Марсиане (сборник)

И жизнь продолжалась, но теперь без друзей. Она порвала сначала с Фрэнком, потом с Джоном. Надя ее презирала, и это раздражало Майю – такая неряха, а от нее отмахнулась! И к тому же она была Майе как сестра. Это ввергало в уныние. Как и все, что теперь происходило, – Татьяну убило упавшим краном, и все в этом мире будто бы покидали ее.

Поэтому никто не был рад прибытию новых колонистов на Марс сильнее, чем Майя. Она на дух не переносила первую сотню. Но теперь появились другие поселения, и Майя при первой возможности покинула Андерхилл, намереваясь больше никогда туда не возвращаться, как намеревалась не возвращаться и в Россию. Нельзя войти в одну реку дважды, как говорилось в пословице. Что было одновременно и правдой, и неправдой.

Она перебралась в Лоу-Пойнт, самое глубокое место на Марсе, примерно посередине бассейна Эллада. Благодаря своему расположению оно должно было стать первым, где можно будет дышать новым воздухом, созданным в процессе терраформирования. Именно такое мнение бытовало в то время, и они считали себя такими дальновидными! Какими же они оказались глупцами…

Она влюбилась в инженера по имени Олег, и они стали жить вместе в квартире в длинном червеобразном модуле. Так проходили годы, и она работала не покладая рук над строительством города, которому предстояло впоследствии оказаться на дне моря.

А потом Майя разлюбила и Олега, хотя тот был хорошим, во многом даже прекрасным человеком и любил ее сильнее всего на свете. Причина была в ней, но разбить сердце она решила ему. Долгое время она не решалась это сделать и злилась сама на себя. Поэтому они просто ссорились до тех пор, пока не сделали друг друга такими несчастными, какими только могли сделать.

Но он все равно не мог без нее, даже при том, что она со временем заставила себя возненавидеть. Ненавидя ее, он продолжал любить и до смерти боялся, что она его бросит, а Майя все сильнее питала отвращение к его трусости и зависимости от нее. То, что он был способен любить такое чудовище, как она, наполняло ее презрением и жалостью. И когда она возвращалась домой, то медлила делать каждый шаг, страшась тех вечера и ночи, что им предстояло провести вместе.

А однажды, когда она сидела в марсоходе на одной из равнин западной Эллады, из-за валуна выступила фигура в скафандре и помахала ей. Это был ее Десмонд. Он забрался в шлюз, отряхнул там свой костюм от пыли и, сняв шлем, вошел в главное отделение.

– Привет!

Она чуть не сбила его с ног, бросившись обниматься.

– Как дела?

– Хотел поздороваться, только и всего.

И так они просидели в ее марсоходе за разговорами полдня, держась за руки или касаясь друг друга как-нибудь иначе и наблюдая, как тень валуна все длиннее растягивалась по охристой пустоши.

– Это ты тот Койот, о котором все говорят?

– Да. – Он ухмыльнулся. Как здорово было снова его видеть!

– Я так и думала. Даже не сомневалась! Выходит, ты теперь легенда.

– Нет, я Десмонд. Но Койот и правда легенда, и чертовски хорошая, да. Причем очень полезная.

В затерянной колонии дела шли хорошо. Мишель находился в полном здравии. Бо́льшую часть времени они жили в убежищах в хаосе Золотой рог и совершали вылазки на марсоходах, замаскированных под валуны и полностью изолированных, чтобы не излучать тепловых сигналов.

– Сейчас все так быстро затапливается водой, что какой-нибудь новый камень на фото со спутника стал вполне обычным делом. Так что я сейчас много разъезжаю.

– А Хироко?

Он пожал плечами.

– Не знаю. – Он на несколько секунд отвернулся к окну. – Это же Хироко. Постоянно беременеет, рожает. Совсем с ума сошла. Ну, ты и сама знаешь. Мне нравится быть с ней. Я до сих пор ее люблю.

– А она?

– О, она вообще чего только не любит!

Они рассмеялись.

– А у тебя как?

– О-о, – отозвалась Майя, почувствовав, как внутри у нее все упало. А потом выложила все как на духу – так, как не рассказывала никому другому. Об Олеге, его жалкой привязанности, благородных страданиях, о том, как ненавидела его, как не могла заставить его уйти.

Вокруг разливался закат, и тянулось их молчание.

– Звучит как-то не очень, – подытожил он.

– Да. Не знаю, что и делать.

– А как по мне, ты знаешь, что делать, но не делаешь.

– Ну-у, – протянула она, не решаясь произнести вслух то, что надо.

– Видишь ли, – сказал он, – если что и важно, то это любовь. И ты добиваешься ее, чего бы это ни стоило. А от жалости толку нет. Она только все портит.

– Ложная любовь.

– Нет, не ложная, это как бы замена любви. Или когда… я имею в виду, любовь и жалость случаются вместе, это, пожалуй, уже сострадание. Что-то вроде как у Хироко, и нам это нужно. Но жалость без любви или вместо любви – это уже чертовски грустно. Я это сам испытал, я знаю.

Когда опустилась темнота и в черном небе засверкали звезды, он обнял ее и чмокнул в щеку, собираясь уже выйти, но она схватила его и они занялись любовью так страстно, что ей самой в это не верилось. Казалось, будто она очнулась от многолетнего сна. Прежде чем вновь предаться своему одиночеству, она смеялась, кричала и стонала, испытывая оргазм. Заходилась в ритмичных криках свободы.

– Заходи в любое время, – пошутила она, когда он, наконец, собрался уходить. Они рассмеялись, и он вышел, больше не оглядываясь.

Она медленно поехала назад в Лоу-Пойнт. На душе у нее было тепло. Она повидалась с Койотом, своим безбилетником. Своим другом.

Той ночью и во многие последующие она сидела в маленькой гостиной с Олегом, зная, что вскоре его бросит. Они съедали свой ужин, а затем она садилась на пол, по привычке прислоняясь спиной к стене, и они смотрели новости по «Мангалавиду», потягивая узо [14] или коньяк. Ее переполняли сильные, но смутные чувства – все-таки это была ее жизнь: вечера с Олегом, одинаковые неделя за неделей, год за годом, но вскоре этому предстояло закончиться навсегда. Их отношения разладились, хотя сам он не был плохим человеком и им когда-то было хорошо друг с другом – уже почти пять лет, целая жизнь вместе. Но скоро это должно было закончиться. И она чувствовала печаль за Олега и за себя – просто за эту потерю времени, за крушение одной жизни вслед за другой. А что, сам Андерхилл уже исчез навсегда! Хоть в это и было трудно поверить. Сидя теперь в этом маленьком мирке, что они построили себе с Олегом и вот-вот собирались разрушить, она ощущала такую боль, какой не чувствовала никогда. Даже если она не бросит его, все разрушится и так – ведь больше никогда не будет вечеров, когда она не ощутит этой меланхолии, этой ностальгии по ускользающему настоящему.

Многие годы спустя она помнила это болезненное время очень отчетливо, будто в каком-то смысле покинула свое тело и наблюдала за собой со стороны. Даже удивительно, насколько значительными могли быть иногда такие тихие моменты, как она чувствовала их силу, будто находясь в эпицентре бури, которую создала сама, – и все это происходило так быстро, что она жила, практически ничего не осознавая.

И когда они с Джоном прошли терапию и возобновили свои отношения, все стало хорошо, как никогда. Но потом его убили, восстала и пала революция – для нее эти события происходили будто во сне – в кошмаре, где сильнее всего пугала ее неспособность должным образом воспринимать окружающий мир. Она присоединилась к Фрэнку и изо всех сил старалась сдержать надвигающуюся бурю, но та наступила все равно. Десмонд появился из дыма на поле боя и спас их во время падения Каира, и она вновь увидела Мишеля. Они пустились в отчаянное бегство по долинам Маринер, и тогда утонул Фрэнк, а остальные скрылись в ледяном убежище на дальнем юге – и все это происходило с такой быстротой, что Майя едва успевала что-то понимать. Лишь потом, в долгих сумерках, когда она жила у Хироко, – все обрушилось на нее сразу – скорбь, ярость… тоска. Вместе со случившимися несчастьями пропали и многие люди. Времена, когда она была полна жизни, пусть и не осознавая это, теперь прошли и остались только в воспоминаниях. Она ощущала происходящее лишь потом, когда это уже не приносило ей никакой пользы.

14

Национальный греческий крепкий спиртной напиток.