Предтеча(Повесть)

Слова Кулькона были Ахмату не по душе. Это стало ясно всем, и в зале сразу же оживились, ибо поняли, как надо отвечать на ханские вопросы.

Поднялся князь Темир, известный краснобай, и проникновенно заговорил:

— Почтенный бекляре-бег сказал справедливо — разорение московской земли не принесет нам пользы — какие же могут быть выгоды хозяину, потравившему свои выгоны? Но есть польза другая, и она важнее золота. Мы — народ-воин. Мы избраны аллахом, чтобы побеждать неверных и повелевать ими. А между тем вот уже двенадцать лет не видит Русь блеска наших сабель. И с тех пор как наши сабли ржавеют, мы жиреем и грыземся друг с другом. Такова кара всевышнего народу, не исполняющему своего предназначения! Великий хан! Ты — труба спящим, ты — огонь для блуждающих в ночи! Подними свой народ на неверных, дай ему опьяняться вином войны — и будешь славен в веках как отец народа!

По залу прокатился шепот одобрения. Ахмат широко улыбнулся и кивнул:

— Ты читаешь мои мысли, мудрый Темир, и хорошо излагаешь их своим искусным языком. Но как же нам поступить с польским королем?

— О повелитель! Мне ли, ничтожному, давать тебе советы? Однако, если ты приказываешь, скажу: руку, протянутую королем, следовало бы принять, не выказывая особых почестей. Достойный Муртаза предлагает себя в послы, но стоит ли заставлять барса охотиться на мышей? — Темир заметил злобный взгляд Муртазы — посольство сулило тому немалые выгоды — и, льстиво улыбнувшись, добавил: — Наш кэшик-бег служит украшением твоего дворца, и такой посланец — слишком большая честь для короля…

— Украшают дворец женщины, — запальчиво выкрикнул Муртаза, — я же его защищаю, и не красивыми словами, а саблей и меткими стрелами!

Ахмат, словно не замечая выкрика Муртазы, сказал, глядя на Темира:

— Ты рассудил верно: ведь король не прислал ко мне посла королевского рода, зачем же я пришлю к нему оглана? Ты изворотлив, как змея, и звонкоголос, как жаворонок, Темир. Не таким ли должен быть мой посланец к королю неверных?

— Я готов исполнить твою волю, повелитель, — поклонился Темир.

— Но, великий хан, — снова вмешался Муртаза, — это не обычное посольство. Ты хочешь заключить военный союз, поэтому твой посланник должен не петь, а говорить языком воина. — Известен ли тебе этот язык?

На этот вопрос Темир неожиданно для всех разразился грязной руганью, от которой щеки Юлдуз сделались пунцовыми. Но залу прокатился шепот недоумения, но Темир так же неожиданно оборвал ругань и сказал:

— Не этот ли язык воинов имел в виду оглан Муртаза? Как видишь, повелитель, я им владею не хуже других.

Ахмат, собиравшийся вначале разгневаться на неслыханную вольность, вдруг громко рассмеялся, а вслед за этим стены зала Совета и Суда содрогнулись от смеха всего курултая.

— Если же почтенный оглан имел в виду язык оружия, — продолжил Темир, когда смех стал стихать, — то я могу доказать, что его сабля не проворнее, а стрелы не метче, чем мои.

Муртаза яростно вскричал:

— Шакал поджимает хвост перед барсом, а если он этого не делает, то барс ломает ему хребет!

Темир хотел сказать что-то в ответ, но Ахмат поднял руку, и в зале все стихло. В грозной тишине раздался насмешливый голос Юлдуз:

— Великий хан! Твой курултай становится похожим на ярмарочный балаган — тут можно услышать площадную брань и увидеть бой петухов.

— Хатун права! — сказал Ахмат. — Не будем уподобляться балагану. Я объявляю вам свою волю: мы пойдем великим походом на московскую землю и превратим ее в пыль. Я покараю Ивана и дам Москве нового князя, покорного моей воле. Я принимаю руку, протянутую польским королем, и посылаю к нему своего человека. Бекляре-бег! Объяви Казимирову послу, чтоб тот собирался в обратную дорогу, заготовьте фирман, богатые поминки и через два дня отправляйте его в путь. А завтра пусть будет военный праздник — люди польского короля должны видеть силу и удаль наших воинов. Пусть Муртаза и Темир покажут нам завтра меткость своих стрел, и тот, кому выпадет удача, поедет обратным послом и будет моим человеком у короля.

Ахмат встал, и военный совет снова распростерся на полу.

Решение Ахмата быстро стало известно всему Сараю. Город охватило предпраздничное ликование: среди многочисленных торжеств военные празднества пользовались особой любовью.

Кручинились только двое московских купцов да ханский оружейник Дамян: Ахматово посольство должно было вот-вот отправиться к королю, а ожидаемый караван припаздывал и посланный ему навстречу Семен все не подавал вестей. Матвей был особенно нетерпелив и беспрестанно тормошил своих товарищей. Василий же стоял на одном:

— Прирежем этих нехристей али стрельнем втихаря — пока новых посольских сыщут, задержка выйдет. Сами сгубимся, зато волю великого князя сполним.

Матвей наскакивал кречетом:

— Не за гибелью нас посылали, а чтоб дело, угодное русской земле, вершилось. Вот о чем думать надобно!

— А чё думать?! — не сдавался Василий. — Прямо на завтрашнем празднике и стрельнем. Там на базарной площади дуб стоит, листья еще не сбросил. Схоронюсь в кроне и стрельну кого следовает.

— Они что ж, вовсе дураки и дерево то не обыщут? — пытался утихомирить Матвей своего товарища.

— Али когда по городу поедут, брошу ножичек из толпы — то-то басурманского визга будет! — усмехнулся Василий. — А может, еще где удобнее место сыщется — пусть вон Демьян подскажет.

— У них военные игрища так происходят, — начал Демьян, — попервости в степь выезжают. Тама скачут, секутся друг с дружкой и птиц диких отлетных стреляют. Для этого особые стрелы придуманы — без оперения, короткие и кривые. Пускают их вдогон стае, они ее обгоняют в полете, повертаются навстречу и зачинают птиц калечить. Чья стрела больше подранит, тот и победил… Потом со степи в город приезжают. Устроят на базарной площади борьбу и сызнова стреляться зачнут, только уже по-другому. Сначала по голубям — это уже обычными стрелами. После по подвескам. Вешают чашу на веревке и пытаются на скаку сбить ее стрелою. У стрел наконечники особые — на вид полумесяца. Кто веревку перебьет, тому чаша и достается.

— Вот тут-то их и стрельнуть! — воскликнул Василий.

— Чего пустое долдонить?! — махнул рукой Демьян. — Там войска тьма и ближе двуста шагов никак не подойти.

— Это с боков, а со спины у них что?

— Караван-сарай, — ответил Демьян. — Он и того дальше будет. Да еще столб с бунчуком стоит, вид загораживает. Они на него правят, когда по подвескам стреляют…

— Может, с этого столба за ними поохотиться? — неожиданно сказал Матвей и пояснил непонявшим товарищам: — В северных землях у чуди есть такая охота самострелом. Ставят в лесу натянутый лук и нацеливают его вдоль звериной тропы. Потом берут веревку, по ихнему титягу: один конец — к тетиве, другой — к земле. Споткнется зверье о титягу, лук стрельнет — вот тебе и добыча.

— А что? Самострелы у нас добрые найдутся! — оживился Демьян, указывая на развешенные по степам замысловатые изделия. — Пристроить один — не задача.

— Осталось только титягу привязать и конец басурманцам сунуть — дерните, дескать, в нужный час! — съязвил Василий.

Опять принялись спорить и, разругавшись вконец, решили пройти на площадь, чтоб все на месте прикинуть. Трудились всю ночь, там и застали их протяжные крики муэдзинов, возвестивших о начале дня.

Бурлила, шумела большая базарная площадь. Люди охватили ее плотной дугой, облепили все близлежащие постройки и деревья. Огражденная стражниками полоса земли шириною в двести шагов упиралась с одной стороны в Ахтубу, а с другой — в стену караван-сарая. В центре ее была установлена перекладина с подвешенными чашами, вокруг которой стояли стрелки, судьи, бросальщики голубей. Напротив, на той стороне, где не было толпы, блестел ослепительной белизной ханский шатер, окруженный почтительными царедворцами и военачальниками. Здесь все сидели чинно, о месте не спорили: все определялось расположением выставленных накануне бунчуков — насаженных на древки красных, синих, зеленых, черных конских хвостов, сгрудившихся около высокого столба. С верхушки его свешивалось несколько желтых бунчуков — цвет золота был любимым цветом Ахмата и его рода.