Страница 7 из 12
А природная честность и наивность Соснина выглядели в глазах окружающих дополнительным чудачеством - дальше, как правило, дело не шло. А то, не ровен час, удалой долго не думает. И даже опытные оперативники всерьез напрягались, когда на планерках брал слово Соснин. Всегда имел под рукой точную и проверенную информацию - и бил не в бровь, а в глаз. А однажды ранним утром, направляясь в зону на подъем, я увидел свет в окнах Соснина и завернул к нему, потому что по графику он тоже должен быть на подъеме. Вдвоем-то сподручней да веселей шагать. Капитан открыл мне сразу. На полу покоилась банка из-под консервов в пепелище окурков да кипа центральных газет. Оказывается, Серега Шаров в порядке шутки ляпнул накануне, что коллега политически слаб в коленках и не все допонимает в сегодняшней политической обстановке. Вот капитан Соснин ночь напролет и торчал над периодической печатью - "доподковывался". Он способен был, к примеру, случайно купить обувь размером больше нужного и носить ее с загнутыми вверх носками, потому что возвращать было уже стыдно. В чем смех, в том и грех, а только от думы все равно голова трещит...
Также заступавший в новогоднее дежурство Соснин мигнул мне и чуть ли не вприпрыжку убежал в парилку. Когда мы с ним, на славу распаренные, сидели уже в предбаннике, послышались голоса: появился ругающийся Портретов и с ним хохочущий начальник отряда Серега Шаров.
- Расскажу - не поверите. - Серега разделся и закурил. - Сходи, говорю, Григорьич, за дровами-то, а то, мол, печь прогорает - у меня как раз яишенка на плите стояла да пузырь на столе - для гостя. Честь честью. Ну, тот принес охапку да с ходу и сунул в печку-то. А оттуда так ахнуло, что полплиты чуть не разворотило. Да впридачу и закуска вся на потолке оказалась, как там и была. У Картинкина и дар речи пропал. - Серега, хлопнув по костлявому плечу мрачного прораба, улыбался во всю ширину рта. - А дело-то, мужики, в том, что наладился кто-то у меня дрова тырить. Вот я, чтоб узнать, взял да и забил в несколько поленьев патроны. На воре ведь, говорят, и шапка горит. А дрова те заприметил да отдельно, значит, положил. Чтоб себя ненароком не рвануть. Григорьевича-то и забыл предупредить, а он как специально и взял меченые-то. Так пришлось даже печника вызывать, до сих пор еще ковыряется. А наш-то Портретыч, глянь-ко, все еще не оттаял: глаза семь на восемь, восемь на семь!
- Попросишь дэвэпэ, - буркнул прораб, - я тебе, гаду, дам в следующий раз - поживешь и с таким полом, без обивки. Желающих всегда найдется.
- Ладно, Григорьич, - успокоил его неунывающий Серега. - Мы ведь с тобой, чай, не чужие: ты как-никак у меня в отряде в совете воспитателей. Не обижайся: в другой раз за компанию посидим - за рюмкой чая. - И Серега, насильно заграбастав руку прораба, слегка даванул ее.
Изменившись в лице, Портретов вырвался и колченого протопал в моечное отделение. Да и было отчего побледнеть: здоровьем Бог Шарова не обидел. Быку шею свернет. Рассказывают, Серега только-только закончил техникум заочно, а перед последним экзаменом, забредя на окраине города в какой-то магазинчик, заприметил за прилавком девушку. Ну увидел и увидел. Чего тут вроде бы особенного. А только вдруг как окаменел. Да и та, в свою очередь, тоже изменилась в лице. Покраснела, развернулась - и в подсобку. Серега - следом, а там уже ухажер стоит, стенку подпирает. Косая сажень в плечах. Оказывается, здесь и работал, разнорабочим. Серега, занимавшийся спортом, каратэ, окрысившегося человека не тронул - только встал в стойку и нанес показательный удар по первому неодушевленному предмету, подвернувшемуся под горячую руку. В результате дверка трехстворчатого шкафа оторвалась вместе с петлями. Как будто ни с того ни с сего. Наглядный пример убедил соперника: он только махнул рукой и, вздохнув, убрался восвояси. А Серега теперь и шагу не шагнет без своей молодой супруги Галины.
Поигрывая мышцами и похохатывая, Серега потащил нас с Сосниным, обняв за плечи:
- Мужики, подфартило счастье: вместе дежурим! - И загорланил во всю силу легких: - "А три танкиста, три веселых друга! Экипаж машины боевой!.."
Серега открыл заслонку в парилке и шарнул на каменку подряд несколько ковшей воды. Кожеобжигающий пар, мощно ухнув, хлынул к потолку, согнав блаженно растянувшегося на верхнем полке Портретова. Казалось, волосы на наших головах вересом затрещали! Но парились да мылись мы до одури.
И когда уже расходились из бани, мой разомлевший и о чем-то призадумавшийся сосед, благодушно отдуваясь, хмыкнул:
- А и ладно, что у Шара пузынь не раскатали: надо еще в дежурку заскочить - бугра с девятой точки дернуть. С подшефной-то. А то я на всякий случай после Нового года пару отгулов прихватил - не лишние.
- Картинкин, ты что, белены объелся? - Серега не удержался. - Или дежурку с проходным двором спутал?
В дежурку-то в любое время дня и ночи мог заходить по делу и без дела не только начсостав, но и гражданские, вольнонаемные, зачастую не показав даже и пропуска охране, знавшей всех как облупленных. Но полушутливое Серегино замечание неожиданно вывело Портретова из себя:
- Ты когда в лесу на своей точке был в последний раз? - напрягая жилистую шею с челночно бегающим кадыком, взъярился он. - Может, сам бугру и скажешь, чего им после праздников делать? Валяй - хлопот меньше!
- Ладно, ладно, - примиряюще дернул подбородком Шаров. - Некогда, Григорьич, сам знаешь. Мотаешься и без того как заведенный. У тебя ведь Паньков бугром-то на точке, верно?
- Кто же еще - Нарком, конечно, - так же быстро и остыл прораб. - В авторитете. Да и дело знает туго - не обижаюсь.
- Туго... Знаем мы, что он, заштыренный, туго знает: енот, да не тот. Ладно, Портретыч, проехали. Работа есть работа. Не будем заводиться: после парилки снова жить захотелось!
А дома, как только я поднес спичку к матово-розовым дровам, в печи и занялось разом, вкусно запохрустывав согнутой в барашек сухой желтой берестой; и я, отварив рожки и поджарив их на подсолнечном масле, на верхосытку еще напился темно-янтарного свежего чая с куском черного хлеба местной выпечки. Подбросив дров в печку, подпер поленом весело осветившуюся ало-красным атласным огнем чугунную заслонку - и блаженно растянулся на кровати.
Солнышко нас не дожидается, и, когда я проснулся от неожиданной боли в сердце, было уже темно: зимний день не дольше воробьиного носа. А боль, туго сдавливая, заставляла сдерживать частое дыхание: какая-то острая игла медленно переворачивалась в сердце, ноющими электрическими покалываниями растекаясь в груди и под лопаткой; немея, нехорошо отяжелело левое плечо и обмякла рука. Стараясь медленней и равномерней дышать носом, я закрыл глаза, ожидая, когда отпустит эта дотоле непонятная сердечная боль. Беда-то ведь без ума... После того как мое лицо покрылось испариной и игла исчезла, я задышал спокойнее, но долго не решался двигаться. Затем медленно сел и включил свет. Дрова еще к этому времени прогорели окончательно, подернувшись серебристо-серой золой, и я закрыл заслонку, только теперь ощутив, как от тепла еще уютнее стало в комнатке.
Настала пора собираться. Погладив форменные брюки и рубашку, я побрился хваленым лезвием "Жилетт", которым, оказалось, следовало бы пользовать разве что по приговору народного суда, но, освежившись родным "Шипром", почувствовал себя вполне человеком. На все сто. Но отчего эта непонятная боль?.. Нечаянно, неведано - встретила нос к носу. Да и взяла как Мартына с гулянья...
И как в постоянно тоскующей душе не может не проткнуть ледяной острой иглой беззащитно дрогнувшее человеческое сердце, когда, скажем, прямо на глазах крутится берестой на огне сошедший с круга мой сосед, а над такими, прямее прямого в своей искренности, как безобидный земляк Соснин, не перестают изводиться в насмешках не желающие видеть дальше собственного носа, сами, в свою очередь, наделенные какой-нибудь кличкой, потому что всякий живущий в этом конвойном поселке неизменно награждается прозвищем; а каждый второй с погонами на плечах, вернувшись поздним вечером со службы, вынужден без слов хвататься за горячительное, чтобы хоть как-то суметь подзабыться до утра; и так месяц за месяцем, год за годом, и несть этому числа; хотя, конечно, день дню не указчик и день на день не приходится...