Страница 7 из 7
5. Хачик Алексанян нервничает
Он был из тех темпераментных южных мужчин, которые нередко добиваются успеха в жизни не столько умом, сколько неудержимой энергией и безрассудной смелостью. Густая шапка черных волос. Загоревшее горбоносое лицо. Плечи — косая сажень, талия — словно у гимнаста. Глаза — диковатые, со жгучим взглядом из-под густых широких бровей. Голос — резкий, гортанный, но почти без акцента.
По паспорту он значился Хачиком Геворковичем Алексаняном — тридцати лет от роду, однако выглядел несколько старше своего возраста. Уже с первых минут разговора Антон Бирюков понял, что с таким собеседником надо держаться настороже. Ответив на предварительные вопросы, Алексанян уставился Бирюкову в глаза и нагловато спросил:
— Кушать хочешь, начальник? Настоящий шашлык из молодого барашка, как на Кавказе, организую…
— Спасибо. Оставим кушанье до лучших времен.
— Теперь плохое время, да?..
Разговор состоялся возле строящегося дома, где работала наемная бригада. Антон огляделся. Увидел в стороне, под ветвистой старой березой, два пустых ящика, перевернутых кверху дном, и предложил Алексаняну сесть. Когда уселись, сказал:
— Время хорошее, но пришел я к вам не ради шашлыков. Давайте разберемся в ваших отношениях с Головчанским. Где и когда встречались с ним последний раз?
— Не помню, — быстро ответил Алексанян.
— Придется напомнить… — Бирюков сделал паузу. — В пятницу вечером были на даче Головчанского?
— Вся бригада там была.
— Из-за чего поссорились с Александром Васильевичем?
Алексанян улыбнулся:
— Ссориться с начальством — все равно, что тигра за хвост дергать: и удовольствия мало, и страшновато… Мы не ссорились.
— Но встречу эту помните?
— Помню.
— Почему сразу не вспомнили?
— Потому что забыл. — Алексанян опять уперся взглядом Антону в глаза. — Нет, ну давай шашлычок приготовим! Разве нельзя по-человечески поговорить?
Антон прищурился:
— Вы ведь, по существу, взятку мне предлагаете…
Алексанян расхохотался:
— Шутки не понимаешь, да?..
— Всякая шутка хороша ко времени и один раз. Сколько денег отдали Головчанскому в пятницу?
На лице Алексаняна промелькнула сначала растерянность, затем возмущение, но ответил он спокойно, будто речь шла о сущем пустяке:
— Три тысячи… — И, вроде полюбовавшись произведенным эффектом, с усмешкой добавил: — В долг попросил Головчанский, чтобы с девочками отдохнуть на юге.
— Не многовато ли для месячного отдыха?
— По русской пословице… хозяин — барин.
— Вам известно, что этого «барина» уже нет в живых?
— Жалко, конечно, человека.
— А деньги?..
— Чего деньги жалеть… — Алексанян указательным пальцем постучал себя по лбу. — Будет башка на плечах — будут деньги.
— А за какие «шутки на Кавказе башку отрывают»? — внезапно спросил Бирюков. Заметив в жгучих глазах Алексаняна мелькнувшее недоумение, быстро продолжил: — Дело, Хачик Геворкович, складывается печально. Головчанский умер, как принято говорить в народе, не своей смертью…
— Я убивал его, да?! — выкрикнул Алексанян.
— Вы оказались в числе подозреваемых. Если будете отделываться шутками и вилять в показаниях…
— Ну, пошутил я с Головчанским насчет башки. Понимаешь, да?.. Честно, пошутил… Зачем мне его башка? Я добросовестно зарабатываю свои деньги, вместе с бригадой кручусь белкой в колесе…
— И три тысячи швыряете ни за понюшку табака? Не верю, дорогой товарищ, что можно с такой легкостью разбрасывать заработанное трудом.
Алексанян промолчал. По его напряженному лицу было заметно, что он ищет убедительный ответ и не может найти.
— Поймите, Хачик Геворкович, стечением обстоятельств вы попали в очень сложную ситуацию, — сделав ударение на слове «очень», снова заговорил Бирюков. — Ведь, если уголовному розыску известно о вашем конфликте с Головчанским, значит, есть свидетели этого конфликта…
— Кто?
— Это не имеет значения.
Алексанян, заметно нервничая, прикурил дорогую сигарету, раз за разом сделал несколько затяжек. Потом исподлобья посмотрел на Бирюкова и сердито бросил:
— Три тысячи — доля Головчанского. Понимаешь, да?..
— Рассказывайте по порядку.
— Чего рассказывать?.. Договор заключил Головчанский со мной на тридцать тысяч, из них пять запросил себе, на лапу. В пятницу, видишь, какой-то начальник из областного Сельстроя приехал, урезал зарплату до двадцати пяти. Двадцать две тысячи надо выплатить рабочим. Остается всего три. Головчанский за них уцепился. Говорит: «Давай! Не отдашь — вообще рассчитаю по голым расценкам, без всяких премиальных. И ни один прокурор тебе не поможет, потому что прежний договор был завышен, незаконный». Я не баран, понимаю: по одним лишь расценкам, без премиальных, получится не больше восемнадцати тысяч. Еще четыре тысячи теряю… А у меня в бригаде Володя Сафарян и Асатур Хачатрян — каменщики шестого разряда, Миша Элоян — маляр-художник с высшим образованием, Рафик Вартанян — штукатур-плиточник по высшему разряду. Всем надо платить самую высокую тарифную ставку. Не смешная шутка получается: мне — бригадиру — на лимонад не остается. Понимаешь, да?..
— Проще говоря, вы с Головчанским по предварительному сговору украли из кассы ПМК деньги и разделили между собой похищенное…
— Почему украли?! Я законно у кассира по ведомости получил! Головчанский это подстроил! Для меня лучше потерять три тысячи, чем семь.
— Вот такие действия квалифицируются как хищение, а не взятка.
— Почему не взятка?! Головчанский вымогал у меня деньги! Понимаешь, вымогал!..
— Не надо, Хачик Геворкович, оправдываться. Я не собираюсь читать вам популярную лекцию о разнице между хищением и взяткой. Неужели опыт прошлого вас еще не научил? Вы ведь уже побывали в суде. Каким образом удалось тогда доказать свою невиновность?
Алексанян нервно затянулся сигаретой. Выпустив густое облако дыма, хмыкнул, помолчал:
— Тот начальник ПМК — большой дурак. Шашлык уважал, коньяку море мог выпить — только наливай! За столом болтал о деле, магнитофон слушал. Я беду чуял… Поэтому, когда надо, не ту клавишу магнитофона нажимал. Следователь магнитофонную запись послушал, судьи послушали — всем стало понятно, какие условия навязывал мне начальник перед заключением договора.
— Какие же там были условия?
— Он сразу мне заявил: «Хочешь получить выгодную работу — клади на бочку семь тысяч». Пришлось выложить из собственного кармана…
— Вот видите: там вы рассчитались из собственного кармана, а с Головчанским — из государственного…
— Какая разница?
— Большая. Разговор с Александром Васильевичем тоже на магнитофоне записан?
— Нет… Этот хитрый, собака, был. Один на один беседовал, без магнитофона.
В показаниях Алексаняна имелась доля несомненной истины: три тысячи сторублевыми купюрами перекочевали от Хачика к Головчанскому, конечно же, не без согласия последнего.
Выяснилась и причина, почему Головчанский не уехал в Новосибирск с вечерней электричкой. Оказывается, еще утром в пятницу он предупредил Алексаняна, чтобы тот принес деньги на вокзал. Алексанян обещал это сделать, но, когда узнал от бухгалтера, что прежний договор с ним расторгнут, решил деньги не отдавать и на вокзал не пошел. Видимо, не дождавшись до отправления электропоезда обещанных денег, Головчанский поставил чемодан в камеру хранения и заявился на дачу, чтобы «выяснить отношения» с бригадиром.
— Здесь вы и передали ему три тысячи? — спросил Бирюков Алексаняна.
— Здесь и передал.
— Свидетелей, понятно, не было?
— Головчанский не баран, чтобы при свидетелях такие куски брать.
— Сделку не «обмыли»?
— Предлагал он бутылку «Плиски» открыть. Только зачем мне это надо было, чтобы в лицо ему плюнуть, да?.. Собрал бригаду — ушел с дачи. Больше Головчанского не видел.
— Кстати, сколько бригада заработала на строительстве его дачного дворца?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.