Вологодский конвой

А в письме, которое я получил от отца Бориса Кондратьева, написанном слабыми, шатающимися буквами - следами человеческого горя, - была робкая просьба присмотреть по возможности за сыном, который вырос без матери, в общежитии, в детстве часто болел, а перед армией был так избит, что пришлось удалять селезенку, но об этом он сам никогда не расскажет, и если, конечно, виноват, то... И без них горе, а с ними - вдвое.

Соснин кивком подозвал хитровато щурившегося Серегу Шарова:

- Слушай, только вспомнил: ведь твой Нарком кентуется с Кондратом, так?

- Ну-у-у... - тянул Серега.

- Баранки гну! Ты что Ванькой с Пресни прикидываешься? Или в самом деле ничего не понял? Раз Нарком с Кондратом кенты, а последний давно уже на рогах в шизняк доставлен, так что, еще не ясно?.. Значит, "норму-задание" твой воспитатель выдал сполна своему бугру. Теперь понятно?..

- Вот тебе и... "голубчики-душегубчики"!.. - На Серегиной потемневшей щеке обозначилась пунктирная ссадина после бритья. - Теперь уже поздно копаться в колбасных обрезках - ничего не докажешь. За руку-то не пойман!.. Всех бы их к стенке - да очередями... из пустого-то валенка!..

Серега, вызвав по внутреннему телефону завхоза, закричал:

- Старшина, срочно разузнай, где сейчас Нарком. Ну Паньков, словом. Жду! - И, кинув трубку, сцапал Соснина за рукав. - Вот так вот, дружбан: когда зубов не стало, тогда и орехов принесли... Между прочим, Николай Александрович, завхоз у меня новый и со всей этой шоблой в контрах. А с Наркомом особо: тот как-то раз права стал качать, так завхоз ему налил промеж глаз, и Нарком летел - только что не курлыкал. А такое отдают на том свете угольками, ребятки-козлятки. Так что дело пахнет керосином... Долго ли нажраться да разборки учинить. На это они мастера первого класса.

Тем временем завхоз доложил Шарову, что Панькова нигде не нашли, как в воду канул. Дело понятное: ночь-то матка - все гладко.

- Конечно, будет он в отряде сиднем сидеть. - Серега, застегнув шинель, передернул широкими плечами, взбадриваясь. - Нашли мальчика-с-пальчик!..

И мы с ним, захватив Псарева, отправились навстречу судьбе, вручившей нам такой кислый лимон. Искать и найти на все готового Наркома.

Усиливался дувший все холоднее ветер, а где-то вверху, в темной густоте неба, знобко ощутимой сквозь редкие мелкие звезды, уже шумело что-то невидимое и сильное; ржаво скрипели на столбах раскачивающиеся фонари в железных рубашках, гоняя свой жидкий свет, и все чаще метались безжизненные полосы прожекторов, бесшумно бросаясь на молчаливые строения и отчего-то заставляя сжиматься сердце в невольной тревоге...

Между тем в отрядах, куда бы мы ни заходили, было относительно спокойно, и даже - на удивление - многие уже спали, а иные, собираясь на боковую, вечеряли, согнувшись в полутемных секциях за чаем и хлебом; в курилках наконец-то начал оседать дым, и воздух был такой тяжелый, что, хоть раз вдохнув его, нельзя было отделаться от спазматически щиплющего горло комка... И у нас уже была не о том речь, что виноватого надо сечь, а только о том, где же все-таки он, - шли мы теперь, не замечая холода, по третьему кругу - из края в край. Не обходили стороной и кутки. Но все было напрасно: поди-ка, на всяком углу наркомовские шестерки понаставлены - каждый шаг докладывают. А сам где-нибудь в тепле над нами посмеивается: дешево, мол, они не возьмут.

И когда только дошло, что у нас, как и у всех, всего лишь два глаза, да и те за носом, - мы, несолоно хлебавши, вернулись обратно.

Соснин и Паша, сидя порознь в разных комнатах, мирно носом окуней ловили. Дремали под жужжание счетчика. Соснин, всполоснув лицо, сообщил, что он тоже самолично заглядывал в Серегин отряд - на всякий случай. В целях профилактики. Был вместе с вызванным нарядом осужденных - из числа дежурных в новогоднюю ночь. От Наркома ни слуху ни духу: пропал, как с возу упал.

Паша, в шапке, свернутой на ухо, словно вспомнив о чем-то важном, выскочил проворно на улицу, но вскоре залетел обратно и гробовым голосом возвестил:

- Во втором отряде Нарком завхоза подколол!..

- Заткни рот рукавицей! - побелел хозяин отряда Серега Шаров и спохватился: - Кто сказал?

- Да вышел я до ветру, а у ворот дневальный ко мне. Со шнырем из второго отряда. Кричат: у нас Нарком завхоза подрезал! Ну я их обратно прогнал, а сам сюда!.. - Паша испугался, точно он сам все это натворил. Стоит неподвижно, и один глаз его подергивало неудержимым тиком.

А через несколько минут мы уже всем составом ворвались в Серегин отряд. В фойе и коридоре оказалось пусто, только через стенку все еще бубнил телевизор: разрешение о просмотре новогодней программы выполнялось кем-то добросовестно.

А в кабинете Шарова на старшинском месте, опершись на руку и полуоткинувшись к стене, один-одинешенек сидел завхоз - молодой чернявый парень со стеклянными голубыми глазами навыкате. Левая рука выше локтя была перехвачена бинтом, лицо - белее мела. Но из одного угла рта в другой бегала папироска - завхоз, устало щурясь, курил, походя на утомленного работой мыслителя.

- Что случилось? - подлетел к нему Шаров. - Куда он тебя?

- С дураков взятки гладки... - шевельнулся завхоз, недовольно покосившись на перевязанную руку. - Да все нормально - вена не задета. Обошлось. Хотел опять пугнуть, сморчок. Мало ему того раза. Ничего нормалек. Отлежусь.

- Ну, я ему, уроду заштыренному, рога-то поотрываю!.. - зарычал Серега. - Где он?

- Кажется, в секции... Отсыпается, - откашлялся завхоз, не ставший держаться на благородном расстоянии, потому что здесь кто помечает, тот и отвечает. Каждый за себя.

- Может, медчасть вызвать? - с готовностью шевельнулся Соснин, с состраданием глядя на старшину. - Давай позвоню, а?.. Живо придет...

- Нет. - Завхоз был не из тех, кто с ходу весит головушку на праву сторонушку. - Серьезно говорю: отлежусь - и делов-то. Пустяк, всего царапина. Так, заточкой задел...

- Смотри, - выходя из кабинета, согласился Шаров. - Будь тогда в отряде. В самом деле, отдыхай. Замену подыщу.

В наркомовской секции, казалось, все спали. Кто-то даже посапывал. Тишь да гладь, Божья благодать.

Но мы уже были у тихого омута, где черти водятся: последняя койка в углу. Самолучшая. Сам хозяин шумно дышал, с головой накрывшись одеялом.

Серега Шаров, наклонившись, резко сдернул жесткую байку: Нарком оказался в трусах и фуфайке. Точно так и надо. Поджав ноги, недоуменно открыл глаза, тревожно озираясь, - овечкой прикидывался. И в голую горсть не сгребешь.

- В чем дело? - сипло спросил он. - А?.. Что такое? В че-ом дело?..

- В шляпе. - Для Сереги Шарова такая увертка не вывертка: взяв подчиненного за грудки, он рывком поставил того перед собой. - Одевайся. И за мной. Разговор есть, Паньков. И серьезный.

- В чем дело-о-о-о? - захрипел уже Паньков и прихлопнул к ноге вдруг забившую крупной дрожью руку. - Ты чё, в натуре, начальник? - И, выдвинув вперед челюсть, ножами выбросил в стороны руки. - Вы чё, цветные? Не доводите до греха!.. Я за базар отвечаю, мля!

- Я тебе крикну, малюточка, басом, - удерживая стальной рукой Панькова, а другой помогая ему одеваться, цедил Шаров. - Ты что, урка недоделанный, еще себе дело шьешь? Не многовато ли на одного?

- Какое дело-о-о-о?.. - свистел Паньков, шаря глазами по темным и как бы переставшим на время дышать койкам. - Никаких делов не знаю!.. Все дела у прокурора, а у нас делишки, по-ал?..

- Как не понять, - спокойно кивал Серега, подталкивая одетого Панькова к выходу. - Конечно, понял - чем старик старуху донял. Не велика наука. А ты, если хочешь, чтоб все в порядке было, иди и не рыпайся. Слушайся старших - худому не научат, родное сердце.

На улице, глянув на торчавшую из-под накинутой фуфайки рубаху согласно плетущегося Панькова, я понял, что тот потому и поднял дым коромыслом, чтобы за него только голос подали. Пожалели и заступились. Но ни у кого в это время почему-то подушка не вертелась в головах, а беспечальному сон всегда бывает сладок.