Страница 14 из 15
ЭПИЗОД 11
В нашей Школе существует традиция: каждый год студенты второго курса едут в Колхоз. Мы поехали в свою очередь 3 сентября 80-го. Приключения начались с первого же дня. Во-первых, накануне Толстяк умудрился сильно растянуть лодыжку, ловко спрыгнув с крыльца, и остался в Городе. Мы с Джеггером сначала приуныли, но потом поняли, что это даже и к лучшему, потому что если бы поехал еще и Толстяк, то добром бы это дело не кончилось.
Во-вторых, в день отъезда, будучи с сильного похмелья, мы первым делом за– шли к Вале, в результате, все автобусы уехали, а мы остались как два тополя на Плющихе посреди двора. Особо не расстроившись, мы решили добираться своим ходом. Ехать надо было до Рузы, а потом еще километров 30, и от станции мы рванули на Моторе, прикупив по дороге несколько пузырей. К счастью, в первой же комнате отыскались две свободные койки, и мы с устатку рухнули на них как подкошенные, потому что добирались почти целый день.
Официально мы числились за совхозом Прогресс и жили на территории пионерлагеря в двухэтажном корпусе. С комнатой нам повезло: кроме нас в ней жили Главарь с Димычем, Кролик с Рубенкой и Обросовцы. Обросовцы – одна из мощнейших сионистских группировок в Школе. Возглавлял ее, как вы догадываетесь, Обросов, человек, которого знали все и который знал всех, активный алкоголик и двоечник, совершенно неконтролируемый и подверженный заскокам. Костяк группировки составляли О́скер, Фока́ и Юджин, а сбоку прилепились три девицы: Сачкова, экстравагантная баба с замашками диктатора, и еще две, имен которых я не помню. Все они говорили только матом, не стесняясь присутствующих, и пили как верблюды.
В первый вечер мы ничего не ели, но много пили, а утром выяснилось, что Главарь с Димычем и мужская половина Обросовцев ухитрились устроиться на кухню. Мы с Джеггером только усмехнулись, так как встали они в четыре утра. Но вечером к нам подошел Главарь и предложил нам поработать вместо них, и мы, конечно же, согласились. До сих пор не понимаю, почему Главарь отдал такое хлебное место, наверное, у него были свои соображения. Факт тот, что мы с Джеггером начали кайфовать.
Наша работа заключалась в том, что с утра до полудня мы чистили картошку, капусту и прочие овощи, затем отдыхали, после обеда мыли кастрюли и противни, опять отдыхали, после ужина еще немного мыли и опять отдыхали. Работа была клевая, спали мы до девяти, спокойно готовили себе еду, попивали сметану, молоко и чифирь, а вечером жарили картошку и пили Слезу. Тепло, спокойно, тихо, еды навалом, никто не дергает – чем не лафа.
В тот сентябрь мы поставили своеобразный Рекорд: в течение месяца не было ни одного дня, чтобы мы не пили, кроме трех вечеров, о которых я расскажу особо.
Место наших пьянок мы меняли периодически. Два первых вечера мы пили прямо в комнате, но там все-таки было стремно, да и желающих упасть на хвост хватало; и мы переместились на железную лестницу, ведущую в кинобудку наглухо закрытого клуба. Клуб стоял на отшибе, лестница просматривалась только с дороги, но вечерами было темно как в одном месте, и мы спокойно восседали на площадке, болтая ногами и стараясь лишь не уронить стакан сквозь решетку. Это место мы называли «на жердочке».
Но со временем становилось все холоднее, и мы решили попробовать дзен-буддизм, точнее, даосизм, то есть слиться с природой. Однажды мы забрались в самую чащу, легли на одеяло, выпили по стакану, закусили сосновой иголкой и начали сливаться. Слияние получилось полное – мы чуть не растворились в природе навсегда. Только под утро мы с трудом вырвались из сомнамбулического состояния, но вдруг обнаружилось, что местонахождение нашего Лагеря нам неизвестно; и мы побрели, ведомые наитием, и как ни странно примерно через полчаса вышли-таки на дорогу прямо напротив дыры в заборе. При этом я совершил сногсшибательный перелет через корягу, а Джеггер пересчитал лбом все деревья.
После такого слияния мы решили перебраться на кухню. На ночь столовая не запиралась, а дверь в кухонное царство закрывалась лишь на крючок, и мы спокойно ее открывали и садились за любой стол. Правда, свет включать было нельзя, так как светящееся окно хорошо заметно из любой точки Лагеря, к тому же наши командиры Лом и Белая Борода постоянно совершали ночные обходы.
А первую неделю на кухне сидели Обросовцы, и конечно же их поймали. К тому же Оскер обругал нашу Физкультурницу, и всю компанию повезли в Москву на комсомольское собрание. Они вернулись с выговором и с водкой, и мы собрались вместе. Вернее, нас было четверо: я, Джеггер, Фока и Сачкова. В тот вечер мы допились до того, что вышли в зал и стали бить посуду о стену: нам очень нравилось, как летали тарелки. На следующий вечер к нам прибавились Юджин и Обросов, и нас опять повязали. В самый разгар пиршества в варочный зал, где мы сидели, вошли Лом, Физкультурник и «старший по личному составу» Игнат. Оказывается, заднюю дверь запереть забыли. Нам с Джеггером удалось ускользнуть из кухни незамеченными через мойку, хотя Игнат нас видел, но так как он был свой, из студентов, то промолчал. На следующее утро по дороге на кухню я встретил Медсестру, и она спросили игриво: Признайся, вы ведь там тоже были вчера? – Ну, были, конечно, – ответил я. – Ах, ты!… И она погрозила мне кулачком. Я знал, что она нас не выдаст, ибо молодые девчонки Медсестра с Физкультурницей меня почему-то очень полюбили, и каждый день я находил время, чтобы заглянуть к ним в комнату и развлечь их своими песнями (Командиры-то мерзли в полях, наблюдая за процессом сборки урожая, а дамы скучали). После этой истории Обросовцев отправили в Москву, и в последствие их выгнали из Школы всех, кроме Юджина и девиц, но кого за Колхоз, а кого просто за неуспеваемость, я не помню.
А мы продолжали наши игры. Одно время нам очень нравилось пьянствовать в ду́ше. Душ находился за картофелечисткой, был очень грязным и тесным, но нас это не смущало. Мы ставили два стула друг напротив друга, Джеггера я сажал под струю, а сам открывал бутылку и готовил закуску. Скоро нам это надоело, и мы переместились в Каморку, что располагалась напротив картофелечистки. По идее там должны были храниться швабры, ведра и прочее, но вместо этого лежало два матраца с подушками. Обычно мы плюхались на эти матрацы и пили лежа как аристократы. Единственным недостатком Каморки был спертый воздух, так как ни окна, ни вентиляции в ней не было, что очень не нравилось Джеггеру, и каждый раз он упирался, а я его уговаривал. Однажды мы решили там заночевать, но утром наши кости болели так, как будто мы спали на рельсах, и мы больше не повторяли рискованного эксперимента. Последние дни мы внедряли прямо в комнате, тем более что остались почти вдвоем, не считая Главаря и Димыча, которые постоянно где-то тусовались.
Кстати говоря, купить Слезу было не так-то просто. Ближайший магазин находился в селе на расстоянии пяти километров от Лагеря. Машины там проезжали раз в неделю, и нам с Джеггером приходилось периодически совершать длительные пешие прогулки. Но зато покупали мы целый рюкзак, не забывая про вино и портвейн для разнообразия. Хорошо, что мы прижились на кухне, и свободного времени у нас было предостаточно. Но когда нас оттуда выгнали, положение наше усложнилось. А произошло это так. Часов в 10 утра, в разгар чистки картошки, к нам вбежала Медсестра и пропищала, что по корпусу ходит какая-то комиссия и у кого-то нашла рюкзак, полный водки. Я не придал этому сообщению особого значения, но через часик все же решил сходить в корпус и проверить. Войдя в комнату, я увидел такую картину: на моей кровати лежали рядком семь бутылок Слезы и два пузыря портвейна, а рядом валялся пустой рюкзак. Больше всего меня поразило, что бутылки были разложены так аккуратно, и что я никого не встретил, а спокойно сложил все обратно и бросил под кровать; и вообще нам никто не сказал об этом ни полслова. Видно, махнули рукой, но с кухни пришлось уйти, и мы в отместку два дня в поле не ездили, а лежали в Каморке, за что нас чуть не выслали из Колхоза и не выгнали из Баннера.