили в смертельную ловушку осоловелых и бестолково летающих мух. Как зерна благородного граната, переливались ягоды калины на высушенных солнцем прутьях. Березы-транжиры, нацепив на тонкие ветки по сотне маленьких золотых монет, гнулись до земли от тяжести. Стоило подуть легкому ветру, и они без всякой жалости расставались с накопленным за лето богатством. Лимонный, желтый, багровый, малиновый, красный! Какая роскошь цветовой палитры! И только луговые травы смиренно принимали уход лета, в знак своего согласия поменяв изумрудную драгоценность на сдержанное благородство коричневато-желтого оникса.
– Фима! Фима! – испуганно закричала Фрейда после часа езды. – Ты наверняка забыл гребень!
– Бабушка, я его с вечера завернул в шелковый платок и положил в карман пиджака.
– А может, ты уже выложил и забыл? Покажи, шобы бабушка сидела себе спокойно и дальше думала за твое будущее.
Фима нехотя вытащил сверток из кармана, демонстративно потряс им в воздухе и тут же спрятал обратно.
– Белла, а где медовый пряник? Ты его положила?
– Положила.
– Как пить дать, в сумку! Если ты его положила в сумку, то все… Все, считай, подарка нет и можно возвращаться домой!
– Мама, зачем мне его пихать в сумку? Он там сломается и будет конфуз! Посмотрите на противень рядом с собой и ехайте уже тихо.
Фрейда нащупала рукой накрытый полотенцем железный лист и с облегчением вздохнула.
– Мама, вы бы за водку лучше побеспокоились, – пошутил Хацкель. – Как без нее разговор вести будем?
– Мама об этом беспокойство имела и взяла бутыль еще тогда, когда вы думали неизвестно о чем. Все ждет торжественного часа.
Вскоре под глухой стук лошадиных и воловьих копыт Разумовские и Мардуковичи подъехали к дому Блюменфельдов.
Хацкель неторопливо слез с телеги и окинул взглядом двухэтажный деревянный дом предполагаемых родственников.
– А что, очень даже неплохо. Дом хоть небольшой, но выстроен из добротных бревен. Крыша простая двускатная, зато наличники резные и мезонин имеются. Фима, как тебе начало?
– Хорошо, – нерешительно произнес жених, явно робеющий от предстоящих событий.
12
Лапсердак – верхняя одежда на подкладке.
13
Китайка – дешевая ткань китайского производства.