Неглинный мост

И вот в один прекрасный день мы зашли во Дворик и увидели такую милую картину: чуть левее Ларька тети Маши, прислонясь спиной к мусорному баку сидел Эпилептик. Он сидел прямо на асфальте, оборванный и грязный, лохматая голова безвольно свешивалась на грудь, и по-видимому он был изрядно пьян. Мы не успели даже удивиться, как со стороны 1-го Неглинного подъехала Канарейка, и два мента, подхватив Эпилептика под руки, потащили его в машину. Он, бедняга, и не сопротивлялся.

– Да-а-а, – глубокомысленно протянул Джеггер, откупоривая бутылку…

В следующий раз мы увидели Эпилептика опять через год в винном магазине на Цветном (кодовое название Инструменты). Магазин этот тогда только открылся, и мы заглянули туда просто для интереса. Эпилептик сидел на подоконнике, еще более оборванный и небритый, и держал на поводке симпатичного пса, который радостно повизгивал. Мы хотели к нему подойти, но он нас явно не узнавал; и тогда мы вышли из магазина, Толстяк плюнул на тротуар, обозвав всех Козлами и Баранами, Джеггер закурил, а я повторил свою крылатую фразу: Спеши жить – ты еще успеешь стать красивым трупом! И больше мы Эпилептика не видели.

ЭПИЗОД 3

Совершенно отчетливо помню тот день и час, когда я впервые увидел Джоконду. Не Леонардовскую Мону Лизу, а обыкновенную живую девочку, которую звали, конечно, совсем не так, но прозвище Джоконда ей очень шло, хотя больше всего она походила на Дельфийскую Севиллу.

Летом 78-го я во второй раз пытался пролезть в Баннер, но попытка не удалась, и в противнейшем настроении я заехал в Контору, чтобы взять очередной отпуск. Но отпуск мне не дали, так как выяснилось, что некому ехать в Колхоз, я метал громы и молнии, но поделать ничего не мог и с горя решил ЗАБУРИТЬСЯ В ЗЕРНО аж на целый месяц – отдыхать так отдыхать.

В середине августа наша Контора переезжала в новое здание около Дома Кино, и я помог перетащить несколько столов, пока оформлялись Колхозные документы. Тут-то я и увидел стройную девочку, робко приткнувшуюся у стены. Как я выяснил позже, это и было Джоконда. Подойти к ней в тот день я не решился, так как был в телогрейке, небрит и наверняка пьян; тем более что она мне показалась очень молодой и застенчивой.

Джоконде в ту пору было 16 лет. Она закончила школу и попыталась вползти в Баннер, но… как вы понимаете, пришлось ей устраиваться в Контору. Она мне сразу понравилась (я всегда любил черные глаза и темные волосы), но после возвращения из Колхоза так и не установил с ней контакта, хотя работали мы в соседних отделах на одном этаже. И виновата в этом была, конечно же, Атомная Леда.

Стоп. Впервые это имя появилось в моей Правдивой Повести, и следует на нем остановиться поподробнее, так как Леда занимает особое место в моей жизни.

На пустынных горизонтах Конторы, где я вкалывал уже несколько дней, она появилась в сентябре 77-го. Точнее, вернулась из того же Колхоза. Эта девочка не была ни красавицей, ни дурнушкой, а как бы сказал Маэстро «сэм-восэм»; короче, женщина на любителя. Судя по ее рассказам, таких «любителей» у нее было полным-полно, но я как-то сразу решил, что у меня с ней быть ничего не может, и вел себя соответственно. Но постепенно в процессе работы мы потянулись друг к другу как две нестандартные личности. Несмотря на колоссальную разницу в характерах, нас объединило то, что вся наша «внешняя» жизнь, деятельность, работа была лишь Маской, которой мы прикрывали свои ранимые, измученные души. Я в тот период удачно косил под Инфантильного Дурачка, и ручаюсь, что за два года работы ни один человек в Конторе так и не понял, что я из себя представляю.

Но и я Леду раскусил далеко не сразу. Понадобилось больше года, чтобы она открылась мне полностью и нашла в моем лице верного друга и союзника. А до этого было много разговоров о смысле жизни, о любви, о поэзии (в частности, о Блоке), я давал ей читать свои стихи, мы ходили курить «не в затяжку» на нашу любимую лавочку и т.д. и т.п. Еще больше мы сблизились в начале второго года работы после того, как Блондин, работавший в отделе у Крюшона, со второго захода пролез в Баннер и исчез из поля моего зрения. Тогда же была предпринята первая попытка постельного общения (как говаривал Заслуженный Бабник Блондин, некрасивая – но пусть будет!), но из этого ни черта не вышло. Позднее я спрашивал у Леды, почему она не доверилась мне полностью, на что она ответила, что думала, будто я такой же как все. И еще год ей понадобился, чтобы наконец понять, что я совсем не такой.

Леда невзлюбила Джоконду с первого взгляда, и та платила ей тем же. По крайней мере, они друг друга «не замечали», и Леда постоянно говорила мне о Джоконде всякие гадости (типа, какая на ней ужасная юбка и т.п.), а я почему-то ей усердно поддакивал. Джоконда же все свое свободное время одиноко курила у подоконника или проводила в обществе Пампушки.

Но вот в начале зимы мы поссорились с Ледой. А в то время я уже играл в группе «Лицом к Лицу», и наш Лидер, которого мы называли Фараон, работал на четвертом этаже в нашем здании. И каждый божий день по миллион раз я поднимался со второго на четвертый по правой лестнице, чтобы обсудить с ним насущные проблемы. И вот, поднимаясь в очередной раз, на нашем любимом подоконнике между третьим и четвертым этажом я увидел Джоконду с Ледой, которые сидели чуть ли не в обнимку и – о, чудо! – оживленно беседовали и даже хихикали. Они что-то крикнули мне, но я прошел мимо в недоумении. Но на обратном пути я к ним подошел и наконец-то познакомился с Джокондой и заодно выяснил, что они успели выпить бутылку вина, и на этой почве у них завязалась дружба, ну просто не разлей вода.

И тут я узнал, что Джоконда – это маленький алкоголик, пьет по поводу и без повода, а Леда, оказывается, просто жить без этого не может; ну а мне просто сам дьявол велел, потому что я уже вовсю внедрял вместе с Фараоном и Бобом, нашим барабанщиком. И мы решил объединиться.

Что тут началось! Последние полгода моей работы вспоминаются мне как одна сплошная пьянка. Мы пили каждый день, в основном, в обеденный перерыв, и где мы только не пили! На чердаках и крышах ближайших домов, на любимом подоконнике, на лавочках и в скверах; целый месяц балдели в библиотеке, где работала Пампушка, пока болела ее начальница; и под конец, совсем обнаглев, даже в нашем отделе. Костяк группировки составляли я, Леда и Джоконда, они же финансировали «проект» и осуществляли доставку горючего (конечно, не водки или гнусного портвейна, а хорошего марочного вина), частенько к нам присоединялись Фараон, Боб или Иов. Троицу Лена, Джоконда и Пампушка я гордо именовал Гаремом, но Пампушка не выдержала моих откровенных намеков, быстро слиняла и откололась, и вскоре ее место заняла Редиска.

А мои отношения с Джокондой складывались совсем не так, как мне хотелось. Четвертого мая 79-го на Дне Рождения у Леды мы с ней вдруг оказались в постели, но она оказалась девочкой, и особо разгуляться мне не удалось. Дальше начались полные непонятки. Мы с этой маленькой злючкой (однажды Иов так ей и сказал: Ты красивая, но злая, – после чего с Джокондой случилась истерика) часто встречались, обнимались и целовались, но все это было как бы в шутку, а намекнуть ей на что-нибудь посерьезнее я не решался. Возможно, у меня был реальный шанс осенью 79-го, когда наша компания распалась, и Джоконда только-только начинала половую жизнь. Но я этот шанс прозевал, но все же весной 81-го предпринял последнюю попытку и опять промахнулся; а когда мы встречали Новый 82-ой Год в Новом Редискино, и Джоконда все менее походила на прежнюю милую девочку, постепенно пускаясь во все тяжкие; я вдруг понял, что она ведет себя так СО ВСЕМИ, а следовательно, я для нее – пустое место. Не передать, как мне тогда стало грустно и тоскливо.

Позднее Джоконда совсем отделилась от нас, ушла в глухое подполье, переехала в новый район, и слухи о ней, иногда доходившие до моих ушей, были все хуже. То она спала с какими-то стариками, то с зелеными юнцами, то жила на содержании; а я все мучительно думал: ну почему же не со мной? И до сих пор я не могу найти ответа на этот вопрос.